(no subject)
Работала я тут с японцами. и как-то в один из дней сильно опаздывала, потому как спать по три часа в сутки не очень приятно и удобно, а переставлять будильник на 15 минут 2 часа подряд (ну всё, это точно в последний раз!) - дело привычки.
Так вот. Опаздываю. Ловлю машину, чтобы доехать до Киевской, потому как иначе никак.
Остановила, кажется, пятёрку. Остановилась она на предпоследнем издыхании, а, вместив меня, стартанула явно на последнем. За рулём огромный человек с огромным носом жителя гор.
Человек выслушал мой сбивчивый, полный паники рассказ про садистов японцев, которые не простят мне и минутного опоздания. Выслушал и промолчал. Через минут пять созрел ответить. Ответ его был прост и ясен: "Я Гиви".
Этим он объяснил всё.
Дальше, видимо, чтобы отвлечь меня от грустных мыслей о неизбежном, а именно от кары со стороны самураев от шоубизнеса, человек Гиви поведал мне, что такое настоящая жизнь. Как человек Гиви приехал из Кутаиси, служил в России, работал шофёром-грузчиком-и-ещё-мильён-кем, как возил какую-то шишку, и что жизнь шишки целиком и полностью зависела от того, как крепко шофёр Гиви держится за баранку. И всё было бы ничего, если бы Гиви, поддавшийся общемосковской испорченности, не захотел себе квартиру. И тут появляется начальник стройки, на которой к тому моменту уже 12 лет пахал на нескольких ставках Гиви, совмещая должности грузчика, того же шофёра, бухгалтера и наверно бетономешалки, - так вот начальник, человек русский, простой,и главное, не обременённый состраданием к ближнему - или далёкому, то есть ко мне, которая в недалёком будущем сядет рядом с Гиви в разваливающейся пятёрке. Этот начальник предложил Гиви простой и необременительный план - поменять фамилию ...швили, на что-нибудь попроще, с логичным в местном климате окончанием ов, что сильно поспособствовало бы получению собственной желанной площади.
Подобное предложение 12 лет спустя чуть не стоило мне жизни.
То есть как только огромный Гиви это изрёк, я уже поняла, что дело плохо. И прошедшие 12 лет дела не только не поправили, но и может быть усугубили терзания, потому как квартиру Гиви получил очень недавно.
Так вот. Гиви вдавил педаль газа и отпустил руль.
Сказать, что вся жизнь прошла перед глазами, ничего не сказать. Японцы со всеми их карами, харакирями и прочими гипотетическими неприятностями расстроились и пошли в тубзик нервно курить.
Гиви набрал воздуха, воздел пустые от руля руки к потолку пятёрки или к небу и изрёк: "Я грузын! я ныкогда не поменять фамилий! панимаищь?! НЫкогда!"
В том, что Гиви не поменял бы фамилию и под угрозой расстрела, я не сомневалась и без столь эмоционального заверения. Я, страшась и трепеща, попыталась донести эту простую мысль, но толку было мало.
Руки Гиви выделывали в воздухе пятёрки ацкие сальто мортале, даже близко не задевая при этом руля. Гиви трясся, кричал, брызгал слюной на и так не сияющее лобовое стекло, вдавливал педаль газа и поносил на чём свет стоит проклятого начальника стройки, которого (и я полностью одобряю) за такие неконструктивные предложения надо бы запихнуть куда подальше (а ещё лучше куда поближе - на пассажирское сидение рядом с разъярённым Гиви).
Так и не коснувшись руля, Гиви раз пять повторил про своё грузынское происхождение и невозможность при всём уважении поменять фамилию. Я его уже и поглаживала по предплечью, трогательно пытаясь уложить кисть размером с мою голову на руль, когда Гиви неожиданно для меня (и для себя, видимо, тоже) вспомнил про медицину.
Нет, я, честное слово, не лезла на рожон. Цена рожона начинала зашкаливать и я просто не осмелилась бы. Гиви сам попёр.
Его племянника (только не это!) должны были оперировать в московской клинике на предмет порока сердца. И вроде как и день операции назначен и племянник уже в палате (руки Гиви при этом рисуют в воздухе образ любимого племянника или его сердца со всеми патологиями, но виртуозно не касаются руля). А заботливый дядя Гиви, желающий только добра своему племяннику (чтоб я была на его месте!) позвонил всё тому же уродскому начальнику стройки и попросил найти нормального кардиолога - а вдруг и не надо делать операцию? за дикие деньги (опять вспомнили про грузынское происхождение и нелепое предложение со сменой фамилии - руки взметнулись к небесам и там и зависли) племяннику-таки было решено операцию не делать, что осчастливило дядю немеренно. И даже позволило слегка задеть руль при резком повороте направо из среднего ряда. Что осчастливило меня, улыбающуюся нервно и безнадёжно. Вместо нервного тика, я усердно наглаживала руку Гиви, направляя её в сторону руля. Огромный Гиви истолковал мою бурную деятельность не иначе как заинтересованность в разговоре (ну а как иначе это можно понять?!) и продолжил повестование парой баек о быте больниц и гинекологических отделений. Его дочь (пора звучать Шопену) поступила в мединститут САМА! ты слищищь?! САМА! (угадайте, где при этом шаловливые руки большого Гиви?), поступила, отучилась на гэниколёга и теперь никак! СЛИЩИЩЬ?! НИКАК не может устроиться на работу!
Сказать, что я ей посочувствала и прокляла всю прогнившую систему - ничего не сказать. Я никогда не была так искренна в своих чувствах. Возможно, где-то в подсознании мелькнула мысль, что если я уцелею, то надо вмешаться и доказать им всем ТАМ, что они не правы - так поступать с дочкой великого Гиви. Наверно, я даже подумала о подписях и петициях. О революции и смене стоя. Но всё это при одном маленьком условии - если я уцелею.
А шансов на это было не много. Потому что Гиви к этому моменту вспомнил родной Кутаиси.
Я мечтаю побывать в этом городе. Мечтаю. Этот город дорог мне заочно. Я люблю его той странной любовью, которую рассудок никогда не победит, не поймёт и не оценит. Это самый прекрасный город на Земле, я уверена. Все парижи, барселоны и прочие прелести идут угрюмой колонной к японцам в тубзик.
Так вот, Кутаиси, к счастью, пришёлся уже на площадь у Киевского вокзала. Что делает этот город ещё прекраснее в моём воображении.
П.С. Моё отношение к карам японцев претерпело серьёзные коррективы. Его просто не стало. отношения.
П.С.2. Надо было взять телефон Гиви и,благодаря ему, открыть для японских туристов совершенно иной, отличный от Красной площади, образ Москвы и её дорог. Чтобы жизнь перестала казаться. Мёдом.
Так вот. Опаздываю. Ловлю машину, чтобы доехать до Киевской, потому как иначе никак.
Остановила, кажется, пятёрку. Остановилась она на предпоследнем издыхании, а, вместив меня, стартанула явно на последнем. За рулём огромный человек с огромным носом жителя гор.
Человек выслушал мой сбивчивый, полный паники рассказ про садистов японцев, которые не простят мне и минутного опоздания. Выслушал и промолчал. Через минут пять созрел ответить. Ответ его был прост и ясен: "Я Гиви".
Этим он объяснил всё.
Дальше, видимо, чтобы отвлечь меня от грустных мыслей о неизбежном, а именно от кары со стороны самураев от шоубизнеса, человек Гиви поведал мне, что такое настоящая жизнь. Как человек Гиви приехал из Кутаиси, служил в России, работал шофёром-грузчиком-и-ещё-мильён-кем, как возил какую-то шишку, и что жизнь шишки целиком и полностью зависела от того, как крепко шофёр Гиви держится за баранку. И всё было бы ничего, если бы Гиви, поддавшийся общемосковской испорченности, не захотел себе квартиру. И тут появляется начальник стройки, на которой к тому моменту уже 12 лет пахал на нескольких ставках Гиви, совмещая должности грузчика, того же шофёра, бухгалтера и наверно бетономешалки, - так вот начальник, человек русский, простой,и главное, не обременённый состраданием к ближнему - или далёкому, то есть ко мне, которая в недалёком будущем сядет рядом с Гиви в разваливающейся пятёрке. Этот начальник предложил Гиви простой и необременительный план - поменять фамилию ...швили, на что-нибудь попроще, с логичным в местном климате окончанием ов, что сильно поспособствовало бы получению собственной желанной площади.
Подобное предложение 12 лет спустя чуть не стоило мне жизни.
То есть как только огромный Гиви это изрёк, я уже поняла, что дело плохо. И прошедшие 12 лет дела не только не поправили, но и может быть усугубили терзания, потому как квартиру Гиви получил очень недавно.
Так вот. Гиви вдавил педаль газа и отпустил руль.
Сказать, что вся жизнь прошла перед глазами, ничего не сказать. Японцы со всеми их карами, харакирями и прочими гипотетическими неприятностями расстроились и пошли в тубзик нервно курить.
Гиви набрал воздуха, воздел пустые от руля руки к потолку пятёрки или к небу и изрёк: "Я грузын! я ныкогда не поменять фамилий! панимаищь?! НЫкогда!"
В том, что Гиви не поменял бы фамилию и под угрозой расстрела, я не сомневалась и без столь эмоционального заверения. Я, страшась и трепеща, попыталась донести эту простую мысль, но толку было мало.
Руки Гиви выделывали в воздухе пятёрки ацкие сальто мортале, даже близко не задевая при этом руля. Гиви трясся, кричал, брызгал слюной на и так не сияющее лобовое стекло, вдавливал педаль газа и поносил на чём свет стоит проклятого начальника стройки, которого (и я полностью одобряю) за такие неконструктивные предложения надо бы запихнуть куда подальше (а ещё лучше куда поближе - на пассажирское сидение рядом с разъярённым Гиви).
Так и не коснувшись руля, Гиви раз пять повторил про своё грузынское происхождение и невозможность при всём уважении поменять фамилию. Я его уже и поглаживала по предплечью, трогательно пытаясь уложить кисть размером с мою голову на руль, когда Гиви неожиданно для меня (и для себя, видимо, тоже) вспомнил про медицину.
Нет, я, честное слово, не лезла на рожон. Цена рожона начинала зашкаливать и я просто не осмелилась бы. Гиви сам попёр.
Его племянника (только не это!) должны были оперировать в московской клинике на предмет порока сердца. И вроде как и день операции назначен и племянник уже в палате (руки Гиви при этом рисуют в воздухе образ любимого племянника или его сердца со всеми патологиями, но виртуозно не касаются руля). А заботливый дядя Гиви, желающий только добра своему племяннику (чтоб я была на его месте!) позвонил всё тому же уродскому начальнику стройки и попросил найти нормального кардиолога - а вдруг и не надо делать операцию? за дикие деньги (опять вспомнили про грузынское происхождение и нелепое предложение со сменой фамилии - руки взметнулись к небесам и там и зависли) племяннику-таки было решено операцию не делать, что осчастливило дядю немеренно. И даже позволило слегка задеть руль при резком повороте направо из среднего ряда. Что осчастливило меня, улыбающуюся нервно и безнадёжно. Вместо нервного тика, я усердно наглаживала руку Гиви, направляя её в сторону руля. Огромный Гиви истолковал мою бурную деятельность не иначе как заинтересованность в разговоре (ну а как иначе это можно понять?!) и продолжил повестование парой баек о быте больниц и гинекологических отделений. Его дочь (пора звучать Шопену) поступила в мединститут САМА! ты слищищь?! САМА! (угадайте, где при этом шаловливые руки большого Гиви?), поступила, отучилась на гэниколёга и теперь никак! СЛИЩИЩЬ?! НИКАК не может устроиться на работу!
Сказать, что я ей посочувствала и прокляла всю прогнившую систему - ничего не сказать. Я никогда не была так искренна в своих чувствах. Возможно, где-то в подсознании мелькнула мысль, что если я уцелею, то надо вмешаться и доказать им всем ТАМ, что они не правы - так поступать с дочкой великого Гиви. Наверно, я даже подумала о подписях и петициях. О революции и смене стоя. Но всё это при одном маленьком условии - если я уцелею.
А шансов на это было не много. Потому что Гиви к этому моменту вспомнил родной Кутаиси.
Я мечтаю побывать в этом городе. Мечтаю. Этот город дорог мне заочно. Я люблю его той странной любовью, которую рассудок никогда не победит, не поймёт и не оценит. Это самый прекрасный город на Земле, я уверена. Все парижи, барселоны и прочие прелести идут угрюмой колонной к японцам в тубзик.
Так вот, Кутаиси, к счастью, пришёлся уже на площадь у Киевского вокзала. Что делает этот город ещё прекраснее в моём воображении.
П.С. Моё отношение к карам японцев претерпело серьёзные коррективы. Его просто не стало. отношения.
П.С.2. Надо было взять телефон Гиви и,благодаря ему, открыть для японских туристов совершенно иной, отличный от Красной площади, образ Москвы и её дорог. Чтобы жизнь перестала казаться. Мёдом.