Без дыхания
Горе приходит непонятно как, непонятно откуда и непонятно зачем.
И непонятно, как об этом писать, но и не написать не получается - щемит внутри, не помещается, не дает ни есть, ни пить, ни думать о чем-то другом.
Альберт пришел вечером, перед самым сном, и голосом, в котором было только недоумение, сообщил, что у рака-отшельника отвалилась нога.
Мы привезли его с океана, из нашей недельной поездки на побережье в Делавэр. Раки-отшельники сидят в больших клетках в магазине на набережной, и каждому, кто купит небольшую переносную клетку с пластмассовой пальмой, разноцветными камешками на полу и кусочком губки, дается бесплатно такой вот рак-отшельник. Всю неделю сын просил себе такое маленькое чудо с глазками на ниточках. Мы договорились, что купим рака в последний день нашей поездки, и Альберт терпеливо ждал, и в последний день с утра побежал в магазин, тщательно выбирал себе рака - самого активного - он так вцепился в ноготь продавщицы, что его пришлось отрывать, и на ногте отстался след, глубокая царапина. Потом - запасные раковины, ведь рак будет расти, ему нужны будут новые, большие домики, и это очень важно - обеспечить нового друга домиками на вырост. Немножечко еды, только чтобы добраться до дома, потому что сразу по приезде мы купим большую клетку с решеткой для лазания и уймой пространства, чтобы раку-отшельнику было не тесно, и много еды, и ванночку для купания, и воды - пресной и соленой, мы так и не успели еще разобраться, какая нужна для чего.
Альберт назвал его Бобом. Боб смешно шуршал в клетке по вечерам и весело глядел на заходящих в комнату людей глазами-бусинками.
Альберт пошел назад в свою комнату, потом вернулся, и в этот раз в его голосе хрустело разбитое в мелкую крошку стекло. Боб, кажется, умер.
У меня в руках была книга о параллельных вселенных. Вселенные рождались и умирали, ответвлялись одна от другой маленькими ростками, мгновенно расширяясь до немыслимых размеров. Пространство измерялось мегапарсеками, время - десятками миллиардов лет.
Альберт принес клетку. Боб лежал на белом песке, вывалившись из раковины. Я увидел его хвост - обычно никто никогда не видит хвост рака-отшельника. Он полосатый и серый.
Я вернулся к своим вселенным. Огромные сгустки материи превратились в черные буквы на белом листе бумаги. Душа отказывалась верить в то, что наползало на нее черным облаком.
Альберт унес клетку назад себе в комнату, с застывшей улыбкой на лице направился в ванную, включил воду. Я слышал какие-то звуки, и сквозь окончательно растаявшие и ставшие бессмысленными параллельные вселенные постепенно понимал, что я слышу, как десятилетний мальчишка, обычно проводящий летние вечера за игровой консолью, расстреливая десятками нарисованных врагов из разнообразного нарисованного огнестрельного оружия, рыдает за белой дверью.
Я постучался в дверь и попросил его впустить меня, потому что в такие моменты нельзя быть одному. Я не настаивал, не ломился и не рвался. Потому что в такие моменты нельзя не быть одному. Мой сын плачет за белой дверью, и я должен дать ему пережить свое собственное горе. Быть рядом - не знаю, как, но быть рядом.
Альберт выключил воду, вышел, слезы на лице смешаны с водой, рыжие волосы перепутаны. Я рядом, говори со мной.
Что, если это я убил его? Я играл с ним вчера и сегодня - может быть, я сделал что-то не так? Может быть, я не кормил его или недостаточно часто обрызгивал водой из специального баллончика?
Нет! Нет! Нет! Защитить самое дорогое, вот этого десятилетнего веснушчатого мальчишку - от самого себя, от таких вопросов, не дать ему уйти в защитную скорлупу равнодушия и рациональности!
Папа, ты знаешь, вот почему не рекомендуют заводить себе домашних животных. Ты подружишься с ним, полюбишь его, а он умрет, и ты будешь страдать.
Нет! Нет! Нет! Как же сделать так, чтобы такие решения не приходили в мальчишескую голову?! Почему я хочу защитить тебя от всего на свете, от самого себя, а ты такой замечательный, ты такой добрый, чувствующий и нежный, и ты говоришь со мной о самом важном, и я счастлив и мне больно от такого счастья!? Как защитить тебя и как не дать себе защитить тебя от этого?
Параллельные вселенные валяются лицом вниз под кроватью, буквы и белая бумага. Ничего больше.
Лицом в подушку уткнулась маленькая взъерошенная вселенная, слезы иногда возвращаются и сотрясают узкие плечики, и я так хочу растворить твое горе в своем бесконечном тепле, дать ему пройти сквозь меня, вылечить без остатка.
И мы говорим, говорим, обо всем - о питомцах, о друзьях, о родных и близких.
Доброта и любовь - это иногда больно. Но особенно остро я чувствую, что я жив, именно в такие моменты. Ты тоже научишься это понимать, мое рыжее солнышко. И будешь заводить себе домашних животных, чтобы любить их и заботиться о них. Будешь плакать, когда они уйдут. Будешь дружить и любить. Будешь всегда живым и настоящим - я теперь точно знаю.
Засыпай, мой мальчик, а я буду долго еще обнимать твое плечо. Дай мне эту боль и спаси меня от этой боли. Просто будь рядом.
И непонятно, как об этом писать, но и не написать не получается - щемит внутри, не помещается, не дает ни есть, ни пить, ни думать о чем-то другом.
Альберт пришел вечером, перед самым сном, и голосом, в котором было только недоумение, сообщил, что у рака-отшельника отвалилась нога.
Мы привезли его с океана, из нашей недельной поездки на побережье в Делавэр. Раки-отшельники сидят в больших клетках в магазине на набережной, и каждому, кто купит небольшую переносную клетку с пластмассовой пальмой, разноцветными камешками на полу и кусочком губки, дается бесплатно такой вот рак-отшельник. Всю неделю сын просил себе такое маленькое чудо с глазками на ниточках. Мы договорились, что купим рака в последний день нашей поездки, и Альберт терпеливо ждал, и в последний день с утра побежал в магазин, тщательно выбирал себе рака - самого активного - он так вцепился в ноготь продавщицы, что его пришлось отрывать, и на ногте отстался след, глубокая царапина. Потом - запасные раковины, ведь рак будет расти, ему нужны будут новые, большие домики, и это очень важно - обеспечить нового друга домиками на вырост. Немножечко еды, только чтобы добраться до дома, потому что сразу по приезде мы купим большую клетку с решеткой для лазания и уймой пространства, чтобы раку-отшельнику было не тесно, и много еды, и ванночку для купания, и воды - пресной и соленой, мы так и не успели еще разобраться, какая нужна для чего.
Альберт назвал его Бобом. Боб смешно шуршал в клетке по вечерам и весело глядел на заходящих в комнату людей глазами-бусинками.
Альберт пошел назад в свою комнату, потом вернулся, и в этот раз в его голосе хрустело разбитое в мелкую крошку стекло. Боб, кажется, умер.
У меня в руках была книга о параллельных вселенных. Вселенные рождались и умирали, ответвлялись одна от другой маленькими ростками, мгновенно расширяясь до немыслимых размеров. Пространство измерялось мегапарсеками, время - десятками миллиардов лет.
Альберт принес клетку. Боб лежал на белом песке, вывалившись из раковины. Я увидел его хвост - обычно никто никогда не видит хвост рака-отшельника. Он полосатый и серый.
Я вернулся к своим вселенным. Огромные сгустки материи превратились в черные буквы на белом листе бумаги. Душа отказывалась верить в то, что наползало на нее черным облаком.
Альберт унес клетку назад себе в комнату, с застывшей улыбкой на лице направился в ванную, включил воду. Я слышал какие-то звуки, и сквозь окончательно растаявшие и ставшие бессмысленными параллельные вселенные постепенно понимал, что я слышу, как десятилетний мальчишка, обычно проводящий летние вечера за игровой консолью, расстреливая десятками нарисованных врагов из разнообразного нарисованного огнестрельного оружия, рыдает за белой дверью.
Я постучался в дверь и попросил его впустить меня, потому что в такие моменты нельзя быть одному. Я не настаивал, не ломился и не рвался. Потому что в такие моменты нельзя не быть одному. Мой сын плачет за белой дверью, и я должен дать ему пережить свое собственное горе. Быть рядом - не знаю, как, но быть рядом.
Альберт выключил воду, вышел, слезы на лице смешаны с водой, рыжие волосы перепутаны. Я рядом, говори со мной.
Что, если это я убил его? Я играл с ним вчера и сегодня - может быть, я сделал что-то не так? Может быть, я не кормил его или недостаточно часто обрызгивал водой из специального баллончика?
Нет! Нет! Нет! Защитить самое дорогое, вот этого десятилетнего веснушчатого мальчишку - от самого себя, от таких вопросов, не дать ему уйти в защитную скорлупу равнодушия и рациональности!
Папа, ты знаешь, вот почему не рекомендуют заводить себе домашних животных. Ты подружишься с ним, полюбишь его, а он умрет, и ты будешь страдать.
Нет! Нет! Нет! Как же сделать так, чтобы такие решения не приходили в мальчишескую голову?! Почему я хочу защитить тебя от всего на свете, от самого себя, а ты такой замечательный, ты такой добрый, чувствующий и нежный, и ты говоришь со мной о самом важном, и я счастлив и мне больно от такого счастья!? Как защитить тебя и как не дать себе защитить тебя от этого?
Параллельные вселенные валяются лицом вниз под кроватью, буквы и белая бумага. Ничего больше.
Лицом в подушку уткнулась маленькая взъерошенная вселенная, слезы иногда возвращаются и сотрясают узкие плечики, и я так хочу растворить твое горе в своем бесконечном тепле, дать ему пройти сквозь меня, вылечить без остатка.
И мы говорим, говорим, обо всем - о питомцах, о друзьях, о родных и близких.
Доброта и любовь - это иногда больно. Но особенно остро я чувствую, что я жив, именно в такие моменты. Ты тоже научишься это понимать, мое рыжее солнышко. И будешь заводить себе домашних животных, чтобы любить их и заботиться о них. Будешь плакать, когда они уйдут. Будешь дружить и любить. Будешь всегда живым и настоящим - я теперь точно знаю.
Засыпай, мой мальчик, а я буду долго еще обнимать твое плечо. Дай мне эту боль и спаси меня от этой боли. Просто будь рядом.