(no subject)
О, бесценное, бесценное сокровище!!! Оно найдено, оно не кануло в Лету!
...После того, как Сара два часа терла на терке гнилые яблоки, найденные в холодильнике, а потом попробовала и спустила тертые яблоки в унитаз со словами: "Хорошо хоть не просто так пропали!", Тюнькин-Мухолов поскреб подбородок и сказал "Однако!" Правда, большего от него пока нельзя было добиться...Он просто сказал "однако!" - и сел на стул, но стула под ним е оказалось.
- Однако...Сара, куда ты таки девала стул, я себе интересуюсь узнать? - такой длинной филиппикой разразился Тюнькин-Мухолов, изрядно повредив себе седалище. Полагаю, читатель порядком удивился, услышав эту филлипику. Не только потому, что данный жанр не принадлежит к числу излюблеенных жанров нашего героя, но и потому, что данное высказывание открывает новую грань потомственного русского дворянина, графа Тюнькина-Мухолова. Потомственный русский дворянин, оказывается, был ев*ей.
Реплика героя:
-Э-э-э, автор! Да вы себе ничего не смыслите в людях.
Услышав реплику героя, автор задрожал от ужаса и закрылся подушкой в розовый цветочек. Когда он был маленьким, дядя Рома Якобсон частенько говорил ему: "Э-э, малчик...Если ты будешь есть немытые ф*укты и много читать себе на ночь господина Де**иду, у тебя п*еспокойно загово*ят ге*ои. А когда у п*иличного ев*ейского авто*а начинают таки гово*ить ге*ои, то господин околоточный всю ночь нен спит. От этого, Авто*юша, вообще уми*ают!" Так он и боялся всю жизнь своей смерти - и вот теперь угроза пришла. Но тут Сара напомнила о себе...Чем бы вы думали? Нет, не тем совсем, не нежданьчиком (!), а вовсе даже жданьчиком!!! Она легкой от бедра задела пару горшков с цветами и смахнула их с подставки легким поворотом бедра, таким вот именно образом, она отправилась за льдом для любимого седалища Тюнькина-Мухолова.
- Ой, мамочки! - заверещала Сара. - Ой, что же ето такое?
- Это твои сто двадцать килограмм, золотко! - простонал Тюнькин-Мухолов, чьё седалище уже почувствовало, что помощь ему будет оказана нескоро.
- Ах ты, прыщ! - вопит Сара. =- Таки где ты видел у меня в шифоньерке сто двадцать килограммм золота?
Тюнькин-Мухолов только и мог ответить "однако!". Весь день, то есть всё утро крутится сегодня вокруг этого "однако"!
Пожалуй, этот феномен соотносим только с феноменом икоты. И в связи с этим возникает резонный вопрос: кем воображал себя Тюнькин-Мухолов, если пока другие икают, он, видите ли, цивилизованно "однакивает"? Ответ: никем не воображал. Он просто жил себе, назло иным авторам, пытавшим развернуть его к читателям не лицом, а рылом. И если уж не мог он икать ,а только говорил "однако!", то причина этого, возможно, в особом устройстве его речевого аппарата. Однако пока мы занимались сравнительным анализом устройства речевого аппарата у Тюнькина-Мухолова и у среднестатистического русского, романное время и не думало останавливаться. Сара не замирала в полёте с открытым ртом, о нет! Уронив горшки, она пошла за веником, но Тюнькин-Мухолов отвлёк её, она подумала о золоте, о шифоньерке, и развернулась на сто восемьдесят градусов. Мухолов оказался прямо на линии её взгляда. Взгляд этот отозвался в седалище Мухолова дергающей болью.
Ессно, подвергнуть сей шедевр редакторской правке мы не осмелились...
...После того, как Сара два часа терла на терке гнилые яблоки, найденные в холодильнике, а потом попробовала и спустила тертые яблоки в унитаз со словами: "Хорошо хоть не просто так пропали!", Тюнькин-Мухолов поскреб подбородок и сказал "Однако!" Правда, большего от него пока нельзя было добиться...Он просто сказал "однако!" - и сел на стул, но стула под ним е оказалось.
- Однако...Сара, куда ты таки девала стул, я себе интересуюсь узнать? - такой длинной филиппикой разразился Тюнькин-Мухолов, изрядно повредив себе седалище. Полагаю, читатель порядком удивился, услышав эту филлипику. Не только потому, что данный жанр не принадлежит к числу излюблеенных жанров нашего героя, но и потому, что данное высказывание открывает новую грань потомственного русского дворянина, графа Тюнькина-Мухолова. Потомственный русский дворянин, оказывается, был ев*ей.
Реплика героя:
-Э-э-э, автор! Да вы себе ничего не смыслите в людях.
Услышав реплику героя, автор задрожал от ужаса и закрылся подушкой в розовый цветочек. Когда он был маленьким, дядя Рома Якобсон частенько говорил ему: "Э-э, малчик...Если ты будешь есть немытые ф*укты и много читать себе на ночь господина Де**иду, у тебя п*еспокойно загово*ят ге*ои. А когда у п*иличного ев*ейского авто*а начинают таки гово*ить ге*ои, то господин околоточный всю ночь нен спит. От этого, Авто*юша, вообще уми*ают!" Так он и боялся всю жизнь своей смерти - и вот теперь угроза пришла. Но тут Сара напомнила о себе...Чем бы вы думали? Нет, не тем совсем, не нежданьчиком (!), а вовсе даже жданьчиком!!! Она легкой от бедра задела пару горшков с цветами и смахнула их с подставки легким поворотом бедра, таким вот именно образом, она отправилась за льдом для любимого седалища Тюнькина-Мухолова.
- Ой, мамочки! - заверещала Сара. - Ой, что же ето такое?
- Это твои сто двадцать килограмм, золотко! - простонал Тюнькин-Мухолов, чьё седалище уже почувствовало, что помощь ему будет оказана нескоро.
- Ах ты, прыщ! - вопит Сара. =- Таки где ты видел у меня в шифоньерке сто двадцать килограммм золота?
Тюнькин-Мухолов только и мог ответить "однако!". Весь день, то есть всё утро крутится сегодня вокруг этого "однако"!
Пожалуй, этот феномен соотносим только с феноменом икоты. И в связи с этим возникает резонный вопрос: кем воображал себя Тюнькин-Мухолов, если пока другие икают, он, видите ли, цивилизованно "однакивает"? Ответ: никем не воображал. Он просто жил себе, назло иным авторам, пытавшим развернуть его к читателям не лицом, а рылом. И если уж не мог он икать ,а только говорил "однако!", то причина этого, возможно, в особом устройстве его речевого аппарата. Однако пока мы занимались сравнительным анализом устройства речевого аппарата у Тюнькина-Мухолова и у среднестатистического русского, романное время и не думало останавливаться. Сара не замирала в полёте с открытым ртом, о нет! Уронив горшки, она пошла за веником, но Тюнькин-Мухолов отвлёк её, она подумала о золоте, о шифоньерке, и развернулась на сто восемьдесят градусов. Мухолов оказался прямо на линии её взгляда. Взгляд этот отозвался в седалище Мухолова дергающей болью.
Ессно, подвергнуть сей шедевр редакторской правке мы не осмелились...