Николай Гумилев
Николай Гумилев. Родился в Кронштадте, в семье корабельного врача, наверное поэтому на всю жизнь полюбил странствия и экзотику. Несколько раз бывал в Африке, причем первый раз - тайно от родителей. Официально он учился в Сорбонне, для чего заранее написал несколько писем, которые друзья аккуратно отправляли его родителям каждые 10 дней.
1 августа 1914 года началась Великая война. А уже 24 августа Гумилев стал вольноопределяющимся Лейб-Гвардии Уланского полка, в отличие от салонных стихотворцев на деле показав свою преданность Вере, Царю и Отечеству. "Святой Георгий тронул дважды пулею нетронутую грудь": 24 декабря 1914 г. Приказом по Гвардейскому кавалерийскому корпусу награжден Георгиевским крестом 4-й степени и 5 января 1915 г. Приказом по 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии - Георгиевским крестом 3-й степени. В память о том героическом времени оставил нам великолепные "Записки кавалериста".
Его поэтическая звезда только-только начинала разгораться, тяжело и медленно избавляясь от "гор алмазных", "нетленного пурпура королевских мантий" и прочего гимназического пышнословия, когда в 1921 году он был расстрелян большевиками. Гумилеву было 35 лет. За три года до этого он сказал: "Я нахожусь в полной безопасности, я говорю всем открыто, что я монархист. Для них /т. е. для большевиков/ самое главное - это определенность. Они знают это и меня не трогают".Наступление
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага. Память
Только змеи сбрасывают кожи,
Чтоб душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.
Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.
Дерево да рыжая собака,
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, Память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.
И второй… Любил он ветер с юга,
В каждом шуме слышал звоны лир,
Говорил, что жизнь - его подруга,
Коврик под его ногами - мир.
Он совсем не нравится мне, это
Он хотел стать богом и царем,
Он повесил вывеску поэта
Над дверьми в мой молчаливый дом. Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка,
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.
Высока была его палатка,
Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.
Память, ты слабее год от году,
Тот ли это, или кто другой
Променял веселую свободу
На священный долгожданный бой.
Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею нетронутую грудь.
Я - угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены нового Иерусалима
На полях моей родной страны.
И тогда повеет ветер странный -
И прольется с неба страшный свет,
Это Млечный Путь расцвел нежданно
Садом ослепительных планет.
Предо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо: но всё пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.
Крикну я… Но разве кто поможет, -
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.
1 августа 1914 года началась Великая война. А уже 24 августа Гумилев стал вольноопределяющимся Лейб-Гвардии Уланского полка, в отличие от салонных стихотворцев на деле показав свою преданность Вере, Царю и Отечеству. "Святой Георгий тронул дважды пулею нетронутую грудь": 24 декабря 1914 г. Приказом по Гвардейскому кавалерийскому корпусу награжден Георгиевским крестом 4-й степени и 5 января 1915 г. Приказом по 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии - Георгиевским крестом 3-й степени. В память о том героическом времени оставил нам великолепные "Записки кавалериста".
Его поэтическая звезда только-только начинала разгораться, тяжело и медленно избавляясь от "гор алмазных", "нетленного пурпура королевских мантий" и прочего гимназического пышнословия, когда в 1921 году он был расстрелян большевиками. Гумилеву было 35 лет. За три года до этого он сказал: "Я нахожусь в полной безопасности, я говорю всем открыто, что я монархист. Для них /т. е. для большевиков/ самое главное - это определенность. Они знают это и меня не трогают".Наступление
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага. Память
Только змеи сбрасывают кожи,
Чтоб душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.
Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.
Дерево да рыжая собака,
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, Память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.
И второй… Любил он ветер с юга,
В каждом шуме слышал звоны лир,
Говорил, что жизнь - его подруга,
Коврик под его ногами - мир.
Он совсем не нравится мне, это
Он хотел стать богом и царем,
Он повесил вывеску поэта
Над дверьми в мой молчаливый дом. Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка,
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.
Высока была его палатка,
Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.
Память, ты слабее год от году,
Тот ли это, или кто другой
Променял веселую свободу
На священный долгожданный бой.
Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею нетронутую грудь.
Я - угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены нового Иерусалима
На полях моей родной страны.
И тогда повеет ветер странный -
И прольется с неба страшный свет,
Это Млечный Путь расцвел нежданно
Садом ослепительных планет.
Предо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо: но всё пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.
Крикну я… Но разве кто поможет, -
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.