Шульгин об украинских мифах
Удивительно читать текст 1917 года про одни и те же мазепинские сказки об нерусских «украинцах», но которые при этом «тоже как будто русские, и даже из русских самые русские, но отреклись от своего рода и племени» - москали украли. Вторая сотня лет одного и того же сектантского бреда. Украинство это не нация, а политический выбор русофобов, отрекшихся от русскости и ненавидящих его. Другого наполнения в нём нет.
КИЕВ, 17-ГО АПРЕЛЯ 1917 Г. (ПО ТЕЛЕГРАФУ ИЗ ПЕТРОГРАДА).
В украинских резолюциях проявляется заботливость о правах меньшинства. Под меньшинством разумеются, очевидно, поляки, евреи и русские. Поляков и евреев касаться не будем, но о русских сказать следует.
История утверждает, что украинцы тоже как будто русские, и даже из русских самые русские, но так как они отреклись от своего рода и племени, мы не будем им его навязывать. Но если украинцы - не русские, то необходим признак, по которому можно было различать эти два народа. По фамилиям здесь, очевидно, не дойдешь до сути. Киевлянам известно, что от имени украинцев выступал барон Штейнгель. В «Новой Раде» подвизается Ефремов, а относительно Суковкина дело обстоит не совсем ясно. Возможно, что когда Михаил Акинфиевич достаточно выучил нежный и мелодичный диалект профессора Грушевского, он тоже будет сопричастен к сонму украинцев. С другой стороны, вне украинского табора оказались Родзянко, Терещенко, Савенко, Скоропадский, Вишневский и целый ряд других, казалось бы, явно хохлацкого происхождения.
Ученые антропологические измерения тоже, вероятно, не дадут результата. Сомневаемся, чтобы, изучив череп Родзянко и Грушевского, можно было бы доказать, что эти два лица принадлежат к разным народам. Поэтому совершенно необходимо иметь явственный и верный признак отличия.
Такой признак, к счастью, существует. Украинцы - это те, кто говорит и пишет на диалекте профессора Грушевского, русские же изъясняются по-русски.
Если с этой точки зрения подойти к меньшинству, оберегаемыми украинскими резолюциями, то невольно приходит на ум: нет ли тут ошибки в счете?
Представим себе, что в Варшаве, когда она была под русским владычеством, были бы запрещены польские издания, и все газеты и журналы должны были бы выходить на русском языке. Представим себе также, что в один прекрасный день этот режим пал. Что произошло бы? - Разумеется, что все варшавские газеты в тот же день вышли бы на родном польском языке.
А что произошло в Киеве, когда пали кандалы, сковавшие украинский народ?
На следующее утро после объявления свободы вышли ли киевские газеты на родном украинском языке? Ничуть не бывало. Как раньше печатались на русском, так и продолжали печататься по-русски. На русском они выходят и теперь, несмотря на оккупацию края украинцами. Что же это показывает? Неужели киевская печать огорчает своих читателей-украинцев ради фанатической преданности Москве? Это предположение еще, пожалуй, можно сделать относительно старосветского “Киевлянина”, но остальную печать вряд ли можно обвинить в упрямом москволюбии. В особенности такое предположение не может относительно самой сильной газеты - “Киевской Мысли” - польско-еврейского издания, давно распластавшагося перед украинцами. Положение этой газеты становится даже просто щекотливым и напоминает героев оперы “Вампука”, которые пол-действия кричат: “бежим, бежим”, а сами - ни с места. Мы все ждем того дня, когда, наконец, “Киевская Мысль” тронется в путь и окажет украинскому движению поддержку не на словах, а на деле, т. е. начнет печататься на украинском языке.
Однако мы мало верим в возможность этой метамарфозы. “Киевская Мысль”, как и остальная киевская печать, прекрасно знает, что потеряет девять десятых своих читателей, если решится не только делать любезные улыбки украинцам, но и на деле перейти в их лагерь. Пока этого не случилось, пока почти вся печать выходит на русском языке, мы смеем думать, что украинцы, т. е. люди, изъясняющиеся на диалекте профессора Грушевского, представляют меньшинство среди грамотных людей края. Что же касается неграмотных, то причисляют ли они себя к русским или украинцам, - этого пока никто не знает. Если украинцы желают быть добросовестными, они должны были бы сказать: “Мы надеемся, что завоюем народ”. Когда это завоевание совершится, можно будет оценить трогательную заботу о русских, очутившихся в издревле русском крае в меньшинстве. До этой поры любой книжный киоск, любой газетный мальчик доказывает каждому, кто дает себе труд смотреть и видеть, что при исчеслении большинства и меньшинства опасно исходить из предположения, будто все непольское и нееврейское население южной Руси суть украинцы, т. е. алчущие и жаждущие грушевской мовы, ибо язык цифр сие предположение опрокидывает.
“Киевлянин”. - 1917. - 18 апр.