Диккенс и Америка
Широко приписываемая Диккенсу фраза «Миссия Америки - опошлить мир» принадлежит не ему, а шотландцу Карлайну. Тем не менее, в 1842 году британец Диккенс отправился в Америку, надеясь найти в её социальном устройстве воплощение своих политических идеалов. Результатом стали «Американские записки».
«Мы - в дилижансе где-то между Луис-виллем и Цинцинати. Все разговоры между пассажирами начинаются, кончаются и, практически, состоят из одной фразы: Yes, sir . Час пополудни. Время ланча. Мы останавливаемся у маленькой гостиницы. На крыльце, в кресле качалке - худой человек в рыжей шляпе. К нему обращается пассажир в соломенной шляпе.
Соломенная Шляпа : Полагаю, это судья Джефферсон?
Рыжая Шляпа (качаясь и произнося слова очень медленно): Yes, sir.
Соломенная Шляпа: Неплохая погода сегодня, судья?
Рыжая Шляпа: Yes, sir.
Пауза. Они смотрят друг на друга очень серьезно.
Соломенная Шляпа: Обещают похолодание.
Рыжая Шляпа (согласно): Yes, sir.
Соломенная Шляпа (заверительно): Yes, sir!
Обе шляпы, глядя вдоль улицы, философски: Yes, sir.
Снова пауза, и они взглядывают друг на друга еще серьезнее, чем раньше.»
... Диккенс приехал в Америку в канун 1842 года, ответив, наконец, на давнишнее приглашение самого знаменитого тогда американского писателя Вашингтона Ирвинга, автора «Рипа Ван Винкля», «Спящей долины», и сатирической никербокеровской «Истории Нью-Йорка». К 1842 году сам Диккенс был уже классиком, автором пяти знаменитых книг, включая «Записки Пиквикского клуба», «Дэвида Копперфильда» и «Николаса Никльби». И Америка читала его запоем.
Диккенс ... приехал в Америку не за славой, он был недоволен старой Британской империей и давно мечтал познакомиться с новым социальным и экономическим экспериментом - с Соединенными Штатами Америки. Но ждало его разочарование, о котором рассказывает специалист по творчеству Диккенса профессор Джон Джордан: «Диккенс ожидал увидеть то, что называл "республикой своей мечты". Он, возможно, подсознательно, представлял себе американскую демократию демократией интеллигенции, в то время, как она оказалась именно тем, что и обещала - воплощением мнений и вкусов большинства. А это было неминуемо связано с вульгарностью манер, языка и обычаев, которые и смешили, и раздражали Диккенса. Особенно донимала его привычка жевать табак и сплевывать жвачку, куда придется».
«Дебаты в Конгрессе, - писал Диккенс, - ведутся с неизменным взаимоуважением, в отличие от нашего Парламента. Но если иностранцу случиться побывать в кулуарах Капитолия, советую ему не смотреть на пол». Однако, прежде всего, еще до всех выводов, до обоснования и даже до осознания своих разочарований Диккенс в Америке подглядывал и подслушивал. Например, в поезде, идущем по Массачусетсу
У кондуктора форменной одежды не было. Он расхаживал по проходу, руки в карманах, разглядывал пассажиров и заговаривал с ними, когда ему приходила охота.
- Небось, в Англии так быстро не ездят, - сказал он, распознав во мне англичанина и присев рядом.
- Ездят, - ответил я.
- Да? - сказал он, явно не поверив, и добавил: - Вообще-то янки считаются людьми, которые впереди всех. Небось, едете в город N?
- Нет, - сказал я.
- Да?! - сказал он. Ну и напрасно.
Затем пошли расспросы о моем маршруте и тут же выяснилось, что места, куда я еду, не интересны, опасны и труднодоступны. А все, что стоит смотреть, находится в совершенно других местах.
Любопытно, что приехав в Америку через 130 лет после Диккенса, мы часто удивлялись тем же вещам. Он пишет, например: «Мимо нас проносились мили и мили девственного леса, в который нельзя и помыслить войти, так он забит поваленными деревьями на разных степенях разложения». И до сих пор так. Еще одно, особенно удивительное, через 130 лет, ощущение - новизны страны. Читаем у Диккенса: «Домики Новой Англии такие белые, такие новые и ненастоящие, что, кажется, стоит мне проехать мимо, как их разберут и упакуют в коробку».
«В Америке Диккенса восхитило многое»
Джон Джордан считает, что в Америке Диккенса восхитило многое: «Фабрики, дома для бедных, даже провинциальные тюрьмы, (кстати, он прозвал заключенных, в их полосатых формах «вылинявшими тиграми»), но, особенно, текстильные фабрики Массачусетса. Он был поражен тем, что девочки-ткачихи веселы и привлекательны. «Не видел ни одного лица, - писал он, - которое хотелось бы пожалеть». Его удивил уют пансиона для ткачих, обилие публичных библиотек и бесплатных лекций. Сравнение было не в пользу Англии».
Но, конечно, Диккенс и тут подглядел смешные детали. Он заметил, например, почти полное отсутствие веселых развлечений в Америке того времени. «Все развлечения дам - лекции и церковные проповеди, - пишет он в «Записках» и, позже, в романе «Мартин Чезлвит»:
- Ходили на лекцию, миссис Брик? - спросил Боуен и подмигнул мне.
- Yes, sir.
- Какая была тема?
- Какой день недели вы имеете в виду? - спросила дама с чуть заметным выражением интеллектуального превосходства. - По средам у нас тема - философия души.
- О! А по понедельникам?
- Философия преступности.
- А по пятницам?
- Философия растительности.
- Вы забыли четверг, моя дорогая! - воскликнула другая дама. - Философия правительства.
- Нет, это по вторникам, - холодно перебила первая дама. - А по четвергам - философия материи.
В «Американских записках» Диккенс пишет: «Проповедей еще больше, чем лекций. Религия для американцев - замена выпивки, способ вырваться из рутины. Не удивительно, что те священники, которые приправляют свои проповеди перцем, имеют самый большой успех. Тот, кто ставит самые трудные препоны на пути к небесам, кто безжалостно выдирает с корнем все цветы, украшающие обходные пути - тот и есть истинно верующий».
Джон Джордан рассказывает: «Диккенс попал в пуританское общество. Он ожидал найти в Америке свободу духа, а нашел диктат религии. Правда, все религии были разрешены и процветали. Но пуританский дух преобладал. В Америке Диккенс осознал, что он гораздо больше англичанин, чем он думал, что он предпочитает английское общество, английский юмор, английские развлечения, английскую еду и английские манеры».
Неприятие и приятие Америки
«В бостонском отеле, перед обедом, на стол ставят, Бог знает почему, миску с клюквой, - пишет Диккенс. - А завтрак не обходится без огромного деформированного бифштекса, плавающего в масле и обсыпанного самым черным в мире перцем». Во время пребывания Диккенса в Нью-Йорке возникло первое подозрение, что он не одобрит американское рабство. Это уже вызвало охлаждение на юге. А на севере дело испортило выступление в Хартфорде:
«Ехали туда на речном пароходике с двигателем, по выражению мистера Диккенса, «мощностью в пол ослиных силы». Там, на выступлении, он говорил о необходимости соблюдения законов об авторских правах и привел печальный пример смерти сэра Вальтера Скотта. Тема авторского права страшно не популярна, и газеты начали компанию против мистера Диккенса, которая позже стала агрессивной и, даже, злокозненной».
Это отрывок из воспоминаний тогдашнего секретаря Диккенса, американца Джорджа Путнама. Вот, что добавляет профессор Джордан: «Одной из целей приезда Диккенса в Америку была агитация за соблюдения законов о копирайте. А пока, в Америке массовыми тиражами издавали европейских писателей, не платя им гонораров. Больше всего в этом пиратстве была заинтересована пресса, поскольку журналы и газеты заполняли свои страницы бесплатными текстами популярных английских книг. Поэтому пресса так злобно и накинулась на Диккенса, обвиняя его в эгоизме, материалистичности и жадности».
Взаимно. Одна из самых разоблачительных сцен в романе Диккенса «Мартин Чезлвит» - послеобеденный разговор американских мужчин в придорожной гостинице:
«Беседа, правду сказать, была небогата темами и почти все их можно было свести к одному слову - доллары. Все заботы собеседников, их надежды, удовольствия, привязанности, добродетели и ассоциации переводились и пересчитывались на доллары. Какой бы ингредиент не бросался в чугунный котел их беседы, они тут же делали из него густую долларовую похлебку. Люди взвешивались и мерялись долларами, сама жизнь оценивалась, строилась и разрушалась долларами».
«В Америке у меня остались самые дорогие, близкие и щедрые друзья», - писал Диккенс в заключительной главе «Записок», имея в виду Вашингтона Ирвинга и его круг. «По моим наблюдениям, американцы, по натуре своей - искренние, смелые, сердечные и гостеприимные люди. Но есть одно пятно на их общенациональном сознании - непреодолимое влечение к толковой сделке». И, дальше:
«Сто раз в Америке я вел такой диалог:
- Почему, - спрашивал я, - мистера Икс не лишают его богатств и принимают в хорошем обществе? Он был пойман на вранье?
- Yes, sir.
- Он сидел в тюрьме за финансовые преступления?
- Yes, sir.
- Он был обесчещен за разбазаривание чужих денег?
- Yes, sir.
- Тогда в чем его достоинства?!
- Понимаете, сэр, он очень толковый человек.»
«Американцам», - писал Диккенс в «Записках», - «надо бы чуть меньше любить реальность и чуть больше - идеалы». Профессор Джордан комментирует эти наблюдения и обобщения Диккенса так: «Диккенс воспринял американцев, как нацию предпринимателей. Может быть, потому, что больше всего времени он провел в Новой Англии, среди коннектикутских янки, чья предприимчивость и деловой гений юмористически описаны и до Диккенса - Вашингтоном Ирвингом - и после него - Марком Твеном. Эти черты в американцах можно найти и сейчас, но я с недоверием отношусь к самому определению национального характера. Но второе обобщение Диккенса я принимаю. Он писал, что беспардонность американской прессы может привести к тому, что порядочные люди перестанут участвовать в политической жизни страны. Что мы сейчас и наблюдаем. Было и другое точное его замечание. О суперпатриотизме многих американцев. Они не воспринимали мнение иностранца об Америке, если это не был сплошной восторг и полное приятие. Когда "Американские записки" вышли в свет, они были встречены у нас с презрением, а журнальный вариант романа "Холодный дом" вышел в Америке только в газете Фредерика Дугласа - известного борца с рабством».
Диккенс выбрал действенный способ показать своим читателям американское рабство. Две страницы его записок заполнены объявлениями из газет о беглых рабах. Например: «Имя Майра, 12 лет от роду, примета - железный ошейник». Или: «Сбежала негритянка с двумя детьми, примета - клеймо на щеке, но не четкое (я пытался выжечь букву М)». Есть в «Записках» и обобщение на этот счет:
«Сторонников рабства в Америке я разделил на три категории. Первые - те, кто пользуются выгодами рабства, но понимают его пугающую природу и наказание, которое падет на их повинные головы. Вторые - те, кто яростно защищают свое право на рабство и будут защищать его до неизбежно кровавого конца. Свобода для них, это и свобода быть бесчеловечными. Они с готовностью вовлекут Америку в любую войну на защиту рабства, включая гражданскую. Третья категория - масса белых южан, в которых наличие рабов поддерживает гордое сознание, что есть кто-то ниже их. Они тоже пойдут воевать за рабство.»
Гражданская война в Америке началась ровно через 20 лет после визита Диккенса.
Отсюда.