Бабушка
Вот и нет у меня больше бабушек. Умерла сегодня баба Валя, сбылась ее давняя мечта. Мне грустно, я пытаюсь понять смерть. Парадокс в том, что лучше всего понять смерть и что есть эта грань между жизнью и смертью мы можем, находясь еще в полном умственном здравии, и когда мы полны жизни. Именно тогда наш разум максимально приближен к разгадке. Что меняется со смертью другого человека для нас, еще живущих? То ли, что мы его не можем больше видеть и с ним взаимодействовать? Но ведь не только в результате смерти может возникнуть это изменение. Или то, что теперь вспоминая этого человека по той или иной причине, тут же вслед летит мысль, что он уже умер? Может появляется боль из-за того, что теперь не в твоей власти увидеть ее или его, прикоснуться, поговорить…
Когда человек умирает в старости - это грустно, но это светлая грусть. Почему-то у меня сейчас перед глазами стоит бабушка не такая, какой я ее видела в последний раз или последние годы, и даже не та бабушка, что я помню, когда ездила к ней в детстве. А бабушка с фотографии, когда ей было лет за 30, примерно такая же, как я сегодня. Красивое лицо, прямой притягивающий взгляд, ни тени кокетства. Это не мягкая спокойная красота, а красота своенравной женщины. Мне по душе такая красота. Но самое главное, что я чувствую часть ее и часть этой красоты в себе, в моей крови, в моих генах, в моем поведении… Поэтому смерть странна, человек остается жить во мне и в моей памяти, нет только его физической оболочки. Смерть, как ничто иное иллюстрирует суть основного спора философии - что первично дух или материя. Вот тело человека, но без души оно ничто. Идеальный инструмент познания и пребывания в нашем мире, давший сбой, без души - он ничто.
Момент, который меня больше всего впечатлил: приехала скорая, мы собираем бабушку в больницу, больше года она не выходила из дома, где какая одежда, как ее одеть, как мы спустимся, как выйдем? Суета, страх, ее причитания, нежелание ехать. И тут среди этого всего она говорит, что у нее растрепаны волосы и просит гребенку. Сколько помню бабушку у нее всегда была эта гребенка, сейчас такими не пользуются, но видимо очень удобный для нее предмет, придающий прическе аккуратность и собранность. Мама где-то находит гребенку и аккуратно вдевает ее в волосы, я сверху одеваю шаль. И вот я отчетливо помню эти волосы, тонкие, но такие живые, сохранившие цвет и нежность, с незначительной сединой. Бабушке было 89, она была стара, уже ничего не видела кроме света и тьмы, плохо слышала, исхудала, но мне нравилось ее обнимать и гладить по спине, чувствовать тепло и жизнь в ее теле. Эти воспоминания о ее волосах перед тем как одели шаль не дают мне покоя. Ведь именно то, что в суматохе последних в ее жизни сборов она помнила о красоте было свидетельством ее жизни, ее характера, а теперь уже ничего нет, и не услышу я ее голос, не прикоснусь к ее рукам, таким старым и скрюченным, но очень родным, не поцелую на прощание. Только память остается мне, и сейчас я пишу эти строки, слезы бегут из глаз, а память угодливо припоминает то один, то другой эпизод ее жизни, их с дедушкой жизни в Сухом Логу, теперь уже полностью ушедшей части моей жизни.
Когда человек умирает в старости - это грустно, но это светлая грусть. Почему-то у меня сейчас перед глазами стоит бабушка не такая, какой я ее видела в последний раз или последние годы, и даже не та бабушка, что я помню, когда ездила к ней в детстве. А бабушка с фотографии, когда ей было лет за 30, примерно такая же, как я сегодня. Красивое лицо, прямой притягивающий взгляд, ни тени кокетства. Это не мягкая спокойная красота, а красота своенравной женщины. Мне по душе такая красота. Но самое главное, что я чувствую часть ее и часть этой красоты в себе, в моей крови, в моих генах, в моем поведении… Поэтому смерть странна, человек остается жить во мне и в моей памяти, нет только его физической оболочки. Смерть, как ничто иное иллюстрирует суть основного спора философии - что первично дух или материя. Вот тело человека, но без души оно ничто. Идеальный инструмент познания и пребывания в нашем мире, давший сбой, без души - он ничто.
Момент, который меня больше всего впечатлил: приехала скорая, мы собираем бабушку в больницу, больше года она не выходила из дома, где какая одежда, как ее одеть, как мы спустимся, как выйдем? Суета, страх, ее причитания, нежелание ехать. И тут среди этого всего она говорит, что у нее растрепаны волосы и просит гребенку. Сколько помню бабушку у нее всегда была эта гребенка, сейчас такими не пользуются, но видимо очень удобный для нее предмет, придающий прическе аккуратность и собранность. Мама где-то находит гребенку и аккуратно вдевает ее в волосы, я сверху одеваю шаль. И вот я отчетливо помню эти волосы, тонкие, но такие живые, сохранившие цвет и нежность, с незначительной сединой. Бабушке было 89, она была стара, уже ничего не видела кроме света и тьмы, плохо слышала, исхудала, но мне нравилось ее обнимать и гладить по спине, чувствовать тепло и жизнь в ее теле. Эти воспоминания о ее волосах перед тем как одели шаль не дают мне покоя. Ведь именно то, что в суматохе последних в ее жизни сборов она помнила о красоте было свидетельством ее жизни, ее характера, а теперь уже ничего нет, и не услышу я ее голос, не прикоснусь к ее рукам, таким старым и скрюченным, но очень родным, не поцелую на прощание. Только память остается мне, и сейчас я пишу эти строки, слезы бегут из глаз, а память угодливо припоминает то один, то другой эпизод ее жизни, их с дедушкой жизни в Сухом Логу, теперь уже полностью ушедшей части моей жизни.