Когда Фиалки были живы
Анонс этой книги я уже делал. Книга, наконец, вышла и ее презентация состоится на следующей неделе (когда и где, сообщу дополнительно). Пока же выкладываю еще одну главу. Называется она "Фиалки".
Чтобы сразу было понятно: Фиалки были здесь - в сквере у цирка шапито.
ФИАЛКИ
После 25-летней разлуки, бывший моряк, а ныне пенсионер Григорий Иванович Носяро вступил на улицы родного города. Он шел по знакомым местам и, как экскурсант, крутил по сторонам головой. Многое его изумляло. Исчезли знакомые старинные домики, уступив место серому и безликому «Приморгражданпроекту». На пьедестале у Серой Лошади не было Девушки С Веслом - незамысловатой скульптуры, разнообразившей пейзаж перед казенными домами.
- Ее-то, за какие грехи снесли? - недоумевал Носяро. - Через полсотни лет она бы считалась шедевром. За деньги бы показывали!
Проходя мимо здания ДВМП, старый моряк сбавил обороты. Сердце его затрепетало, как в юности, когда он впервые, на крыльях романтики впорхнул в него. Он даже хотел войти, но вдруг подумал, что дверь перед его носом откроется и из нее выйдет не кто иной, как его злейший друг Лева Яйцев. Он будет одет в телогрейку, кирзовые сапоги и, дыша вековым перегаром, скажет:
- О, Шнобель! Где так долго пропадал? Давай скорей три рубля, я мигом!
Но никто похожий на Леву не вышел и Носяро даже погрустил, что, наверное, товарищ давно умер естественной смертью алкоголика и похоронен в братской канаве с бомжами и иными непотребными личностями. Хотя ему около 60-ти, может еще и жив. Если попадется - убью! Вста¬влю в задницу шланг от парового котла и открою клапан до упора. Пусть взорвется, гад поганый!
Цель приезда Григория Ивановича была секретной. Предстояло отыскать местного жителя, с которым следовало провернуть одно деликатное дельце. У этого человека на руках находится старинная, уникальная вещь, которая сведет с ума любого коллекционера. Вещь стоит немалых денег и никто, кроме Носяры, об этом не знает. Главное, что ее обладатель - человек серый, неграмотный, высоким материям не обучен. Духом не ведает, какой ценностью обладает. Выманить ее не составит особого труда. Носяро, как узнал об этом, сразу бросил дела в Одессе и переметнулся в город у Тихого океана. В город, который он хорошо знал.
Сложность поисков заключалась в том, что сведения об этом человеке имелись самые косвенные: пожилой, заядлый рыбак, имеет в Одессе друга по фамилии Распукин, с которым во время войны сидел в одном окопе. Зовут Сеня. Особых примет не имеется.
- Буду спрашивать рыбака Сеню, - думал Носяро. - Найду!
Еще в дороге Носяро распирало от радужных надежд. Стоит ему ступить на землю предков, как перед ним ракетой вылетит друг одессита Распукина. Рыбак и фронтовик. С докладом под мышкой. Но, прибыв на место, он почти сразу понял, что у него не так много шансов схватить за хвост синюю птицу. Найти почти в миллионном городе человека без адреса и фамилии сложно. Тут нужен осведомитель, помощник. Где такого взять? Нарвешься, как Киса Воробьянинов в дворницкой у Тихона, на афериста и рэкетира типа гражданина О. Бендера и тот сдерет с тебя три шкуры. Лучше всех, конечно, подошел бы Лева Яйцев. Этот прохвост кого хочешь из-под земли достанет. Опять же - должок за ним. Новую свинью подложить не должен, ибо снаряд в одну воронку дважды не попадает. Но умер же, подлец. Впрочем, вида бы его не вынес - убил бы сразу, гада! С такой амплитудой чувств шел Носяро по улице и обдумывал: с чего начать поиски? Кто помнит Гришу Шнобеля? Кто даст информацию? Ответ лежал на ладони.
Есть место во Владивостоке, где можно узнать все: старые, добрые «Фиалки». Там помогут! Но что такое «Фиалки», спросит читатель? Что за пункт с одеколонным названием?
Владивосток напичкан красивейшими именами: Золотой Рог, Орлиное Гнездо, Тигровая Сопка, Голубиная падь, река Объяснений, мыс Купера, полуостров Де Фриз. Даже Гнилой Угол в такой компании звучит романтично. Не каждый Рио-де-Жанейро может похвастаться подобными названиями. Какой населенный пункт может козырнуть чем-либо похожим? Никакой! Даже Одесса, родина поэтов. Она не расположена на полуострове Муравьева-Амурского, ее не омывают воды залива Петра Великого. Такой географической музыки Одесса отродясь не слыхала.
Если взглянуть на карту города, вас поразят названия бухт: Диомид, Улисс, Патрокл - сказочные имена! Мифические герои Эллады переметнулись на дикие берега. Местная топонимика богата ненашенским звучанием. Видимо, первооткрыватели этих бухт были людьми романтического склада. В паруса их лебединых корветов дул ветер, зародившийся в детских мечтах.
Мы этих красот не замечаем. Только иногда тешим себя мыслью, что эти места успели вовремя открыть. Случись это на полвека позже, черта с два появились бы на картах кликухи греческих хулиганов Диомида и Улисса. Географы в буденовках нарисовали бы свои имена: Бухта Золотой Серп, сопка Звездовоздвиженская, Ворошиловский Угол, мыс Чапаева, а сопка Орлиное Гнездо получила бы пролетарское звучание Плешивый Бугор.
Но это географические точки, а есть еще и торговые. В 1920-е годы над ними еще витал аромат романтики. Элементарные столовые имели имена собственные и назывались, как первоклассные столичные ресторации: «Крым», «Международ¬ная», «Отдых моряка», «Тихий Дон», «Уголок Востока». И это только столовые! От одних названий слюнки бегут. Потом, правда, благозвучие исчезло. Тяжелый сапог, подкованный чугунным параграфом, растоптал продовольственную романтику.
Бюрократам в буденовках не нравилось необыкновенное. Столовым и иным торговым точкам стали присваивать засекреченные воинские номера. Появилась столовая № 13. Рядом возникло Кафе № 1 от Второго Горпищеторга, с филиалом ларька №16. Висевший до пере¬именования на кронштейне жестяной рекламный окорок выкинули. Вместо него наклеили табличку с расписанием.
Все считали, что это явление временное. Вот-вот зашумит «Тихий Дон», задымится подвешенный окорок и, как в прежние, проклятые времена, будут кормить по-человечески. Но временное перешло в постоянное. Неунывающие едоки стали самостоятельно украшать серое однообразие. Торговые энские заведения постепенно приобрели народные названия. Находящуюся невдалеке от крошечного ручья обглызлую столовку № 32 стали называть «Голубой Дунай». Паршивое кафе на берегу бухты - «У самого синего моря». Приютившуюся на сопке закусочную окрестили «Алитет уходит в горы», Или просто - «Алитет». Были так же «Подошва», «Ноздря» и «Тетя Маша».
Народные имена настолько прилипли к заведениям, что бюрократы горсовета упоминали их сплошь и рядом в своих отчетах. Кто из избранного круга не помнит «Теплый ящик»? Каждый, кто хоть раз побывал в нем, не забудет до смертного одра. Это была крохотная забегаловка возле стадиона «Динамо». Метраж - 3 на 3 метра, не более. Но какова была вместимость! Летом это историческое место вмещало в себя до 48 человек, а зимой, вопреки законам природы - 68. Одетых в тулупы. Там продавались только горячие закуски и ничего более. При этом все пили водку. Конспиративно. Во всех милицейских протоколах эта торговая мышеловка фигурировала никак иначе, как «Теплый Ящик», и слава о нем жива до сих пор.
Или вот. Встречаются два маримана, один ветеран, другой - новенький.
- Капитана нашего не видел? - спрашивает новенький.
- Видел: под суд пошел.
- Не может быть? Как и с кем?!
- С главным механиком. Еще и главбуха прихватили.
- Так-так-так… Наконец-то. Давно их пора за решетку!
И неведомо новичку, что не кара судебная настигла родную клептократию, а нечто совсем другое. Будь он знаком с городским трёпом, знал бы, что владивостокское выражение «Пойти под суд» означает посетить ресторан «Арагви», ибо этажом выше располагался Народный суд. И если морской, встретив кореша на улице, предлагает «пойти под суд», а тот отвечает: «С удовольствием!» - это не значит, что два раскаившихся преступника решили отдаться в руки правосудия. Просто друзья решили отметить встречу…
«Фиалками» во Владивостоке назывался небольшой скверик в центре города. Там, где каждое лето разбивал шатер цирк шапито. Откуда появилось название, не знает никто - в официальных источниках оно не упоминается. Историкам города еще предстоит поломать голову над этой загадкой, но старожилы расшифровывают ее так: «В доисторические времена «фиалками» называли девиц легкого поведения и место их дислокации тоже стали звать «Фиалками».
Более популярного, пьяного и юморного места не было во всем Дальне¬восточном полушарии. Причиной веселости были не цирк и компанейские клоуны Боровик и Карандаш, запросто прогуливавшиеся по «Фиалкам» во время своих гастролей, а особая группа людей, которую может собрать только портовый город. В основном это были бичи. Не те, о которых писали газеты, сваливая в одну кучу разного рода подонков, а истинные бичи. Настоящие! Ведущие свою родословную от всемирных бичкомеров, сиречь, моряков, временно находящихся на берегу. Береговая жизнь в их биографии - временная стоянка, во время которой надо разрядиться, утолить жажду, закрутить роман, похохмить. Лучшего места, чем «Фиалки», в городе не было.
Утро проходит спокойно. Бичи с помятыми лицами уныло сидят на длинных деревянных скамейках. Никто никуда не торопится, разговор не клеится. Все почему-то вспоминают Мао Цзедуна. Не того, который в Китае председателем, а Мао Цзедуна, который работает директором магазина на Ленинской. У него всегда большой выбор горячительных напитков и открывает он раньше других.
Но вот «Фиалки» оживают - все зашевелилось, как в образцовом муравейнике. Появился вчерашний «поило», механик по кличке Ухо. Он недавно женился и уже неделю отмечает это знаменательное событие. Правда, без невесты.
- У всех свадебное путешествие, - заявляет он собутыльникам, - а у моряка - свадебная стоянка! Мочи стаканы, ребята!
Бичи смотрят на него, как на жертву. Шустрые бездельники начинают «колоть» загулявшего жениха. Он с удовольствием разрешает себя экспроприировать, ибо и самому приходилось действовать подобным образом. Не исключено, что завтра он сам будет шустрить и колоть очередную жертву.
Постепенно общество кучкуется на заговорщицкие группы. Распитие не допускает массовости и обнародования. Проходящая в цирк публика не обращает внимания на вечную клоунаду, которую разыгрывают завсегдатаи «Фиалок». В то время распитие спиртного в общественном месте не считалось грехом. Иногда забегал дядя-милиционер и поводил бровями:
- Вы чего водку пьете в неположенном месте? В столовой пить надо!
- А мы не водку, - отвечают ему, наливая и поднося стакан. - Мы ситро.
- О-хо-хо… - соглашается милиция и в момент освобождает стакан. - И правда ситро. Закусить дайте.
На этом инцидент исчерпывался.
«Фиалки» объединяли всех. Капитаны плавающие и бывшие, штурмана и механики всех мастей, кочегары, матросы, образованные интеллектуалы и неучи; личности, державшиеся на активной поверхности и типы, дошедшие до крайней точки социального падения; семьянины и холостяки - все смешалось в едином интересе. Ни чины, ни звания, ни возраст в этой вольнице не котировались. Здесь признавался только хорошо подвешенный язык, безапелляционный кулак и наличные. Человек с рублем мог командовать «Фиалками» как угодно и по популярности мог соперничать с товарищем Сталиным. Круглый год, за исключением ненастных дней, почтенное общество предавалось травле. У каждого травилы в репертуаре имелось десятки невероятных историй. Иной такое загнет, что хоть представляй его к званию Героя.
Невзрачный мужичонка 46-го размера Дмитрий Шарапов, плавающий, в зависимости от сезона, то матросом, то кочегаром, считался среди морской братии травилой №1. Про него говорили: «Занимает первое место по пиздежу на Дальнем Востоке».
Есть ли в великом и могучем более емкий, до дна исчерпывающий сущность предмета, аналог этому народному слову? Травля, трёп, болтовня - жалкие, бедные родственники Пиздежа. Он универсален, многогранен и употребляется во всех случаях жизни. Пиздеж на работе - великая сила! Он делает любую занудную работу интересной и быстротечной. Как известно, любая работа в России начинается с перекура. А какой перекур без пиздежа? Если бы в СССР специальным декретом запретили пиздеж на работе, и освободившуюся энергию направили на мирные цели, то страна по производительности труда могла обогнать США и Японию вместе взятые.
Уникальное дарование Шарапов оттачивал на работе, когда судно стояло в ремонте и работы было - край непочатый. Соберет вокруг себя курящую аудиторию и давай чесать языком, пока склянка на обед не позовет. Последнее время Шарап бичевал и постоянно пропадал в «Фиалках», где его талант раскрывался во всей красе. Только он рассказал, как перекрашивал шкуры дохлых собак и продавал их, выдавая за американских опоссумов, как уже начиналась новая история. На сей раз это был рассказ о его необыкновенной дружбе с министром иностранных дел СССР Вячеславом Михайловичем Молотовым.
- В 1945 году поехал тов. Молотов по служебным надобностям в Сан-Франциско и жил на теплоходе «Смольный». Личного парикмахера министра посадили в канатный ящик за то, что стрелял бычки у американских грузчиков и брить его было некому. Позвали меня. Наточил я свой «Золинген» и так хорошо побрил Михалыча, что он в награду открыл мне государственный секрет.
- Хм… - кривили губы слушатели, как бы говоря: «Ерунда какая-то…», но слушали в оба уха.
- И открыл мне тогда Молотов тайну трубки Сталина. Все знают, что он никогда с ней не расставался, а дело в том, что она у него была не простая, а телефонизированная. Возникнет у Сталина на политбюро затруднение с ответом, он сразу начинал трубку набивать. Все думают, он табак забивает, а, на самом деле Сталин морзянку отстукивает и ждет ответ из штаба. Никому вождь не доверял свою трубку, кроме одного раза. Это было на Ялтинской конференции. Туда он поехал не сам, а его двойник Жора Чертпоберидзе - я с ним когда-то на «Трансбалте» плавал. Подмышкой у Жоры была радиостанция, а в трубке - секретный механизм. Жора ни на миг не расставался со сталинской трубкой. Жену целовал, не вынимая ее изо рта. Потому как через трубку был на постоянной связи с товарищем Сталиным. Имеются сведения, что сигара у Черчилля тоже была радиофицирована. И вообще, Михалыч сказал, что Черчилль и Рузвельт на Ялтинской конференции тоже были ненастоящие. Вся троица была подставная. Двойники.
В «Фиалках» можно было узнать любую городскую новость. В один момент выдавали справку о том, что случилось в Солнечной системе 50 лет назад или на Чуркине пятью минутами раньше. Вам скажут, где можно устроиться на работу с подмоченными ксивами, а куда вовсе не стоит соваться. Нужна юридическая консультация самой высокой квалификации? Пожалуйста! Справка с печатью и подписью - не проблема. Нужен документ? Трудно. Но можно. Раздобыть запретную вещицу? Какую? Пулемет? - Сейчас нет, но надо поискать на Миллионке.
«Фиалки» были информационным центром бичующей братии, справочным бюро и банком идей. Горсправка брала с клиентов пятаки. Здесь тариф был повыше - пол-литра, а то и вечер в ресторане. Деньгами не рассчитывались - считалось унизительным опускаться до таких мелочей. «Наслышанность и осведомленность» - вот что могло стать девизом на гербе «Фиалок».
В ходу была история, часто повторяемая и вызывающая одобрительное хмыканье.
Приходит утром Большой Начальник в Большую Контору.
- Панкрат Сидорыч! - встречают его заместители. - Говорят, вас переводят на другую работу.
- Что за чушь! - изумляется Панкрат. - Впервые слышу! Кто распространяет эти нелепые слухи?
Кинулись искать виновника. Цепочка привела к истопнику, человеку, стоявшему в платежной ведомости последним. В то время централизованного отопления не было и каждая, уважающая тепло контора имела отдельную котельную с собственной трубой и чумазым штатом истопников, как правило, из бывших судовых кочегаров.
Поставили истопника пред очами Сидорыча.
- Ты чего это обо мне клевету распускаешь? С чего ты взял, что меня снимают, подлец?
- В «Фиалках» Панкрат Сидорыч, в «Фиалках» бичи говорят. И не снимают, а переводят.
- Что за чушь! - Засучил рукава Панкрат Сидорыч. - Какие фиалки, какие бичи? Еще раз услышу - в печку головой суну! Как Лазо!
Ушел истопник.
А вечером получает Панкрат секретное предписание сдать дела.
- Истопника! - закричал он немедля. - Истопника ко мне!
Доставили истопника.
- Дорогой, - залебезил начальник. - Сбегай в Фиалки, узнай у бичей, что со мной дальше будет?
Этот анекдот поднимал авторитет бичей в собственных глазах. Знай наших! Поговаривали, что тем самым истопником был бич-ветеран Леня Степанищев, имеющий кличку Кит. Леня Кит считался образованным человеком и при случае козырял знанием классики.
- Вы знаете, что ботал писатель Чехов? - просвещал он собутыльников. - Писатель Чехов ботал за то, что у фраера все должно быть лакшово. И клифт, и шкарёнки, и бобочка. Ну и корочки, само собой. Чехов, он в доску был свой, лепила. Жаль, на нарах сахалинских загнулся.
Мимо «Фиалок» проходила главная дорога в торговый порт. Широкая, как государственный тракт. Она ответвлялась от главной улицы города и упиралась в величественную, как ворота в рай, проходную порта. Редкий бич, не имея спецмандата, проникал сквозь них. Тренированные вохровцы несли службу со знанием дела. Главные ворота имели две створки, но для проходящего транспорта, будь то телега шипшандлера, или студебеккер, груженный до небес сеном, открывалась только одна. И каждая машина, прежде чем миновать челюсти проходной, порядком обдирала свои бока.
Лишь в одном случае открывались обе половинки. Это случалось, когда рано утром, со стороны главной улицы, раздавался душераздирающий крик:
- Витряхнули!!!
Сей вопль всегда раздавался с одесским акцентом - вторая буква была «и» вместо «ы». Очевидно, вопль впервые прозвучал в испол¬нении представителя Черноморского пароходства и потом, когда это слово вошло в местный лексикон, его стали произносить в одесской интонации.
- Витряхнули! - неслось издалека.
Охранники портовых врат, сгоняя остатки сна, выползали из своей служебной конуры. Понимающе кивая головами, они торопились открыть обе створки ворот.
- Витряхнули! - раздается где-то рядом.
Стражники вытягиваются во фрунт. Руки тянутся к фуражкам. Надо отдать честь.
Пятый на этой неделе. Вздымая пыль, со скоростью необыкновенной для отечественных дорог, мимо проносится совершенно голый человек. Глаза у него устремлены вперед, мысль о пропускной системе в них отсутствует.
- Витряхнули! - успевает сообщить он. - Раздели! Мореходку увели!
Охрана таких пропускает беспрепятственно.
И еще долго, где-то в глубинах порта, будет слышен сигнал бедствия, призывающий к бдительности тех, кого еще не ограбили дочиста в этом мерзком порту, полном воровками и проститутками. Иногда наблюдали не до конца обнаженных кроссменов. Попадались в мичманках. Один был при галстуке. На голом теле.
Дорога, облюбованная голыми спринтерами, невелика. Метров 200, считая от главной улицы. Но каких метров! В начале 1950-х, вся ее сторона, прилегающей к «Фиалкам», была утыкана сараями всевозможных размеров и проектов. У каждого из них, на деревянных мослах торчали жиденькие вывески с надписями: «Буфет», «Киоск», «Ларек» и другими призывами закусочной ориентации. Вся деревянная армада была сплочена в единую организованную шеренгу. Жизненного пространства для парикмахерской, фотографий и иных культурных организации не предусмотрено не было. Для газетных киосков установлена стометровая запретная зона. Все подчинено высшим питейным интересам. Венчал торговую фалангу сарай размером поболе остальных и вывеской поярче: «Пельменная». Из его щелей доносились звуки вулкана средней мощности.
Основные посетители этих питейных капканов, моряки, выражаясь профессиональной терминологией, прозвали их «Камнеопасностями». Выйти из проходной порта и не споткнуться о ступеньку одного из сараев, было практически невозможно. Если у вас хватит выдержки миновать благополучно 5-6 из них, то у 7-го вас остановит какая-нибудь богодульная рожа, украшенная синяками..
- Селифан! - Заорет рожа, бог весть откуда знающая ваше имя и дыша страшным перегаром. - Ну, наконец-то!
Вы не знаете этого человека, но морской этикет не позволяет послать его подальше. Вы начинаете мямлить, что вам недосуг, что вас ждут, у вас язва... Бесполезно. В общем, напрасно старушка ждет сына домой.
Потом настало время, когда на торговые причалы порта пришли новые хозяева. Половину торгового порта урезало для своих нужд военное ведомство. К грузовому 20-му причалу поставили крейсер ТОФ «Дмитрий Пожарский». На освобожденном от транзитных грузов причале корабельные молодцы в тельняшках стали гонять футбольный мяч: физподготовка на флоте всегда стояла на высоте. Главную проходную порта перевели черт знает куда. На Эгершельд.
Важный государственный тракт стал зарастать быльем и дела питейных сараев пошатнулись. Они стали исчезать с лика земли. Невзрачные пошли на дрова, а зрачные перекочевали в район новой проходной. Там они обросли старыми вывесками и снова раскинули свои разбойничьи сети.
- 100 грамм и пирожок! - звучало по-прежнему.
- Жора, подержи мой макинтош! Я им покажу, как бушует Черное море!
Но странно, на вновь завоеванном плацдарме «камнеопасности» не имели прежнего магического действия. Может быть, сказывалась отдаленность от центра и бичи не хотели отрываться от теплых «Фиалок».