Тени окраин
На Складе несколько выкладывались отрывки из книги Сергея Белякова "Тень Мазепы: Украинская нация в эпоху Гоголя": их можно почитать здесь и здесь. В книге приводится много интересных этнографических материалов, но сами выводы авторы о существовании некоей "украинской нации" аж с XVIII века мне лично кажутся натянутыми и неубедительными. Подробный разбор содержания этой книги был опубликован Александром Ефремовым, кандидатом исторических наук, преподавателем Московского педагогического института.
- Как известно, распад Советского Союза был самой большой геополитической катастрофой XX века. Подлинная драма заключалась в разрыве с бывшей УССР. С Украиной уходили родственники и друзья, Крым и Киев, Киево-Печерская Лавра и весёлая Одесса. Великороссы с изумлением обнаружили, что многие, слишком многие, жители Украины, вовсе не считают их своими, а хотят «европейського шляху». Как написал второй президент Украины Леонид Кучма: «Украина - не Россия». Практически все годы незалежности власти Украины создавали Нероссию. В этих обстоятельствах в нашей стране было опубликовано довольно много научных и научно - популярных работ, посвященных Малороссии. Одной из них является труд известного уральского историка Сергея Белякова «Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя». Из названия видно, автор считает - уже в 1-й половине XIX века существовала некая украинская нация. Доказательство этого тезиса, собственно, и составляет содержание книги. Строго говоря в заглавии логичней смотрелось бы имя Шевченко, а не Гоголя, тем более, что сам автор чтит этого литератора.
В качестве прелюдии, долженствующей задать тон основному тексту, автор во вступлении приводит мнения нескольких современников Гоголя, отмечающих различия (по большей части бытовые) между мало- и великороссами. Однако, эти различия естественны и объективны. В относительно маленькой Франции существует и, уж тем более, существовала значительная разница между, например, Провансом и Нормандией. А, уж огромная Россия! Даже в нынешнем, нивелированном телевидением, мире вы без труда обнаружите значительные отличия между, скажем, жителем Архангельска и Ростова-на-Дону. Кроме того, очевидно, что различия между двумя частями большого русского народа во многом обусловлены многовековым инородным и инославным правлением на землях западной Руси. С воссоединением большой и малой частей России начался довольно быстрый процесс их объединения, катастрофически прерванный большевистской революцией.
Неразумно отрицать значение имени, в широком понимании этого термина, в жизни не только людей, но и народов. Будучи квалифицированным историком, С. Беляков подчёркивает - до начала XX века именем - русские-русины - называли себя предки нынешних украинцев. Но, утверждает Беляков, «…стоило «русинам», «руським», «руснакам», «русским» с Украины встретиться с восточными или северными русскими … как выяснялось, что общее имя не в силах объединить давно разделившиеся народы». В качестве доказательства приводится статья известного слависта Ю. Венелина и «Записки о Южной Руси» П. Кулиша. Повторюсь, безусловно между южной и северной Русью были различия, особенно, если учесть, что Правобережье, на тот момент, находилось в составе Российской империи всего около века. Однако, даже современные авторы-украинцы, такие как известный в Киеве Александр Гриценко, иногда признают - «подавляющее большинство «малороссов» считали себя, наряду с великороссами, членами одной - русской православной общности». Более того, именно эти земли - Киев и вся Правобережная Украина - были центрами русского национализма. Именно там, был создан и наиболее активен «Союз русского народа» (черносотенцы).
Нелепое «Украина», а затем и «украинцы», появилось, видимо, в XVI веке. В летописях под этим словом понимается именно окраина или пограничье которое изначально применялось к разным пограничным землям древней Руси. Сторонники украинской «нэзалежности» испытывают очевидные комплексы, связанные с «неблагородным» и даже принципиально провинциальным наименованием своей страны. Отсюда, появление абсурдного концепта «древних укров» и настойчивое замещение - вместо «НА» писать «В» Украине.
«…Никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может <…> наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши». Этими словами из «Валуевского циркуляра» начинает главу об украинском «языке» Сергей Беляков. В опровержение данного тезиса он приводит мнения филологов и историков XIX века А. Павловского, М.Максимовича, Н. Костомарова, Г. Квитко-Основьяненко и И. Срезневского. Впрочем, последний, единственный из указанных крупный учёный-филолог, повзрослев переменил своё мнение. Начало языкового разделения Беляков относит к XIV - XV векам, когда «…судьбы потомков древних русичей разошлись». Напомню, потом они сошлись, причём Чернигов вошёл в состав Московского государства, уже в начале XVI века. Собственно, украинский «язык» - мова - начинается с «Энеиды» М. Котляревского. Последняя, впрочем, переложение «Энеиды» Н. Осипова, написанной по-русски. Однако, и текст Котляревского и, что ещё важней, вирши Тараса Шевченко имеют расхождения с современной мовой, на что указал убитый бандеровцами киевский учёный и публицист Олесь Бузина.
Одним из доказательств наличия отдельного языка Украины С. Беляков считает то обстоятельство, что малороссы и великороссы плохо понимали речь друг друга. «Если язык одного народа почти непонятен другому, то разве перед нами «наречие» или «диалект» русского?». Авторское - «почти непонятен» звучит так же комично и неубедительно, как «почти живой». Донские и запорожские казаки в войнах с татарами и турками не нуждались в переводчиках. Вообще, диалектные различия не делают баварцев и пруссаков разными народами. Более того, жители южного Китая, при единой письменности, не понимают речь северян. Кстати, мову точно не понимало большинство жителей Малороссии, ещё в начале прошлого века, в чём честно признавались сами деятели украинства. Родившийся и проведший юность в Киеве, поэт и исполнитель Александр Вертинский в сталинское время, когда всё украинское, якобы подвергалось гонениям, раздраженно писал жене: «Ломаю мозги над украинским текстом, смутно угадывая содержание, ибо таких слов раньше не было и это теперь они «создают» «украинский язык», засоряя его всякими «галицизмами», польско-закарпатскими вывертами, и никто в Киеве на этом языке говорить не может и не умеет»!
Сергей Беляков приводит любопытную историю пребывания Гоголя в гостях у полтавской помещицы. Сын хозяйки произнёс: «Варэныкыв хочу». Великороссу этого языка конечно не понять! Мать сконфузилась от сего просторечия, но Николай Васильевич произнёс: «… пусть говорит он на своём родном наречии, придёт время и всему прочему ещё успеет научиться». Великий писатель был абсолютно точен и не путался в определениях.
Нельзя обойти и прагматической составляющей в возникновении особой литературы малороссийского новояза. Утвердиться в большой русской литературе XIX века после Пушкина, Лермонтова, Гоголя, конечно, было весьма непросто. Иное дело, писания на всевозможных диалектах, только обретавших письменность. Тем более, что московская и петербургская публика относилась к подобным опытам весьма сочувственно. Ведь, только так смогли получить хоть какую-то известность Марко Вовчок или Леся Украинка. Даже, великий Гоголь, прибывший в столицу с «Гансом Кюхельгартеном», стал известен после своих малороссийских повестей. А, сколько возились в Москве и Петербурге с Шевченко, лепя из него «регионального гения»! Отмечу, Британская энциклопедия 1911 года не знает украинского языка, а знает лишь малороссийский диалект. Итак, перед нами не язык, а наречие, которое философ князь Евг. Трубецкой точно обозначил, как «захолустный провинциальный диалект».
Адепты украинской незалежности чаще всего отсылают к истории Гетманщины, как «вільной україне». Однако, гетман не был сувереном, а границы Гетманщины охватывали лишь малую часть земель нынешнего украинского государства. Сергей Беляков, в подтверждение особого статуса этих земель в составе Российской империи, сообщает: «До пятидесятых годов XVIII века на русско-гетманской границе была и таможня, где с товаров взимали особую пошлину». Однако, в это время внутренняя таможня существовала во множестве городов Империи и была уничтожена указом Елизаветы Петровны 20 декабря 1753 года. Власть гетманов, особенно после измены Мазепы, строго контролировалась Петербургом, а в 1764 году Екатерина Великая вообще упразднила гетманство. Это событие не встретило какого-либо серьёзного противодействия в Малороссии. Правда через семь лет, граф В.В. Капнист посетил Пруссию, где убеждал министра этой страны графа Герцберга выступить против России, обещая полную поддержку малороссийского народа. Пруссаки благоразумно отказались, возможно вспоминая обещания Мазепы Карлу XII и катастрофы Семилетней войны. Впрочем, позже, в эпоху борьбы с Наполеоном, граф-заговорщик был уже пламенным русским патриотом.
Исторический успех Великороссии Сергей Беляков объясняет московским авторитаризмом. У последнего, по его мнению, «…есть и неоспоримое достоинство. Власть русского царя была крепка». Однако, можно посмотреть на дело и с другой стороны. Великороссы - государственный имперский народ, это и делало крепкими, как государство, так и власть. Неубедительным, по моему мнению, представляется объяснение автора факта упразднения Запорожской Сечи. Сергей Беляков утверждает, будто Империя не могла «… долго терпеть целое чужое государство в своих пределах». Думаю, что именовать Сечь чужим государством, как минимум, слишком смело, а примеры Польши и Финляндии показывают - пределы терпения Петербурга были нет так уж малы. Скорее всего, дело в том, что уничтожение Крымского ханства превращало казацкую твердыню в анахронизм. Зато, вполне логично переселение казаков на Кубань, где они выполняли свою исконную функцию борьбы с басурманами.
Принципиальным событием, способствующим появлению украинства, стала Брестская Уния. В городе, где позднее, ,будущие создатели Украины - большевики - заключили похабный мир с немцами, отступники-архиереи пошли на не менее похабный союз с латинством. Сохраняя восточный обряд, изменники признавали католическую догматику и папский примат. Тем самым, разрывалась связь между догматикой и каноническими практиками. Польша, власти которой активно поддержали униатов, получила мощное сопротивление всех западнорусских сословий. Все казацкие восстания, вплоть до Гайдаматчины 1768 года, имели три главных объекта уничтожения - униатов, поляков и евреев. Напомню, в нынешний оплот унии - Львов - первый униатский епископ осмелился въехать лишь в 1700 году. В «Протестации», антиуниатском произведении, составленном в 1621 году киевским митрополитом Иовом Борецким, при участии других православных иерархов, отмечалось: «Естественнее было и патриарху, и нам, и казакам действовать на стороне Москвы, с которой у нас одна вера и служба Божия, один род, один язык и общие обычаи».
И хотя в первой половине XVII века московские люди подозревали малороссов в неправославии, а учёные киевские монахи считали московское духовенство грубым и невежественным, разрыва не случилось. Более того, тысячи паломников продолжали прибывать из Московского государства к киевским святыням. В 1684 году русская Церковь воссоединилась, а многочисленные западнорусские иноки заполонили Москву. Более того, весь XVIII век множество архиереев Российской империи были малороссами, а галичанин Стефан Яворский и киевлянин Феофан Прокопович достигли первых мест во властной иерархии Петровского периода. Рассуждая о Церкви, Сергей Беляков пишет: «Во многих случаях интересы людей Церкви и, и русских, и малороссиян, совпадали». По моему мнению, исходя из текста его книги следует говорит не о совпадении, а о единстве интересов.
«Единство русского народа исчезло ещё в Средние века…», - утверждает автор «Тени Мазепы». Если речь идёт о политическом единстве, безусловно. Но если об этническом и религиозном, то нет. Последнее, особенно важно, ибо в традиционном обществе религиозная принадлежность, часто являлась основным фактором определения идентичности. Сергей Беляков пишет: «В 1478 году Великий князь Московский Иван III «Государя всея Руси». С тех пор в Москве смотрели на западную Русь как на утраченное наследство». Однако, уже Симеон Гордый называл себя «великим князем всея Руси». Начиная с Дмитрия Шемяки, в Москве чеканились монеты с титулом «Господарь всея земли Русской». Таким образом, практически с началом возвышения Москвы, её правители претендовали на всё наследство Древнерусского государства. В свою очередь, в Малороссии признавали и московских Рюриковичей, и Романовых наследниками св. Владимира, чего С. Беляков не отрицает. Вообще, малороссы верно служили царям Московским и Петербургским императорам, с чем автор «Тени Мазепы», тоже согласен. Более того, деятели раннего украинства, включая Костомарова, Кулиша и Шевченко, не отрицали единого происхождения велико- и малороссов. Ветвями «нашей общей нации» называл «две русские народности» - великорусскую и малорусскую - Николай Костомаров (белорусов он считал частью великорусской ветви). Единым национальным организмом были Великороссия и Малороссия по мнению другого видного украинского ученого - Михаила Максимовича. Аналогичной точки зрения придерживался Пантелеймон Кулиш, написавший книгу с характерным названием «История воссоединения Руси».
Видимо, чувствуя недостаточность своей аргументации, Сергей Беляков иногда прибегает к спорным, по моему мнению, полемическим приёмам. Так, рассуждая об отношении М.Н. Каткова к попыткам разделения большой русской нации, он пишет, что «Русские и украинцы не были единым народом, это было очевидно всякому не ангажированному и не политизированному наблюдателю», но имена этих «не ангажированных и не политизированных наблюдателей» не приводит. Приводимые автором югославянские аналогии, вообще не применимы к украинскому вопросу. Сербы, хорваты и словенцы, с начала своего исторического бытия, были различны - происходили от разных племён, исповедовали разные религии, имели разную государственность. А вот в 1914 году, когда началась Первая мировая война, главнокомандующий Австро-Венгерской армией эрцгерцог Фридрих доносил императору Францу Иосифу, что среди населения Галиции, Буковины и Закарпатья существует «уверенность в том, что оно по расе, языку и религии принадлежит России». А ведь речь идёт даже не всей Украине, а только об австрийской Галиции.
К. Брюллов и В. Жуковский, выкупая Тараса Шевченко из крепостного рабства, не думали, что помогают чужаку. Строго говоря, даже на уровне антропонимики, различия между двумя частями большой русской нации, почти отсутствовали - Ломоносова звали Михайло, а, не как принято ныне, Михаил. Повторюсь, региональные различия между Великороссией и разными частями Малороссии (последняя не была единой) безусловно существовали, иногда вызывая трения и даже вражду, однако, они не были значительней, чем, к примеру, различия между поморами и донскими казаками, или рязанцами и сибиряками. Исходя из сказанного, никак нельзя согласиться с утверждением С. Белякова, который ссылаясь на письмо В. Шереметева князю Ю. Барятинскому пишет: «… боярин, очевидно, понял: Украина не стоит русской крови. Нет смысла гибнуть за чужую землю». Шереметев, потерпевший неудачу под Чудновым из-за измены Юрия Хмельницкого и полковника Ханенко, был крайне недоволен «шатанием» казацкой старшины, но вовсе не считал Малороссию и малороссов чужими.
В своей работе Сергей Беляков справедливо отмечает: «…русские сохранили гораздо больше от киевского наследия. Даже былины киевского цикла были записаны на Русском Севере и в губерниях Великороссии. … в знаменитой «Истории русов» Киевской Руси посвящены две страницы. Две - из двухсот пятидесяти семи». Само это обстоятельство ясно указывает, кто был подлинным наследником Киевских князей и культуры Древнерусского государства. Однако, во второй половине 40-х годов XIX века происходят события, имевшие значительные исторические последствия. Именно тогда, появляется примитивно-амбициозный, абсолютно неисторический манифест Н. Костомарова, не без наглой наивности озаглавленный «Закон Божий, книга бытия украинского народа». Этот текст является попыткой адаптации «Книги народа польского и польского пилигримства» А. Мицкевича (1832), в чём Костомаров признавался сам. Он же, позже, повзрослев и поумнев, называл свой опус «плодом фанатизма». Основная мысль сочинения - славное прошлое и тягостное настоящие Украины. Общество было разоблачено, и близкий к нему Шевченко попал в солдаты. По свидетельству служившего вместе с Тарасом Григорьевичем поляка Ятовта, ссыльный литератор мечтал о независимой (от остальной России) Украине. Того же мнения придерживается и Сергей Беляков. Трудно сказать, ибо, встретившись с другим ссыльным (по делу петрашевцев), будущим автором «России и Европы» Николаем Данилевским, Шевченко, по собственным словам - «сблизился с ним до самой искренней дружбы». А, уж Данилевского, никак не представишь сторонником малороссийского партикуляризма. Кроме того, известно, Шевченко называл русскую армию нашей, и, что ещё важней, Пушкина и Кольцова именовал нашими поэтами, впрочем, был у него ещё и «наш великий Лермонтов». Таким образом, ставший «иконой» малороссийского сепаратизма Кобзарь, с трудом укладывается не только в определение «гениальный», но и в прокрустово ложе тезиса - «Украина - не Россия».
В тоже время, успех самого Шевченко, как литератора, Сергей Беляков, на мой взгляд, верно выводит не только из художественных достоинств кобзаря: «успех Шевченко не объяснить всего лишь любовью к литературе». Я, тоже думаю - слава этого автора, в значительной мере, лежит в области далёкой от искусства. Очевидно его тексты (на мой вкус, весьма посредственные) оказались практически единственными в дискурсе изящной словесности подходящими, пусть и с большим трудом, для целей малороссийского сепаратизма. А, если прибавить сюда ареал гонимого гения … Рассуждая о творчестве Тараса Григорьевича, Сергей Беляков делает смелый вывод: «Шевченко показал, что на «мужичьем» украинском языке можно писать гениальные стихи, можно создать высокую литературу» (с. 554). Думаю, утверждения о «высокой литературе» из той же фантастической серии, что и украинский «язык» и «гениальные» стихи. Можно увлекаться этномузыкой, слушать камчатские или карпатские народные песни, но сравнивать их с Бетховеном или Чайковским! Вся, собственно украинская, литература суть провинциальная, мало интересная фолк-словесность.
Неубедительным представляется утверждение Сергея Белякова о «Великой трагедии Гоголя, заблудившегося между двумя славянскими нациями, двумя роскошными языками, двумя культурами…». Гоголь, почитаемый и западниками, и славянофилами, вполне комфортно чувствовал себя в Великороссии, хотя больше любил Малороссию, но ещё больше Италию. Да и не было двух «роскошных» наций, языков и культур, а существовала одна великая нация, одна великая культура и один великий язык.
Говоря о Петре Великом, Сергей Беляков пишет: «Но было время, когда не русские вторгались на Украину, а, напротив, предки украинцев опустошали русскую землю». Прежде всего, оборот - «русские вторгались на Украину» - бессмыслица, в стиле «армия Кутузова в 1812 году вторглась в Смоленск», или «вторжение французов в Париж в 1436 году». Запорожские казаки - предки казаков кубанских, т.е. русские. И, наконец, сами казаки вторгались в пределы Московской Руси в составе польско-литовских войск и отрядов русских «воров» (самозванцев). Скорее всего, Сечь и всё связанное с казачеством превратилось бы в факт далёкой истории, наподобие борьбы Московских и Тверских князей. Пропали бы даром и усилия австрийцев и иезуитов по созданию неведомой ранее нации украинцев. Но в 1917 году власть в нашей стране захватил Ленин и его друзья-интернационалисты. Именно «ленинской национальной политике» обязана своим появлением современная Украина. Из земель Малороссии, Новороссии, Слобожанщины, Всевеликого войска Донского и Крыма была слеплена Украинская ССР. Целью её создания, а равно и создания других территориальных новообразований в СССР, было подавление пресловутого «великорусского шовинизма», о чём сами большевики говорили вполне открыто. Я не стану специально касаться этой темы, ибо советские практики национального строительства прекрасно описаны в, лучшей на сегодняшний день по данной теме, монографии Терри Мартина «Империя положительной дискриминации». Отмечу, что кроме описанной гарвардским профессором тотальной украинизации, отрыву Малороссии способствовали и безумно-кровавые социальные эксперименты коммунистического режима, который воспринимался в украинской провинции, как "московский". Приезжающие в коренную Россию жители других республик видели запустение и относительную бедность «положительно дискриминированной» РСФСР. Раздражение советской властью усиливалось характерными дефицитами советского времени, когда с «товарами народного потребления» была «напряжёнка», а лес, газ, бензин появлялись «ниоткуда» и почти даром. Между тем, бюджет УССР всегда был дотационным, а в 20-30-е годы прошлого столетия дотации доходили до 60% бюджета республики.
Книга Сергея Белякова безусловно одна из лучших научно-популярных работ по украинской проблематике. Широта тем, значительность привлечённого материала, хороший ясный язык, делает её чтение очень увлекательным. В тоже время, эта работа не объективное исследование, а попытка доказать глубоко ошибочный, с моей точки зрения, тезис о существование уже в XIX веке (а то и раньше) украинской нации. Возможно отсюда, отсутствие у автора острого переживания из-за разрыва живого народного тела. Один из образованнейших малороссов, либеральный политик, юрист И.И. Петрункевич в начале прошлого века писал академику Вернадскому: «На Украйне моя родина… с Украйной я связан не только холодными идеями права, но и чувствами, коренящимися в крови, в воспоминаниях и впечатлениях природы, в звуках народного языка… Но все эти местные влияния не заслоняют во мне всей родины, и единство России для меня не только государственная идея или сожительство двух национальностей, а живое и неделимое целое, имеющее своё удивительно художественное и бесспорное отображение в таких одарённых людях, как Гоголь и Короленко, у которых украинское и русское, как частное и общее, отразилось с необыкновенной ясностью. Попробуйте выделить в них украинское от русского: не получится ни того, ни другого, живое будет превращено в мёртвое». Именно, как подлинный патриот родного края, Петрункевич хорошо осознавал, что оторванное от корней большой русской культуры, слабое деревце малороссийского наречия обречено чахнуть и умирать.
Автору назвавшему свой труд: «ТЕНЬ МАЗЕПЫ. Украинская нация в эпоху Гоголя» невозможно отказать в яркой образности. Ибо он, соединил имя гетмана-изменника с «украинской нацией», которая тоже всего лишь тень.
- Как известно, распад Советского Союза был самой большой геополитической катастрофой XX века. Подлинная драма заключалась в разрыве с бывшей УССР. С Украиной уходили родственники и друзья, Крым и Киев, Киево-Печерская Лавра и весёлая Одесса. Великороссы с изумлением обнаружили, что многие, слишком многие, жители Украины, вовсе не считают их своими, а хотят «европейського шляху». Как написал второй президент Украины Леонид Кучма: «Украина - не Россия». Практически все годы незалежности власти Украины создавали Нероссию. В этих обстоятельствах в нашей стране было опубликовано довольно много научных и научно - популярных работ, посвященных Малороссии. Одной из них является труд известного уральского историка Сергея Белякова «Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя». Из названия видно, автор считает - уже в 1-й половине XIX века существовала некая украинская нация. Доказательство этого тезиса, собственно, и составляет содержание книги. Строго говоря в заглавии логичней смотрелось бы имя Шевченко, а не Гоголя, тем более, что сам автор чтит этого литератора.
В качестве прелюдии, долженствующей задать тон основному тексту, автор во вступлении приводит мнения нескольких современников Гоголя, отмечающих различия (по большей части бытовые) между мало- и великороссами. Однако, эти различия естественны и объективны. В относительно маленькой Франции существует и, уж тем более, существовала значительная разница между, например, Провансом и Нормандией. А, уж огромная Россия! Даже в нынешнем, нивелированном телевидением, мире вы без труда обнаружите значительные отличия между, скажем, жителем Архангельска и Ростова-на-Дону. Кроме того, очевидно, что различия между двумя частями большого русского народа во многом обусловлены многовековым инородным и инославным правлением на землях западной Руси. С воссоединением большой и малой частей России начался довольно быстрый процесс их объединения, катастрофически прерванный большевистской революцией.
Неразумно отрицать значение имени, в широком понимании этого термина, в жизни не только людей, но и народов. Будучи квалифицированным историком, С. Беляков подчёркивает - до начала XX века именем - русские-русины - называли себя предки нынешних украинцев. Но, утверждает Беляков, «…стоило «русинам», «руським», «руснакам», «русским» с Украины встретиться с восточными или северными русскими … как выяснялось, что общее имя не в силах объединить давно разделившиеся народы». В качестве доказательства приводится статья известного слависта Ю. Венелина и «Записки о Южной Руси» П. Кулиша. Повторюсь, безусловно между южной и северной Русью были различия, особенно, если учесть, что Правобережье, на тот момент, находилось в составе Российской империи всего около века. Однако, даже современные авторы-украинцы, такие как известный в Киеве Александр Гриценко, иногда признают - «подавляющее большинство «малороссов» считали себя, наряду с великороссами, членами одной - русской православной общности». Более того, именно эти земли - Киев и вся Правобережная Украина - были центрами русского национализма. Именно там, был создан и наиболее активен «Союз русского народа» (черносотенцы).
Нелепое «Украина», а затем и «украинцы», появилось, видимо, в XVI веке. В летописях под этим словом понимается именно окраина или пограничье которое изначально применялось к разным пограничным землям древней Руси. Сторонники украинской «нэзалежности» испытывают очевидные комплексы, связанные с «неблагородным» и даже принципиально провинциальным наименованием своей страны. Отсюда, появление абсурдного концепта «древних укров» и настойчивое замещение - вместо «НА» писать «В» Украине.
«…Никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может <…> наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши». Этими словами из «Валуевского циркуляра» начинает главу об украинском «языке» Сергей Беляков. В опровержение данного тезиса он приводит мнения филологов и историков XIX века А. Павловского, М.Максимовича, Н. Костомарова, Г. Квитко-Основьяненко и И. Срезневского. Впрочем, последний, единственный из указанных крупный учёный-филолог, повзрослев переменил своё мнение. Начало языкового разделения Беляков относит к XIV - XV векам, когда «…судьбы потомков древних русичей разошлись». Напомню, потом они сошлись, причём Чернигов вошёл в состав Московского государства, уже в начале XVI века. Собственно, украинский «язык» - мова - начинается с «Энеиды» М. Котляревского. Последняя, впрочем, переложение «Энеиды» Н. Осипова, написанной по-русски. Однако, и текст Котляревского и, что ещё важней, вирши Тараса Шевченко имеют расхождения с современной мовой, на что указал убитый бандеровцами киевский учёный и публицист Олесь Бузина.
Одним из доказательств наличия отдельного языка Украины С. Беляков считает то обстоятельство, что малороссы и великороссы плохо понимали речь друг друга. «Если язык одного народа почти непонятен другому, то разве перед нами «наречие» или «диалект» русского?». Авторское - «почти непонятен» звучит так же комично и неубедительно, как «почти живой». Донские и запорожские казаки в войнах с татарами и турками не нуждались в переводчиках. Вообще, диалектные различия не делают баварцев и пруссаков разными народами. Более того, жители южного Китая, при единой письменности, не понимают речь северян. Кстати, мову точно не понимало большинство жителей Малороссии, ещё в начале прошлого века, в чём честно признавались сами деятели украинства. Родившийся и проведший юность в Киеве, поэт и исполнитель Александр Вертинский в сталинское время, когда всё украинское, якобы подвергалось гонениям, раздраженно писал жене: «Ломаю мозги над украинским текстом, смутно угадывая содержание, ибо таких слов раньше не было и это теперь они «создают» «украинский язык», засоряя его всякими «галицизмами», польско-закарпатскими вывертами, и никто в Киеве на этом языке говорить не может и не умеет»!
Сергей Беляков приводит любопытную историю пребывания Гоголя в гостях у полтавской помещицы. Сын хозяйки произнёс: «Варэныкыв хочу». Великороссу этого языка конечно не понять! Мать сконфузилась от сего просторечия, но Николай Васильевич произнёс: «… пусть говорит он на своём родном наречии, придёт время и всему прочему ещё успеет научиться». Великий писатель был абсолютно точен и не путался в определениях.
Нельзя обойти и прагматической составляющей в возникновении особой литературы малороссийского новояза. Утвердиться в большой русской литературе XIX века после Пушкина, Лермонтова, Гоголя, конечно, было весьма непросто. Иное дело, писания на всевозможных диалектах, только обретавших письменность. Тем более, что московская и петербургская публика относилась к подобным опытам весьма сочувственно. Ведь, только так смогли получить хоть какую-то известность Марко Вовчок или Леся Украинка. Даже, великий Гоголь, прибывший в столицу с «Гансом Кюхельгартеном», стал известен после своих малороссийских повестей. А, сколько возились в Москве и Петербурге с Шевченко, лепя из него «регионального гения»! Отмечу, Британская энциклопедия 1911 года не знает украинского языка, а знает лишь малороссийский диалект. Итак, перед нами не язык, а наречие, которое философ князь Евг. Трубецкой точно обозначил, как «захолустный провинциальный диалект».
Адепты украинской незалежности чаще всего отсылают к истории Гетманщины, как «вільной україне». Однако, гетман не был сувереном, а границы Гетманщины охватывали лишь малую часть земель нынешнего украинского государства. Сергей Беляков, в подтверждение особого статуса этих земель в составе Российской империи, сообщает: «До пятидесятых годов XVIII века на русско-гетманской границе была и таможня, где с товаров взимали особую пошлину». Однако, в это время внутренняя таможня существовала во множестве городов Империи и была уничтожена указом Елизаветы Петровны 20 декабря 1753 года. Власть гетманов, особенно после измены Мазепы, строго контролировалась Петербургом, а в 1764 году Екатерина Великая вообще упразднила гетманство. Это событие не встретило какого-либо серьёзного противодействия в Малороссии. Правда через семь лет, граф В.В. Капнист посетил Пруссию, где убеждал министра этой страны графа Герцберга выступить против России, обещая полную поддержку малороссийского народа. Пруссаки благоразумно отказались, возможно вспоминая обещания Мазепы Карлу XII и катастрофы Семилетней войны. Впрочем, позже, в эпоху борьбы с Наполеоном, граф-заговорщик был уже пламенным русским патриотом.
Исторический успех Великороссии Сергей Беляков объясняет московским авторитаризмом. У последнего, по его мнению, «…есть и неоспоримое достоинство. Власть русского царя была крепка». Однако, можно посмотреть на дело и с другой стороны. Великороссы - государственный имперский народ, это и делало крепкими, как государство, так и власть. Неубедительным, по моему мнению, представляется объяснение автора факта упразднения Запорожской Сечи. Сергей Беляков утверждает, будто Империя не могла «… долго терпеть целое чужое государство в своих пределах». Думаю, что именовать Сечь чужим государством, как минимум, слишком смело, а примеры Польши и Финляндии показывают - пределы терпения Петербурга были нет так уж малы. Скорее всего, дело в том, что уничтожение Крымского ханства превращало казацкую твердыню в анахронизм. Зато, вполне логично переселение казаков на Кубань, где они выполняли свою исконную функцию борьбы с басурманами.
Принципиальным событием, способствующим появлению украинства, стала Брестская Уния. В городе, где позднее, ,будущие создатели Украины - большевики - заключили похабный мир с немцами, отступники-архиереи пошли на не менее похабный союз с латинством. Сохраняя восточный обряд, изменники признавали католическую догматику и папский примат. Тем самым, разрывалась связь между догматикой и каноническими практиками. Польша, власти которой активно поддержали униатов, получила мощное сопротивление всех западнорусских сословий. Все казацкие восстания, вплоть до Гайдаматчины 1768 года, имели три главных объекта уничтожения - униатов, поляков и евреев. Напомню, в нынешний оплот унии - Львов - первый униатский епископ осмелился въехать лишь в 1700 году. В «Протестации», антиуниатском произведении, составленном в 1621 году киевским митрополитом Иовом Борецким, при участии других православных иерархов, отмечалось: «Естественнее было и патриарху, и нам, и казакам действовать на стороне Москвы, с которой у нас одна вера и служба Божия, один род, один язык и общие обычаи».
И хотя в первой половине XVII века московские люди подозревали малороссов в неправославии, а учёные киевские монахи считали московское духовенство грубым и невежественным, разрыва не случилось. Более того, тысячи паломников продолжали прибывать из Московского государства к киевским святыням. В 1684 году русская Церковь воссоединилась, а многочисленные западнорусские иноки заполонили Москву. Более того, весь XVIII век множество архиереев Российской империи были малороссами, а галичанин Стефан Яворский и киевлянин Феофан Прокопович достигли первых мест во властной иерархии Петровского периода. Рассуждая о Церкви, Сергей Беляков пишет: «Во многих случаях интересы людей Церкви и, и русских, и малороссиян, совпадали». По моему мнению, исходя из текста его книги следует говорит не о совпадении, а о единстве интересов.
«Единство русского народа исчезло ещё в Средние века…», - утверждает автор «Тени Мазепы». Если речь идёт о политическом единстве, безусловно. Но если об этническом и религиозном, то нет. Последнее, особенно важно, ибо в традиционном обществе религиозная принадлежность, часто являлась основным фактором определения идентичности. Сергей Беляков пишет: «В 1478 году Великий князь Московский Иван III «Государя всея Руси». С тех пор в Москве смотрели на западную Русь как на утраченное наследство». Однако, уже Симеон Гордый называл себя «великим князем всея Руси». Начиная с Дмитрия Шемяки, в Москве чеканились монеты с титулом «Господарь всея земли Русской». Таким образом, практически с началом возвышения Москвы, её правители претендовали на всё наследство Древнерусского государства. В свою очередь, в Малороссии признавали и московских Рюриковичей, и Романовых наследниками св. Владимира, чего С. Беляков не отрицает. Вообще, малороссы верно служили царям Московским и Петербургским императорам, с чем автор «Тени Мазепы», тоже согласен. Более того, деятели раннего украинства, включая Костомарова, Кулиша и Шевченко, не отрицали единого происхождения велико- и малороссов. Ветвями «нашей общей нации» называл «две русские народности» - великорусскую и малорусскую - Николай Костомаров (белорусов он считал частью великорусской ветви). Единым национальным организмом были Великороссия и Малороссия по мнению другого видного украинского ученого - Михаила Максимовича. Аналогичной точки зрения придерживался Пантелеймон Кулиш, написавший книгу с характерным названием «История воссоединения Руси».
Видимо, чувствуя недостаточность своей аргументации, Сергей Беляков иногда прибегает к спорным, по моему мнению, полемическим приёмам. Так, рассуждая об отношении М.Н. Каткова к попыткам разделения большой русской нации, он пишет, что «Русские и украинцы не были единым народом, это было очевидно всякому не ангажированному и не политизированному наблюдателю», но имена этих «не ангажированных и не политизированных наблюдателей» не приводит. Приводимые автором югославянские аналогии, вообще не применимы к украинскому вопросу. Сербы, хорваты и словенцы, с начала своего исторического бытия, были различны - происходили от разных племён, исповедовали разные религии, имели разную государственность. А вот в 1914 году, когда началась Первая мировая война, главнокомандующий Австро-Венгерской армией эрцгерцог Фридрих доносил императору Францу Иосифу, что среди населения Галиции, Буковины и Закарпатья существует «уверенность в том, что оно по расе, языку и религии принадлежит России». А ведь речь идёт даже не всей Украине, а только об австрийской Галиции.
К. Брюллов и В. Жуковский, выкупая Тараса Шевченко из крепостного рабства, не думали, что помогают чужаку. Строго говоря, даже на уровне антропонимики, различия между двумя частями большой русской нации, почти отсутствовали - Ломоносова звали Михайло, а, не как принято ныне, Михаил. Повторюсь, региональные различия между Великороссией и разными частями Малороссии (последняя не была единой) безусловно существовали, иногда вызывая трения и даже вражду, однако, они не были значительней, чем, к примеру, различия между поморами и донскими казаками, или рязанцами и сибиряками. Исходя из сказанного, никак нельзя согласиться с утверждением С. Белякова, который ссылаясь на письмо В. Шереметева князю Ю. Барятинскому пишет: «… боярин, очевидно, понял: Украина не стоит русской крови. Нет смысла гибнуть за чужую землю». Шереметев, потерпевший неудачу под Чудновым из-за измены Юрия Хмельницкого и полковника Ханенко, был крайне недоволен «шатанием» казацкой старшины, но вовсе не считал Малороссию и малороссов чужими.
В своей работе Сергей Беляков справедливо отмечает: «…русские сохранили гораздо больше от киевского наследия. Даже былины киевского цикла были записаны на Русском Севере и в губерниях Великороссии. … в знаменитой «Истории русов» Киевской Руси посвящены две страницы. Две - из двухсот пятидесяти семи». Само это обстоятельство ясно указывает, кто был подлинным наследником Киевских князей и культуры Древнерусского государства. Однако, во второй половине 40-х годов XIX века происходят события, имевшие значительные исторические последствия. Именно тогда, появляется примитивно-амбициозный, абсолютно неисторический манифест Н. Костомарова, не без наглой наивности озаглавленный «Закон Божий, книга бытия украинского народа». Этот текст является попыткой адаптации «Книги народа польского и польского пилигримства» А. Мицкевича (1832), в чём Костомаров признавался сам. Он же, позже, повзрослев и поумнев, называл свой опус «плодом фанатизма». Основная мысль сочинения - славное прошлое и тягостное настоящие Украины. Общество было разоблачено, и близкий к нему Шевченко попал в солдаты. По свидетельству служившего вместе с Тарасом Григорьевичем поляка Ятовта, ссыльный литератор мечтал о независимой (от остальной России) Украине. Того же мнения придерживается и Сергей Беляков. Трудно сказать, ибо, встретившись с другим ссыльным (по делу петрашевцев), будущим автором «России и Европы» Николаем Данилевским, Шевченко, по собственным словам - «сблизился с ним до самой искренней дружбы». А, уж Данилевского, никак не представишь сторонником малороссийского партикуляризма. Кроме того, известно, Шевченко называл русскую армию нашей, и, что ещё важней, Пушкина и Кольцова именовал нашими поэтами, впрочем, был у него ещё и «наш великий Лермонтов». Таким образом, ставший «иконой» малороссийского сепаратизма Кобзарь, с трудом укладывается не только в определение «гениальный», но и в прокрустово ложе тезиса - «Украина - не Россия».
В тоже время, успех самого Шевченко, как литератора, Сергей Беляков, на мой взгляд, верно выводит не только из художественных достоинств кобзаря: «успех Шевченко не объяснить всего лишь любовью к литературе». Я, тоже думаю - слава этого автора, в значительной мере, лежит в области далёкой от искусства. Очевидно его тексты (на мой вкус, весьма посредственные) оказались практически единственными в дискурсе изящной словесности подходящими, пусть и с большим трудом, для целей малороссийского сепаратизма. А, если прибавить сюда ареал гонимого гения … Рассуждая о творчестве Тараса Григорьевича, Сергей Беляков делает смелый вывод: «Шевченко показал, что на «мужичьем» украинском языке можно писать гениальные стихи, можно создать высокую литературу» (с. 554). Думаю, утверждения о «высокой литературе» из той же фантастической серии, что и украинский «язык» и «гениальные» стихи. Можно увлекаться этномузыкой, слушать камчатские или карпатские народные песни, но сравнивать их с Бетховеном или Чайковским! Вся, собственно украинская, литература суть провинциальная, мало интересная фолк-словесность.
Неубедительным представляется утверждение Сергея Белякова о «Великой трагедии Гоголя, заблудившегося между двумя славянскими нациями, двумя роскошными языками, двумя культурами…». Гоголь, почитаемый и западниками, и славянофилами, вполне комфортно чувствовал себя в Великороссии, хотя больше любил Малороссию, но ещё больше Италию. Да и не было двух «роскошных» наций, языков и культур, а существовала одна великая нация, одна великая культура и один великий язык.
Говоря о Петре Великом, Сергей Беляков пишет: «Но было время, когда не русские вторгались на Украину, а, напротив, предки украинцев опустошали русскую землю». Прежде всего, оборот - «русские вторгались на Украину» - бессмыслица, в стиле «армия Кутузова в 1812 году вторглась в Смоленск», или «вторжение французов в Париж в 1436 году». Запорожские казаки - предки казаков кубанских, т.е. русские. И, наконец, сами казаки вторгались в пределы Московской Руси в составе польско-литовских войск и отрядов русских «воров» (самозванцев). Скорее всего, Сечь и всё связанное с казачеством превратилось бы в факт далёкой истории, наподобие борьбы Московских и Тверских князей. Пропали бы даром и усилия австрийцев и иезуитов по созданию неведомой ранее нации украинцев. Но в 1917 году власть в нашей стране захватил Ленин и его друзья-интернационалисты. Именно «ленинской национальной политике» обязана своим появлением современная Украина. Из земель Малороссии, Новороссии, Слобожанщины, Всевеликого войска Донского и Крыма была слеплена Украинская ССР. Целью её создания, а равно и создания других территориальных новообразований в СССР, было подавление пресловутого «великорусского шовинизма», о чём сами большевики говорили вполне открыто. Я не стану специально касаться этой темы, ибо советские практики национального строительства прекрасно описаны в, лучшей на сегодняшний день по данной теме, монографии Терри Мартина «Империя положительной дискриминации». Отмечу, что кроме описанной гарвардским профессором тотальной украинизации, отрыву Малороссии способствовали и безумно-кровавые социальные эксперименты коммунистического режима, который воспринимался в украинской провинции, как "московский". Приезжающие в коренную Россию жители других республик видели запустение и относительную бедность «положительно дискриминированной» РСФСР. Раздражение советской властью усиливалось характерными дефицитами советского времени, когда с «товарами народного потребления» была «напряжёнка», а лес, газ, бензин появлялись «ниоткуда» и почти даром. Между тем, бюджет УССР всегда был дотационным, а в 20-30-е годы прошлого столетия дотации доходили до 60% бюджета республики.
Книга Сергея Белякова безусловно одна из лучших научно-популярных работ по украинской проблематике. Широта тем, значительность привлечённого материала, хороший ясный язык, делает её чтение очень увлекательным. В тоже время, эта работа не объективное исследование, а попытка доказать глубоко ошибочный, с моей точки зрения, тезис о существование уже в XIX веке (а то и раньше) украинской нации. Возможно отсюда, отсутствие у автора острого переживания из-за разрыва живого народного тела. Один из образованнейших малороссов, либеральный политик, юрист И.И. Петрункевич в начале прошлого века писал академику Вернадскому: «На Украйне моя родина… с Украйной я связан не только холодными идеями права, но и чувствами, коренящимися в крови, в воспоминаниях и впечатлениях природы, в звуках народного языка… Но все эти местные влияния не заслоняют во мне всей родины, и единство России для меня не только государственная идея или сожительство двух национальностей, а живое и неделимое целое, имеющее своё удивительно художественное и бесспорное отображение в таких одарённых людях, как Гоголь и Короленко, у которых украинское и русское, как частное и общее, отразилось с необыкновенной ясностью. Попробуйте выделить в них украинское от русского: не получится ни того, ни другого, живое будет превращено в мёртвое». Именно, как подлинный патриот родного края, Петрункевич хорошо осознавал, что оторванное от корней большой русской культуры, слабое деревце малороссийского наречия обречено чахнуть и умирать.
Автору назвавшему свой труд: «ТЕНЬ МАЗЕПЫ. Украинская нация в эпоху Гоголя» невозможно отказать в яркой образности. Ибо он, соединил имя гетмана-изменника с «украинской нацией», которая тоже всего лишь тень.