Овод
Сходила в концертный зал Мариинки на оперу Антонио Спадавеккиа. Вообще-то ничто не выдавало, что это советский композитор (мы его знаем по песне про "добрый жук, встаньте в круг") и там будут радостные марши, сцены народных гуляний и драматические паузы русской классической оперы... Только из программки индеец острый глаз узнал, что либретто на русском и что мировая премьера состоялась в 1957 г. в Перми. Тем не менее - это было здорово, несмотря на многое на...
но дело даже не в опере, поскольку у меня нет подходящего словарного запаса: музыку вообще и оперу в частности я люблю безмолвно, потому что наше с Катей "Вагнер такой Вагнер" - самое выразительное, что мы когда-либо порождали.
Написать же мне захотелось о книге. Потому что в который раз, сталкиваясь с очередной интерпретацией "Овода", я осознаю: это Та Самая Книга, которая лет 15 как определяет мою жизнь.
Мой первый "Овод" был 46 года издания - кажется, самая старая книга моего деда. Там была старая орфография - "итти", "то-есть" и всяческие другие удивительные мелочи. А на очень затертой и потрепанной обложке был - ОН, но так плохо различимый, что воображение каждый раз дорисовывало его заново. После текста шла статья, про то, что "настоящие большевики" не испытывали бы такой драмы, и только героическая смерть искупает этот душевный надрыв итальянского революционера, который не был выходцем из пролетариата. Каждый раз я ужасно обижалась за Артура, но поскольку последних страниц в книге не было, узнать имя злопыхателя мне до сих пор не удалось. Рыдала я над книгой первые раз шесть, причем со второго раза начинала реветь с самого ареста - и до последней точки (тут надо уточнить, что происходили эти раз шесть между 13 и 16)
В конце концов я купила себе свою книжку с Олегом Стриженовым на обложке. Для деда это был идеальный Овод, для меня слащавый. В Андрея Харитонова мне всегда верилось больше, но с ним книги не продавались. К тому же мое воображение так навсегда и было покорено неясным образом моей первой книги. Собственно книгу я купила ради второй части, "Прерванная дружба", которую до этого не читала. Начала читать, разумеется, с первой - и меня ждало удивительное открытие в виде сталинской цензуры. Оказалось, что несколько лет я читала совсем другой роман, где были вырезаны все сцены, делавшие поведение Монтанелли хоть чуть-чуть человечным, все библейские цитаты и почти вся финальная сцена в соборе. Так что, после нескольких лет перерыва, я плакала над финалом романа еще раз.
Мое решение стать историком определяло множество факторов, но выбор темы курсовой работы на 1 курсе - только один: "Овод" и книга Е.Таратуты "По следам "Овода"", которая связала для меня Артура Бертона и Степняка-Кравчинского. А потом были диплом, диссертация, монография и мой новый проект (как только я покончу с Катей) - про практики чтения революционной литературы.
В моей жизни тоже есть несколько моментов, которые, кажется, обусловлены этой подростковой любовью: 1. отношение к боли как к чему-то, что следует стоически претерпевать (тут стоит вспомнить "Красных дьяволят", роман, а не то, что с ним сделали в "Неуловимых мстителях") - под впечатлением я в старших классах школы несколько раз лечила зубы без наркоза, и когда мальчик-практикант резал мне горло под местным наркозом, жонглируя зажимами и передавая их своему руководителю, который с комментарием "что-то ты тут не доделал" - передавал обратно (а рядом ту же операцию делали дядечке под общим) - скорбный дух Овода был со мной. 2. отношения с людьми, потребность прояснять самое важное сразу до конца, не оставляя недомолвок и не откладывая на потом, потому что в самый первый раз меня поразила безнадежность "и она опять его потеряла" и вероятность того, что Джемма могла так никогда и не узнать, кто был Овод. Видимо, Антонио Сападавеккиа мучился тем же: сегодня сразу после расстрела Овода народные массы ворвались в крепость и Артур умер на руках у Джеммы, спев ей на прощание песенку про мотылька...финал для меня сомнительный, но понятный, как любые советские переделки "Овода", особенно по поводу революционного террора.
кстати, это могла бы быть тема статьи...
а у вас есть такие книги?
UPD Индеец совсем острый глаз: это была премьера и пока можно посмотреть трансляцию на сайте Мариинки http://mariinsky.tv/n/
но дело даже не в опере, поскольку у меня нет подходящего словарного запаса: музыку вообще и оперу в частности я люблю безмолвно, потому что наше с Катей "Вагнер такой Вагнер" - самое выразительное, что мы когда-либо порождали.
Написать же мне захотелось о книге. Потому что в который раз, сталкиваясь с очередной интерпретацией "Овода", я осознаю: это Та Самая Книга, которая лет 15 как определяет мою жизнь.
Мой первый "Овод" был 46 года издания - кажется, самая старая книга моего деда. Там была старая орфография - "итти", "то-есть" и всяческие другие удивительные мелочи. А на очень затертой и потрепанной обложке был - ОН, но так плохо различимый, что воображение каждый раз дорисовывало его заново. После текста шла статья, про то, что "настоящие большевики" не испытывали бы такой драмы, и только героическая смерть искупает этот душевный надрыв итальянского революционера, который не был выходцем из пролетариата. Каждый раз я ужасно обижалась за Артура, но поскольку последних страниц в книге не было, узнать имя злопыхателя мне до сих пор не удалось. Рыдала я над книгой первые раз шесть, причем со второго раза начинала реветь с самого ареста - и до последней точки (тут надо уточнить, что происходили эти раз шесть между 13 и 16)
В конце концов я купила себе свою книжку с Олегом Стриженовым на обложке. Для деда это был идеальный Овод, для меня слащавый. В Андрея Харитонова мне всегда верилось больше, но с ним книги не продавались. К тому же мое воображение так навсегда и было покорено неясным образом моей первой книги. Собственно книгу я купила ради второй части, "Прерванная дружба", которую до этого не читала. Начала читать, разумеется, с первой - и меня ждало удивительное открытие в виде сталинской цензуры. Оказалось, что несколько лет я читала совсем другой роман, где были вырезаны все сцены, делавшие поведение Монтанелли хоть чуть-чуть человечным, все библейские цитаты и почти вся финальная сцена в соборе. Так что, после нескольких лет перерыва, я плакала над финалом романа еще раз.
Мое решение стать историком определяло множество факторов, но выбор темы курсовой работы на 1 курсе - только один: "Овод" и книга Е.Таратуты "По следам "Овода"", которая связала для меня Артура Бертона и Степняка-Кравчинского. А потом были диплом, диссертация, монография и мой новый проект (как только я покончу с Катей) - про практики чтения революционной литературы.
В моей жизни тоже есть несколько моментов, которые, кажется, обусловлены этой подростковой любовью: 1. отношение к боли как к чему-то, что следует стоически претерпевать (тут стоит вспомнить "Красных дьяволят", роман, а не то, что с ним сделали в "Неуловимых мстителях") - под впечатлением я в старших классах школы несколько раз лечила зубы без наркоза, и когда мальчик-практикант резал мне горло под местным наркозом, жонглируя зажимами и передавая их своему руководителю, который с комментарием "что-то ты тут не доделал" - передавал обратно (а рядом ту же операцию делали дядечке под общим) - скорбный дух Овода был со мной. 2. отношения с людьми, потребность прояснять самое важное сразу до конца, не оставляя недомолвок и не откладывая на потом, потому что в самый первый раз меня поразила безнадежность "и она опять его потеряла" и вероятность того, что Джемма могла так никогда и не узнать, кто был Овод. Видимо, Антонио Сападавеккиа мучился тем же: сегодня сразу после расстрела Овода народные массы ворвались в крепость и Артур умер на руках у Джеммы, спев ей на прощание песенку про мотылька...финал для меня сомнительный, но понятный, как любые советские переделки "Овода", особенно по поводу революционного террора.
кстати, это могла бы быть тема статьи...
а у вас есть такие книги?
UPD Индеец совсем острый глаз: это была премьера и пока можно посмотреть трансляцию на сайте Мариинки http://mariinsky.tv/n/