Свидетельство Хаима Эшеда
"Газета добавляет, что больше информации Эшед представил в своей книге "Вселенная за горизонтом - беседы с профессором Хаимом Эшедом", например, о том, как инопланетяне предотвращали ядерные апокалипсисы..."
Иными словами, у Библии есть продолжение, страницы которого для нас (пока?) не видимы. А Хаим Эшед - свидетель в ряду прочих, говорящий старые истины новым языком (трехкратный лауреат премии Israel Security Award все ж).
Мне кажется, с учетом градуса человеческой глупости и "простоты", без инопланетян (ангелов?) избежать самоуничтожения было бы невозможно. И все средства для тотального коллективного самоубийства человечество имело уже до моего рождения.
В 1941 году мой дед, имея право на бронь, пошел добровольцем на фронт. А в 1962 году был на Кубе, как утверждает мать "главным по тарелочкам", но, зная ее склонность к преувеличениям, думаю, он был просто в числе тех, кто обеспечивал там связь и готовил для США (и заодно и для СССР) ядерный апокалипсис.
Один и тот же человек.
Вскоре после возвращения с Кубы он заболел энцефалитом, и я его уже не знал таким, каким его помнили (и каким он сохранился на черно-бело-желтых фотографиях) другие родственники. Когда меня в младенчестве положили ему на руки, он уронил на землю и смотрел сверху вниз без особого удивления на барахтающийся и вопящий под ногами кулек. Но его вытащила с того света после болезни и поставила на ноги моя самоотверженная бабка. В те годы, когда я уже помню, он был просто молчаливым стариком, никогда ничего не рассказывавшим мне ни о войне, ни о Кубе в 1962 году (кроме того, что он объелся там бананами и до конца жизни не мог смотреть на них без отвращения). Впрочем, он очень любил мою мать и ко мне был добр.
Дед не курил, и в начале войны отправил с откомандированным однополчанином бабке две пачки папирос, которые она хранила всю блокаду, приберегая до самого крайнего случая. Первая пачка помогла ей перебраться со своей матерью и дочкой, уже моей матерью, через Ладожское озеро, а не стать замерзшим трупом на льду (желающих выехать было гораздо больше, чем мест в полуторках), второй она расплатилась, чтобы похоронить, добравшись до родной деревни, свою мать, мою прабабку.
А моя крестная, ее двоюродная сестра, которую я тоже помню молчаливой, почти безмолвной, свою мать, умершую в блокаду, просто вынесла на улицу, где ее забрала специальная команда, подбиравшая трупы. Моя бабка ее за этот поступок осуждала.
Свидетельство Хаима Эшеда напоминает кусочек мозаики, без которого из общей картины выбивается и режет глаза слепое пятно... А поставили этот маленький осколок на место, - и сразу ясно, что его нет - и самой картины не существует.
Иными словами, у Библии есть продолжение, страницы которого для нас (пока?) не видимы. А Хаим Эшед - свидетель в ряду прочих, говорящий старые истины новым языком (трехкратный лауреат премии Israel Security Award все ж).
Мне кажется, с учетом градуса человеческой глупости и "простоты", без инопланетян (ангелов?) избежать самоуничтожения было бы невозможно. И все средства для тотального коллективного самоубийства человечество имело уже до моего рождения.
В 1941 году мой дед, имея право на бронь, пошел добровольцем на фронт. А в 1962 году был на Кубе, как утверждает мать "главным по тарелочкам", но, зная ее склонность к преувеличениям, думаю, он был просто в числе тех, кто обеспечивал там связь и готовил для США (и заодно и для СССР) ядерный апокалипсис.
Один и тот же человек.
Вскоре после возвращения с Кубы он заболел энцефалитом, и я его уже не знал таким, каким его помнили (и каким он сохранился на черно-бело-желтых фотографиях) другие родственники. Когда меня в младенчестве положили ему на руки, он уронил на землю и смотрел сверху вниз без особого удивления на барахтающийся и вопящий под ногами кулек. Но его вытащила с того света после болезни и поставила на ноги моя самоотверженная бабка. В те годы, когда я уже помню, он был просто молчаливым стариком, никогда ничего не рассказывавшим мне ни о войне, ни о Кубе в 1962 году (кроме того, что он объелся там бананами и до конца жизни не мог смотреть на них без отвращения). Впрочем, он очень любил мою мать и ко мне был добр.
Дед не курил, и в начале войны отправил с откомандированным однополчанином бабке две пачки папирос, которые она хранила всю блокаду, приберегая до самого крайнего случая. Первая пачка помогла ей перебраться со своей матерью и дочкой, уже моей матерью, через Ладожское озеро, а не стать замерзшим трупом на льду (желающих выехать было гораздо больше, чем мест в полуторках), второй она расплатилась, чтобы похоронить, добравшись до родной деревни, свою мать, мою прабабку.
А моя крестная, ее двоюродная сестра, которую я тоже помню молчаливой, почти безмолвной, свою мать, умершую в блокаду, просто вынесла на улицу, где ее забрала специальная команда, подбиравшая трупы. Моя бабка ее за этот поступок осуждала.
Свидетельство Хаима Эшеда напоминает кусочек мозаики, без которого из общей картины выбивается и режет глаза слепое пятно... А поставили этот маленький осколок на место, - и сразу ясно, что его нет - и самой картины не существует.