Несекретная история: Озерск (часть седьмая)
Оригинал взят у lyutov70 в Несекретная история: Озерск (часть седьмая)
Продолжаю свое путешествие по истории Озерска. Здесь - самая тяжелая страница - 1957 год. Может быть, это самая сложная страница, так как касается отношений тех, кто в "периметре", и тех, кто за "периметром". Здесь, если углубляться, масса человеческих судеб, трагедий. Старался, как мог, избежать эмоций, хотя скрыть их очень трудно. Авария 1957 года, безусловно, оставила шрам на лице нашей области. Но ведь и со шрамами люди живут...
Банка вечного хранения
Беда пришла, откуда не ждали. Хотя проблема с отходами радиохимического завода возникла с самого начала строительства комбината. Сохранился протокол совещания, которое руководитель Первого главного управления Б.Л. Ванников собрал за несколько часов до Нового 1948 года и с пристрастием расспрашивал И.В. Курчатова, М.Г. Первухина, А.Н. Комаровского по сути вопроса. К разработке специальных способов хранения ученые еще не приступали, поэтому при проектировании «объекта С» - хранилища - исходили из того, что есть: жидкие смеси нитратных солей, которые нужно законсервировать. Было решено «закатать» их в банки, подобно соленым огурцам или помидорам.
ПО "Маяк", 1957 г.
«Банки вечного хранения», как их называли, представляли собой огромную бетонную емкость с толщиной стенок до полутора метров, в которую помещалась «кастрюля» из нержавеющей стали объемом 250 кубометров. К этому бетонному каньону подводились системы охлаждения и вентиляции. Банку закрывала огромная крышка полутораметрового бетона весом в 160 тонн.
Когда объект был построен, посмотреть на него приехал главный инженер строительства В.А. Сапрыкин и спросил у строителей:
- А не завалится ли эта махина? - и потом сам себя успокоил: - Кто знает, какая сила нужна, чтобы разрушить это. Я смотрел проект, конструкция выполнена на века…
Процесс внутри
«Если бы была возможность заглянуть внутрь банки!» - не раз сетовали ветераны «Маяка». Внешнее наблюдение не могло предотвратить внутренних процессов. На объекте несколько раз в день появлялась специальная бригада, которая проводила радиометрический контроль: фон на площадке не повышался. И в день взрыва, как рассказывают ветераны, инженеры ничего необычного не заметили. Правда, стенки у одной из банок были теплыми...
Что происходило внутри? «В одной из банок отказало охлаждение, началось «усыхание» раствора. Выпадал осадок, в нем медленно поднималась температура. Осадок становился плотнее, уровень жидкости понижался. На дне банки образовалась взрывная смесь, по сути, порох. Достаточно было искры, чтобы произошел взрыв нитратных солей…»
Взрыв 1957 года
В воскресенье, 29 сентября 1957 года, в 16 часов 30 минут на промплощадке ПО «Маяк» прогремел взрыв. Во время аварии никто из обслуживающего персонала, участников той роковой смены на объекте «С», не погиб - по случайному стечению обстоятельств. Рассказывали, что почувствовали, как земля задрожала под ногами, а затем увидели, как взрывом подбросило вверх «крышку банки» - 160-тонную плиту; одновременно были сорваны и смещены бетонные крышки с двух соседних емкостей. В зданиях, примыкавших к точке взрыва, были выбиты все рамы, кое-где разрушена кирпичная кладка. В радиусе 2-3 километров из окон вылетели стекла...
Во взорвавшейся емкости находилось 20 млн. кюри активности - при взрыве 18 млн. остались на промплощадке, а около 2 млн. кюри активности были подняты в воздух. Осознание трагедии, превратившей Южный Урал в звенящую зону и ставшей онкологической страницей в истории болезни нескольких поколений, произойдет позднее.
Гром среди ясного неба
Тот выходной день был солнечный и как никогда - теплый. Многие жители города находились на стадионе «Химик», где в захватывающем матче состязались две ведущие команды города за призовое место по футболу. Казалось, ничто не предвещало трагедии. Даже думать о такой возможности не хотелось - напряжение первых лет работы комбината остались позади, каких-либо крупных происшествий не было, на комбинате царила обстановка спокойствия и уверенности, что дальше будет только лучше и легче.
На поверку так и вышло - мало кто из жителей закрытого города обратил внимание на этот взрыв. Как вспоминает ветеран «Маяка» П.И. Трякин, «все решили, что это либо гром, хотя на небе - ни одного грозового облачка. Либо строители работают - ведь в то время они часто проводили взрывы в городе, на карьере и промплощадке. Поэтому в городе никакой тревоги не было».
Зато о комбинате так не скажешь. В.И. Комаров, один из техников смены, обслуживавший объект в тот роковой день, рассказывал:
- Взрыв застал меня в коридоре. Поспешил на улицу. На том месте, где возвышался холм комплекса С-3, стоял высокий столб пыли, за которым ничего не было видно. На фоне 150-метровой заводской трубы заметил летящую многотонную бетонную крышку, сорванную взрывом с емкости…
Война началась?..
Рассказывают, как только ударной волной выбило стекла казармы и сорвало металлические ворота, солдаты выбежали на улицу, некоторые побежали за оружием. «Часовой, который стоял у въездных ворот, прыгнул в канализационный колодец и занял там оборонительную позицию. Когда его окрикнул один из офицеров, он вылез из колодца и спросил:
- Товарищ старший лейтенант, началась война?
Глядя на приближающийся столб пыли, дежурный по полку, решивший поначалу, что это диверсия, приказал всех людей отправить в казармы, закрыть окна всеми средствами, налить на полы воды, чтобы не поднималась пыль, и опечатать пищевые баки.
В отличие от полка охраны, военные строители повели себя необъяснимо: «услышав взрыв, все солдаты выбежали на улицу, бросали головные уборы вверх, что-то неистово кричали». «Вскоре густое черно-серо-бурое облако нависло над казармами. Наступила темнота после яркого солнечного дня. Состояние людей было ужасным. Служебные собаки вели себя очень беспокойно и выли, птиц нигде не было видно... На голову падали довольно крупные частицы; мелкие, в виде хлопьев, продолжали выпадать и на следующие сутки».
Северное сияние и лунный свет
Почти все свидетели взрыва запомнили, что в небо поднялся столб дыма и пыли высотой до километра, который мерцал оранжево-красным светом. Облака пара светились, точно это было северное сияние. М.В. Гладышев рассказывал, что как раз накануне в газетах появились заметки о похожем необычном явлении на Среднем Урале со странными отблесками заходящего солнца. Лишь по прибытии на комбинат станет понятен источник и характер этого света.
Ночью вблизи от места взрыва тоже будет необычно и жутко. Следователь КГБ Борис Колесников, осматривавший место аварии, рассказывал:
- Подобное забыть невозможно. В хранилище мы залезли вечером, в защитных костюмах, конечно. До сих пор помню - вся земля сияла лунным светом, а мы бежали по черным пятнам, как по кочкам на болоте... Потом нас отмывали специальным раствором, который сдирал начисто эпидермис - верхний слой кожи…
"Закат переселения"
Доклад Славскому
Сразу после взрыва на место аварии срочно вызвали дозиметристов - они, произведя замеры, потребовали немедленно эвакуировать людей. После проведения первоочередных мероприятий о положении было доложено командиру части и дежурному по КГБ...
Ефим Павлович Славский, возглавивший министерство среднего машиностроения буквально за два месяца до взрыва, получил известие первым. Правда, доклад с комбината был весьма путаным. Директор комбината М.А. Демьянович, после аварии, естественно, снятый с должности «за ослабление производственной дисциплины», в тот день был в Москве в командировке и знал о происшедшем не больше Славского.
В министерстве на экстренном совещании возникла определенная паника - как докладывать об этом Н.С. Хрущеву? Многим тогда запомнилось растерянное недоумение Славского:
- Атомный взрыв на комбинате? Как это могло произойти? Какие последствия?..
Чтобы это выяснить, через несколько часов после совещания на комбинат вылетела специальная комиссия…
«Пошли, ребята…»
Е.П. Славский приехал в сильном возбуждении, нервничал, пытаясь уложить в голове масштабы работы по ликвидации последствий. Радиоактивное облако покрыло многие объекты химкомбината «Маяк», реакторные заводы, новый строящийся радиохимический завод, пожарную и воинскую части, полк военных строителей и лагерь заключенных. Загрязненными оказались многие производственные здания, паровозы, вагоны, автотранспорт, бетонные и железные дороги, а также многое другое. Все это предстояло очистить.
Дозиметрический контроль
«И тут произошло то, что должно было произойти, - вспоминает директор радиохимического завода М.В. Гладышев. - Рабочие-солдаты ни в какую не хотели идти к месту уборки и очистки. Они стояли молча, не выполняя команды. Собственно, их командиры и не старались командовать, как положено, потому что боялись и сами не знали, что делать. Видя такую ситуацию, мы, проходя мимо группы солдат, небрежно сказали: «Пошли, ребята!» Однако это не помогло. И тогда мы вышли на опасную площадку возле здания 816, встали, закурили, не обращая внимания на солдат-строителей. Это возымело действие: те подошли к нам и начали работать…»
Отмыть дочиста
Опыта по дезактивации территорий, зданий и помещений не было, равно как и специальной техники, кроме пожарных машин, бульдозеров, лопат и отбойных молотков. Из всей защиты - санпропускник, где люди мылись и переодевались.
Всю ночь после аварии пожарники отмывали дороги и тротуары водой и пеной из стволов пожарных машин. Загрязненные стены зданий сначала поливали водой, а затем счищали щетками. Приходилось отбивать даже штукатурку, складывая весь строительный мусор в самосвал и отвозя в яму-могильник.
То же самое предстояло сделать с верхним слоем грязной земли: снимать его бульдозером, грузить экскаваторами в машины и увозить в установленное место. Вскоре на площадке появились… сельскохозяйственные плуги - ими перелопачивали землю, перепахивали, чтобы до морозов очистить ее до допустимых пределов.
Опасность по соседству
Но главная опасность на месте аварии была в другом. Злополучная «банка вечного хранения» была разрушена полностью, но взрыв повредил емкости с отходами по соседству, нарушив их систему охлаждения.
- В любую минуту мог произойти новый взрыв, и тогда катастрофа стала бы еще значительнее, - вспоминал бывший директор ПО «Маяк» Б.В. Брохович. - Поэтому в условиях опасности взрыва, в лихорадочной спешке, с неимоверными трудностями и переоблучением персонала комбината и строителей были отсыпаны дороги и участки территории, чтобы разместить буровое оборудование и проложить трассы для подачи воды.
Это был единственный выход, и дался он крайне непросто.
Бурить бетон
Пробурить бетон толщиной в метр, с мощной железной арматурой внутри, которая всячески осложняла проходку и не давала опустить вниз обсадные трубы, - задача, с которой до сих пор никто на комбинате не сталкивался. Своими силами было не обойтись.
На озерскую площадку срочно прибыла большая бригада «военных бурильщиков из Сибири». Из какого они были специального подразделения, никто не знал - лишь запомнили, что «деловые были ребята, опытные». Много позднее место их дислокации будет рассекречено - Красноярск-26.
В каждой «банке» предстояло просверлить по пять отверстий - причем, в спешке и при гамма-излучении, превышавшем норму в несколько раз. Работать непосредственно на «крышке» можно было не больше трех минут в смену. Поэтому прибывшей бригаде пришлось в срочном порядке обучить команду в 400 человек, чтобы вести работу почти непрерывно. По рекомендациям службы дозиметрии под станки и под ноги люди клали листы свинца, но это все равно мало спасало от радиационной бетонной пыли из-под бура.
Не обошлось и без трагедий. «У одного из бурильщиков нечаянно сорвалась вниз штанга, и он обмакнул бур в раствор емкости. Затем поднял штангу, протер бур рукавицами и продолжил работу: снял с бура коронку с победитом, провел еще какие-то операции и только после этого, в тех же рукавицах, покинул рабочее место. Парень пострадал: получил радиационный ожог обеих рук...»
Памятник ликвидаторам аварии 1957 года
Допуск по минутам
Напряженный характер работы и постоянный риск переоблучения подчеркивались и угнетающими табличками с надписями: «допуск - пять минут», «допуск - десять минут». Они были установлены буквально везде. Иногда таблички «разрешали» работать по полчаса - ближе к периметру зараженной площадки.
О том, что нормы не соблюдались, вспоминают многие ликвидаторы аварии. Специального контроля полученных рентген не было, и соответствующий учет не велся. Как вспоминает заместитель главного инженера Южно-Уральского управления строительства Л.В. Антонов, «работали до тех пор, пока не придет дозиметрист и не скажет «хватит».
Врачи, проводившие обследование работников комбината и ликвидаторов аварии, также не знали - и тогда не могли знать - о последствиях переоблучения: лишь предполагали теоретически. В реальности действовали простыми средствами. Как вспоминает один из основателей филиала института биофизики Виктор Дощенко, в курс терапии включались различные абсорбенты, мочегонные средства и обильное питье - все, что позволяло на тот момент «отмыть организм изнутри».
Впрочем, гораздо сложнее пришлось тем, кто не был «приписан» к озерской медицине…
В зоне ВУРС
Поднявшиеся вверх после взрыва 2 млн. кюри активности стали началом большой трагедии для жителей близлежащих сел. Радиоактивное облако, лишь чудом не задевшее Озерск, стало медленно перебираться на северо-восток, час за часом «поедая», поражая новые и новые квадратные километры. Сегодня эта территория обозначена как «Восточно-Уральский радиоактивный след», а земли в непосредственно близи от «Маяка» стали радиологическим заповедником.
Переселение людей из опасной зоны началось практически сразу после взрыва. Список населенных пунктов, подлежащих выселению, ширился по мере того, как более точно определялись границы следа. Для местного населения это было полной неожиданностью и шоком. Никто из выселяемых не знал истинных причин происходящего. Закрытой была информация и о том, куда именно переселялись жители «грязных» деревень.
В списке на ликвидацию оказались и большие села, и маленькие деревушки в несколько дворов; исчезали с карты Русская Караболка, Салтыково, Юго-Коново, Брюханово, Бердяниш, Боевка, Гусево, Галакиево, Кривошеино, Кирпичики, Клюкино, Тыгиш, Фадино, Четыркино, Трошкино, Мельниково, Кажакуль…
Прощай, Бердяниш
Замеры на загрязненной территории проводили специальные команды, в которых кроме дозиметристов находились сотрудники КГБ, солдаты. Один из участников, С.Ф. Осотин вспоминал: «Вместе с другими дозиметристами мы проводили эвакуацию из села Бердяниш. Людей отмывали, определяли загрязненность скота, вещей, жителей. Село Бердяниш, как и села Салтыково, Галикаево, подверглось наибольшему загрязнению. Жителей этих населенных пунктов необходимо было эвакуировать немедленно...
Когда мы приехали в село Бердяниш, люди жили нормальной жизнью. Ребятишки беспечно бегали по селу, веселились. Мы подходили к ним с прибором: «Я прибором могу точно определить, кто из вас больше каши съел». Ребята с удовольствием подставляли животы. «Поле» от живота каждого ребенка равнялось 40-50 мкР/сек... Очень «грязные» были коровы. Солдаты загоняли их в силосные ямы и расстреливали, что чрезвычайно угнетающе действовало на людей. Все дома, хозяйственные постройки солдаты разрушали, остатки закапывали в траншеи. Проводить эвакуацию населения из их родной деревни было очень трудно. В селе Бердяниш в основном жили башкиры. Много сил надо было потратить, чтобы «грязную» одежду, утварь жителей уничтожить. Люди пытались доказать, что никакой «грязи» на одежде, на кастрюлях и горшках нет...»
217 шаров
Жителям пострадавших деревень выдавалась компенсация, хотя это было слабым утешением. Как пишут исследователи, при переселении каждому домовладельцу возмещалась полная стоимость дома и надворных построек. При оценке работали специальные комиссии с участием представителей сельских советов. Всем жителям обменивались одежда, обувь, постельные принадлежности, другие предметы домашнего обихода: вещь за вещь, костюм за костюм, платье за платье, одеяло за одеяло. Все было новым. Рассказывают, что некоторые жители даже снимали изношенные пиджаки и шапки с огородных пугал и несли их на обмен.
Впрочем, упрека не было и не будет - за тот взрыв люди расплачивались здоровьем, тяжелейшей онкологией, смертью. С лица земли исчезли 217 населенных пунктов. Поэтому 29 сентября, в день памяти о погибших и пострадавших от аварии, после минуты молчания в небо взлетают 217 воздушных шаров…
Ни слова о взрыве
Все обстоятельства аварии, естественно, были засекречены. Лишь в июне 1989 года на пресс-конференции в Челябинске первый заместитель министра атомной энергетики Борис Васильевич Никипелов сделал официальное заявление. Затем будет обнародован очень небольшой, всего в 15 страниц, информационный бюллетень «Об аварии на Южном Урале 29 сентября 1957 года». Он сразу разошелся по иностранной прессе, был направлен в МАГАТЭ в качестве официального отчета и в зарубежные центры изучения проблем ядерной энергии.
«Легализация истории» Кыштымской трагедии буквально вызвала шок у иностранных спецслужб. Они были уверены, что взрыв произошел на одном из полигонов где-нибудь на Новой Земле. Де-факто им пришлось признать победу советской контрразведки. Ветераны КГБ поясняли: «О «Маяке» за пределами Союза не знал никто. И это правильно. Если о том, что происходило на спецобъектах, противник узнает раньше, чем через 20-30 лет, то нашу работу можно назвать неудачной. Но люди, отвечавшие за безопасность объектов, естественно, знали все до мелочей».
Город после аварии
В самом Челябинске-40 в течение двух осенних месяцев 1957 года также было строжайше запрещено что-либо говорить об аварии; не «озвучивались», естественно, и результаты дозиметрического контроля - «во избежание панических настроений». Кстати, как признавался тот же Б.В. Никипелов, к тому времени проработавший на комбинате более двух лет, он даже не знал, что на территории есть такое хранилище.
И все же жители Озерска понимали, что именно они строят и с чем именно они работают. Тяжесть последствий осознавалась даже в дезактивационных мероприятиях, которые буквально накрыли город и оказывали определенное психологическое воздействие на жителей. Угнетали пересадки из «грязных» автобусов промплощадки в «чистые» городские, уничтожение «звеневшей» одежды, предметов обихода. Некоторые горожане, стремясь избавиться от «грязных» личных вещей, сдавали их в комиссионный магазин, продавали на рынке. Пришлось временно запретить продажу промтоваров, а в «комиссионке» наряду с приемщиком стал работать дозиметрист. Радиоактивно загрязненными оказались даже деньги, и чем мельче были купюры, тем сильнее они «звенели»: 10 рублей рублями были загрязнены в 10 раз больше, чем одна десятка.
На территории "Маяка"
С сентября 1957 года установилась и специфичная городская «привычка»: прежде чем войти в свою квартиру, хозяева снимали обувь и оставляли у порога - чтобы не заносить «грязь». К слову, пример показал Е.П. Славский. На КПП его остановил дозиметрист и, замерив сапоги министра, попросил вернуться к обмывочному поддону. «Ефим Павлович молча посмотрел на дозиметриста, медленно снял один сапог, затем второй и, выбросив их на обочину, приказал шоферу: «Поехали!» Потом многие видели в заводоуправлении, как министр шел по лестницам в одних носках.
Плохой «Москвич»
Неукоснительно выполнять требования дозиметристов в городе научились не сразу. Ветераны комбината рассказывали историю шофера пожарной охраны Петра Бибикова - вернее, историю его машины.
29 сентября он приехал на дежурство на своем «Москвиче». После взрыва, когда автомобиль покрылся слоем пыли, вытер его тряпкой, затем еще раз промыл водой. На КПП машину не выпустили, заставили помыть еще раз. Бибикову удалось уговорить контролера пропустить его, пообещав, что дома машина будет отмыта керосином, а личная одежда и обувь уничтожены.. Но не многократное мытье, ни сдирание краски с машины не принесли желаемого эффекта. Через некоторое время дозиметрическая служба выдала справку, что автомобилем пользоваться нельзя. «Москвич» был отогнан на свалку-могильник, а пострадавший получил денежную компенсацию. Увы, эта «отсрочка на КПП» будет стоить ему жизни - он умрет через несколько лет…
Продолжаю свое путешествие по истории Озерска. Здесь - самая тяжелая страница - 1957 год. Может быть, это самая сложная страница, так как касается отношений тех, кто в "периметре", и тех, кто за "периметром". Здесь, если углубляться, масса человеческих судеб, трагедий. Старался, как мог, избежать эмоций, хотя скрыть их очень трудно. Авария 1957 года, безусловно, оставила шрам на лице нашей области. Но ведь и со шрамами люди живут...
Банка вечного хранения
Беда пришла, откуда не ждали. Хотя проблема с отходами радиохимического завода возникла с самого начала строительства комбината. Сохранился протокол совещания, которое руководитель Первого главного управления Б.Л. Ванников собрал за несколько часов до Нового 1948 года и с пристрастием расспрашивал И.В. Курчатова, М.Г. Первухина, А.Н. Комаровского по сути вопроса. К разработке специальных способов хранения ученые еще не приступали, поэтому при проектировании «объекта С» - хранилища - исходили из того, что есть: жидкие смеси нитратных солей, которые нужно законсервировать. Было решено «закатать» их в банки, подобно соленым огурцам или помидорам.
ПО "Маяк", 1957 г.
«Банки вечного хранения», как их называли, представляли собой огромную бетонную емкость с толщиной стенок до полутора метров, в которую помещалась «кастрюля» из нержавеющей стали объемом 250 кубометров. К этому бетонному каньону подводились системы охлаждения и вентиляции. Банку закрывала огромная крышка полутораметрового бетона весом в 160 тонн.
Когда объект был построен, посмотреть на него приехал главный инженер строительства В.А. Сапрыкин и спросил у строителей:
- А не завалится ли эта махина? - и потом сам себя успокоил: - Кто знает, какая сила нужна, чтобы разрушить это. Я смотрел проект, конструкция выполнена на века…
Процесс внутри
«Если бы была возможность заглянуть внутрь банки!» - не раз сетовали ветераны «Маяка». Внешнее наблюдение не могло предотвратить внутренних процессов. На объекте несколько раз в день появлялась специальная бригада, которая проводила радиометрический контроль: фон на площадке не повышался. И в день взрыва, как рассказывают ветераны, инженеры ничего необычного не заметили. Правда, стенки у одной из банок были теплыми...
Что происходило внутри? «В одной из банок отказало охлаждение, началось «усыхание» раствора. Выпадал осадок, в нем медленно поднималась температура. Осадок становился плотнее, уровень жидкости понижался. На дне банки образовалась взрывная смесь, по сути, порох. Достаточно было искры, чтобы произошел взрыв нитратных солей…»
Взрыв 1957 года
В воскресенье, 29 сентября 1957 года, в 16 часов 30 минут на промплощадке ПО «Маяк» прогремел взрыв. Во время аварии никто из обслуживающего персонала, участников той роковой смены на объекте «С», не погиб - по случайному стечению обстоятельств. Рассказывали, что почувствовали, как земля задрожала под ногами, а затем увидели, как взрывом подбросило вверх «крышку банки» - 160-тонную плиту; одновременно были сорваны и смещены бетонные крышки с двух соседних емкостей. В зданиях, примыкавших к точке взрыва, были выбиты все рамы, кое-где разрушена кирпичная кладка. В радиусе 2-3 километров из окон вылетели стекла...
Во взорвавшейся емкости находилось 20 млн. кюри активности - при взрыве 18 млн. остались на промплощадке, а около 2 млн. кюри активности были подняты в воздух. Осознание трагедии, превратившей Южный Урал в звенящую зону и ставшей онкологической страницей в истории болезни нескольких поколений, произойдет позднее.
Гром среди ясного неба
Тот выходной день был солнечный и как никогда - теплый. Многие жители города находились на стадионе «Химик», где в захватывающем матче состязались две ведущие команды города за призовое место по футболу. Казалось, ничто не предвещало трагедии. Даже думать о такой возможности не хотелось - напряжение первых лет работы комбината остались позади, каких-либо крупных происшествий не было, на комбинате царила обстановка спокойствия и уверенности, что дальше будет только лучше и легче.
На поверку так и вышло - мало кто из жителей закрытого города обратил внимание на этот взрыв. Как вспоминает ветеран «Маяка» П.И. Трякин, «все решили, что это либо гром, хотя на небе - ни одного грозового облачка. Либо строители работают - ведь в то время они часто проводили взрывы в городе, на карьере и промплощадке. Поэтому в городе никакой тревоги не было».
Зато о комбинате так не скажешь. В.И. Комаров, один из техников смены, обслуживавший объект в тот роковой день, рассказывал:
- Взрыв застал меня в коридоре. Поспешил на улицу. На том месте, где возвышался холм комплекса С-3, стоял высокий столб пыли, за которым ничего не было видно. На фоне 150-метровой заводской трубы заметил летящую многотонную бетонную крышку, сорванную взрывом с емкости…
Война началась?..
Рассказывают, как только ударной волной выбило стекла казармы и сорвало металлические ворота, солдаты выбежали на улицу, некоторые побежали за оружием. «Часовой, который стоял у въездных ворот, прыгнул в канализационный колодец и занял там оборонительную позицию. Когда его окрикнул один из офицеров, он вылез из колодца и спросил:
- Товарищ старший лейтенант, началась война?
Глядя на приближающийся столб пыли, дежурный по полку, решивший поначалу, что это диверсия, приказал всех людей отправить в казармы, закрыть окна всеми средствами, налить на полы воды, чтобы не поднималась пыль, и опечатать пищевые баки.
В отличие от полка охраны, военные строители повели себя необъяснимо: «услышав взрыв, все солдаты выбежали на улицу, бросали головные уборы вверх, что-то неистово кричали». «Вскоре густое черно-серо-бурое облако нависло над казармами. Наступила темнота после яркого солнечного дня. Состояние людей было ужасным. Служебные собаки вели себя очень беспокойно и выли, птиц нигде не было видно... На голову падали довольно крупные частицы; мелкие, в виде хлопьев, продолжали выпадать и на следующие сутки».
Северное сияние и лунный свет
Почти все свидетели взрыва запомнили, что в небо поднялся столб дыма и пыли высотой до километра, который мерцал оранжево-красным светом. Облака пара светились, точно это было северное сияние. М.В. Гладышев рассказывал, что как раз накануне в газетах появились заметки о похожем необычном явлении на Среднем Урале со странными отблесками заходящего солнца. Лишь по прибытии на комбинат станет понятен источник и характер этого света.
Ночью вблизи от места взрыва тоже будет необычно и жутко. Следователь КГБ Борис Колесников, осматривавший место аварии, рассказывал:
- Подобное забыть невозможно. В хранилище мы залезли вечером, в защитных костюмах, конечно. До сих пор помню - вся земля сияла лунным светом, а мы бежали по черным пятнам, как по кочкам на болоте... Потом нас отмывали специальным раствором, который сдирал начисто эпидермис - верхний слой кожи…
"Закат переселения"
Доклад Славскому
Сразу после взрыва на место аварии срочно вызвали дозиметристов - они, произведя замеры, потребовали немедленно эвакуировать людей. После проведения первоочередных мероприятий о положении было доложено командиру части и дежурному по КГБ...
Ефим Павлович Славский, возглавивший министерство среднего машиностроения буквально за два месяца до взрыва, получил известие первым. Правда, доклад с комбината был весьма путаным. Директор комбината М.А. Демьянович, после аварии, естественно, снятый с должности «за ослабление производственной дисциплины», в тот день был в Москве в командировке и знал о происшедшем не больше Славского.
В министерстве на экстренном совещании возникла определенная паника - как докладывать об этом Н.С. Хрущеву? Многим тогда запомнилось растерянное недоумение Славского:
- Атомный взрыв на комбинате? Как это могло произойти? Какие последствия?..
Чтобы это выяснить, через несколько часов после совещания на комбинат вылетела специальная комиссия…
«Пошли, ребята…»
Е.П. Славский приехал в сильном возбуждении, нервничал, пытаясь уложить в голове масштабы работы по ликвидации последствий. Радиоактивное облако покрыло многие объекты химкомбината «Маяк», реакторные заводы, новый строящийся радиохимический завод, пожарную и воинскую части, полк военных строителей и лагерь заключенных. Загрязненными оказались многие производственные здания, паровозы, вагоны, автотранспорт, бетонные и железные дороги, а также многое другое. Все это предстояло очистить.
Дозиметрический контроль
«И тут произошло то, что должно было произойти, - вспоминает директор радиохимического завода М.В. Гладышев. - Рабочие-солдаты ни в какую не хотели идти к месту уборки и очистки. Они стояли молча, не выполняя команды. Собственно, их командиры и не старались командовать, как положено, потому что боялись и сами не знали, что делать. Видя такую ситуацию, мы, проходя мимо группы солдат, небрежно сказали: «Пошли, ребята!» Однако это не помогло. И тогда мы вышли на опасную площадку возле здания 816, встали, закурили, не обращая внимания на солдат-строителей. Это возымело действие: те подошли к нам и начали работать…»
Отмыть дочиста
Опыта по дезактивации территорий, зданий и помещений не было, равно как и специальной техники, кроме пожарных машин, бульдозеров, лопат и отбойных молотков. Из всей защиты - санпропускник, где люди мылись и переодевались.
Всю ночь после аварии пожарники отмывали дороги и тротуары водой и пеной из стволов пожарных машин. Загрязненные стены зданий сначала поливали водой, а затем счищали щетками. Приходилось отбивать даже штукатурку, складывая весь строительный мусор в самосвал и отвозя в яму-могильник.
То же самое предстояло сделать с верхним слоем грязной земли: снимать его бульдозером, грузить экскаваторами в машины и увозить в установленное место. Вскоре на площадке появились… сельскохозяйственные плуги - ими перелопачивали землю, перепахивали, чтобы до морозов очистить ее до допустимых пределов.
Опасность по соседству
Но главная опасность на месте аварии была в другом. Злополучная «банка вечного хранения» была разрушена полностью, но взрыв повредил емкости с отходами по соседству, нарушив их систему охлаждения.
- В любую минуту мог произойти новый взрыв, и тогда катастрофа стала бы еще значительнее, - вспоминал бывший директор ПО «Маяк» Б.В. Брохович. - Поэтому в условиях опасности взрыва, в лихорадочной спешке, с неимоверными трудностями и переоблучением персонала комбината и строителей были отсыпаны дороги и участки территории, чтобы разместить буровое оборудование и проложить трассы для подачи воды.
Это был единственный выход, и дался он крайне непросто.
Бурить бетон
Пробурить бетон толщиной в метр, с мощной железной арматурой внутри, которая всячески осложняла проходку и не давала опустить вниз обсадные трубы, - задача, с которой до сих пор никто на комбинате не сталкивался. Своими силами было не обойтись.
На озерскую площадку срочно прибыла большая бригада «военных бурильщиков из Сибири». Из какого они были специального подразделения, никто не знал - лишь запомнили, что «деловые были ребята, опытные». Много позднее место их дислокации будет рассекречено - Красноярск-26.
В каждой «банке» предстояло просверлить по пять отверстий - причем, в спешке и при гамма-излучении, превышавшем норму в несколько раз. Работать непосредственно на «крышке» можно было не больше трех минут в смену. Поэтому прибывшей бригаде пришлось в срочном порядке обучить команду в 400 человек, чтобы вести работу почти непрерывно. По рекомендациям службы дозиметрии под станки и под ноги люди клали листы свинца, но это все равно мало спасало от радиационной бетонной пыли из-под бура.
Не обошлось и без трагедий. «У одного из бурильщиков нечаянно сорвалась вниз штанга, и он обмакнул бур в раствор емкости. Затем поднял штангу, протер бур рукавицами и продолжил работу: снял с бура коронку с победитом, провел еще какие-то операции и только после этого, в тех же рукавицах, покинул рабочее место. Парень пострадал: получил радиационный ожог обеих рук...»
Памятник ликвидаторам аварии 1957 года
Допуск по минутам
Напряженный характер работы и постоянный риск переоблучения подчеркивались и угнетающими табличками с надписями: «допуск - пять минут», «допуск - десять минут». Они были установлены буквально везде. Иногда таблички «разрешали» работать по полчаса - ближе к периметру зараженной площадки.
О том, что нормы не соблюдались, вспоминают многие ликвидаторы аварии. Специального контроля полученных рентген не было, и соответствующий учет не велся. Как вспоминает заместитель главного инженера Южно-Уральского управления строительства Л.В. Антонов, «работали до тех пор, пока не придет дозиметрист и не скажет «хватит».
Врачи, проводившие обследование работников комбината и ликвидаторов аварии, также не знали - и тогда не могли знать - о последствиях переоблучения: лишь предполагали теоретически. В реальности действовали простыми средствами. Как вспоминает один из основателей филиала института биофизики Виктор Дощенко, в курс терапии включались различные абсорбенты, мочегонные средства и обильное питье - все, что позволяло на тот момент «отмыть организм изнутри».
Впрочем, гораздо сложнее пришлось тем, кто не был «приписан» к озерской медицине…
В зоне ВУРС
Поднявшиеся вверх после взрыва 2 млн. кюри активности стали началом большой трагедии для жителей близлежащих сел. Радиоактивное облако, лишь чудом не задевшее Озерск, стало медленно перебираться на северо-восток, час за часом «поедая», поражая новые и новые квадратные километры. Сегодня эта территория обозначена как «Восточно-Уральский радиоактивный след», а земли в непосредственно близи от «Маяка» стали радиологическим заповедником.
Переселение людей из опасной зоны началось практически сразу после взрыва. Список населенных пунктов, подлежащих выселению, ширился по мере того, как более точно определялись границы следа. Для местного населения это было полной неожиданностью и шоком. Никто из выселяемых не знал истинных причин происходящего. Закрытой была информация и о том, куда именно переселялись жители «грязных» деревень.
В списке на ликвидацию оказались и большие села, и маленькие деревушки в несколько дворов; исчезали с карты Русская Караболка, Салтыково, Юго-Коново, Брюханово, Бердяниш, Боевка, Гусево, Галакиево, Кривошеино, Кирпичики, Клюкино, Тыгиш, Фадино, Четыркино, Трошкино, Мельниково, Кажакуль…
Прощай, Бердяниш
Замеры на загрязненной территории проводили специальные команды, в которых кроме дозиметристов находились сотрудники КГБ, солдаты. Один из участников, С.Ф. Осотин вспоминал: «Вместе с другими дозиметристами мы проводили эвакуацию из села Бердяниш. Людей отмывали, определяли загрязненность скота, вещей, жителей. Село Бердяниш, как и села Салтыково, Галикаево, подверглось наибольшему загрязнению. Жителей этих населенных пунктов необходимо было эвакуировать немедленно...
Когда мы приехали в село Бердяниш, люди жили нормальной жизнью. Ребятишки беспечно бегали по селу, веселились. Мы подходили к ним с прибором: «Я прибором могу точно определить, кто из вас больше каши съел». Ребята с удовольствием подставляли животы. «Поле» от живота каждого ребенка равнялось 40-50 мкР/сек... Очень «грязные» были коровы. Солдаты загоняли их в силосные ямы и расстреливали, что чрезвычайно угнетающе действовало на людей. Все дома, хозяйственные постройки солдаты разрушали, остатки закапывали в траншеи. Проводить эвакуацию населения из их родной деревни было очень трудно. В селе Бердяниш в основном жили башкиры. Много сил надо было потратить, чтобы «грязную» одежду, утварь жителей уничтожить. Люди пытались доказать, что никакой «грязи» на одежде, на кастрюлях и горшках нет...»
217 шаров
Жителям пострадавших деревень выдавалась компенсация, хотя это было слабым утешением. Как пишут исследователи, при переселении каждому домовладельцу возмещалась полная стоимость дома и надворных построек. При оценке работали специальные комиссии с участием представителей сельских советов. Всем жителям обменивались одежда, обувь, постельные принадлежности, другие предметы домашнего обихода: вещь за вещь, костюм за костюм, платье за платье, одеяло за одеяло. Все было новым. Рассказывают, что некоторые жители даже снимали изношенные пиджаки и шапки с огородных пугал и несли их на обмен.
Впрочем, упрека не было и не будет - за тот взрыв люди расплачивались здоровьем, тяжелейшей онкологией, смертью. С лица земли исчезли 217 населенных пунктов. Поэтому 29 сентября, в день памяти о погибших и пострадавших от аварии, после минуты молчания в небо взлетают 217 воздушных шаров…
Ни слова о взрыве
Все обстоятельства аварии, естественно, были засекречены. Лишь в июне 1989 года на пресс-конференции в Челябинске первый заместитель министра атомной энергетики Борис Васильевич Никипелов сделал официальное заявление. Затем будет обнародован очень небольшой, всего в 15 страниц, информационный бюллетень «Об аварии на Южном Урале 29 сентября 1957 года». Он сразу разошелся по иностранной прессе, был направлен в МАГАТЭ в качестве официального отчета и в зарубежные центры изучения проблем ядерной энергии.
«Легализация истории» Кыштымской трагедии буквально вызвала шок у иностранных спецслужб. Они были уверены, что взрыв произошел на одном из полигонов где-нибудь на Новой Земле. Де-факто им пришлось признать победу советской контрразведки. Ветераны КГБ поясняли: «О «Маяке» за пределами Союза не знал никто. И это правильно. Если о том, что происходило на спецобъектах, противник узнает раньше, чем через 20-30 лет, то нашу работу можно назвать неудачной. Но люди, отвечавшие за безопасность объектов, естественно, знали все до мелочей».
Город после аварии
В самом Челябинске-40 в течение двух осенних месяцев 1957 года также было строжайше запрещено что-либо говорить об аварии; не «озвучивались», естественно, и результаты дозиметрического контроля - «во избежание панических настроений». Кстати, как признавался тот же Б.В. Никипелов, к тому времени проработавший на комбинате более двух лет, он даже не знал, что на территории есть такое хранилище.
И все же жители Озерска понимали, что именно они строят и с чем именно они работают. Тяжесть последствий осознавалась даже в дезактивационных мероприятиях, которые буквально накрыли город и оказывали определенное психологическое воздействие на жителей. Угнетали пересадки из «грязных» автобусов промплощадки в «чистые» городские, уничтожение «звеневшей» одежды, предметов обихода. Некоторые горожане, стремясь избавиться от «грязных» личных вещей, сдавали их в комиссионный магазин, продавали на рынке. Пришлось временно запретить продажу промтоваров, а в «комиссионке» наряду с приемщиком стал работать дозиметрист. Радиоактивно загрязненными оказались даже деньги, и чем мельче были купюры, тем сильнее они «звенели»: 10 рублей рублями были загрязнены в 10 раз больше, чем одна десятка.
На территории "Маяка"
С сентября 1957 года установилась и специфичная городская «привычка»: прежде чем войти в свою квартиру, хозяева снимали обувь и оставляли у порога - чтобы не заносить «грязь». К слову, пример показал Е.П. Славский. На КПП его остановил дозиметрист и, замерив сапоги министра, попросил вернуться к обмывочному поддону. «Ефим Павлович молча посмотрел на дозиметриста, медленно снял один сапог, затем второй и, выбросив их на обочину, приказал шоферу: «Поехали!» Потом многие видели в заводоуправлении, как министр шел по лестницам в одних носках.
Плохой «Москвич»
Неукоснительно выполнять требования дозиметристов в городе научились не сразу. Ветераны комбината рассказывали историю шофера пожарной охраны Петра Бибикова - вернее, историю его машины.
29 сентября он приехал на дежурство на своем «Москвиче». После взрыва, когда автомобиль покрылся слоем пыли, вытер его тряпкой, затем еще раз промыл водой. На КПП машину не выпустили, заставили помыть еще раз. Бибикову удалось уговорить контролера пропустить его, пообещав, что дома машина будет отмыта керосином, а личная одежда и обувь уничтожены.. Но не многократное мытье, ни сдирание краски с машины не принесли желаемого эффекта. Через некоторое время дозиметрическая служба выдала справку, что автомобилем пользоваться нельзя. «Москвич» был отогнан на свалку-могильник, а пострадавший получил денежную компенсацию. Увы, эта «отсрочка на КПП» будет стоить ему жизни - он умрет через несколько лет…