Ближе к вершине
И ни на что не погрешишь - ни на организм, ни на погоду, ни на усталость. А тем не менее дождь за окошком, серо и на душе такая тоска, что выть бы, да не получится.
Но ничего, раньше бывало хуже; сейчас сидишь себе угрюмо за столом, смотришь в одну точку и знаешь, что придет другой день, уже завтра вся эта тягомотина пройдет, что это просто самый низ синусоидальной ямы, надо всего чуток перетерпеть, и жизнь снова пойдет в гору… раньше такое могло тянуться месяцами, и не было ему названия.
Просто теперь гораздо лучше понимаешь, что чем ближе ты к вершине, тем сильнее там трясет - как на Эйфелевой башне. И, приблизившись к цели даже на шаг, ты становишься уязвимее, печали твои все тяжелее, а сон все тревожней. А что уж говорить про сомнения! От них никому, наверное, спасу нет, кроме тех, кому не в чем сомневаться. Да вот только и они, сомнения, растут и множатся по пути к вершине. Есть здесь конечно и слабое утешение - раз стало тяжелее, значит все еще идешь туда, куда нужно, хотя в свинцовых вихрях ничего и не видно. Но на то они и сомнения, что умеют примешиваться ко всему, даже к очевидному.
Но хуже всего то, что говорить об этом ни с кем нельзя. Ни по трезвости, ни по пьяни, ни с любовниками, ни с друзьями, ни со случайными людьми уж тем более. Нет надежды прижаться головой к широкому плечу в сумерках и взять, да и излить душу. И даже во время шумного веселья, когда не один закадычный друг будет делиться своими горестями, ронять голову на стол, плакать и смеяться, зная, что потом никто этого не вспомнит и потому он безгрешен, - даже тогда нужно оставаться милым и поверхностным, если не веселым. Иначе друзья начнут смотреть на тебя внимательно и странно, и уж конечно, углядят в тебе чего не надо, заметят странное и заподозрят дурное. Этого же никак нельзя допустить. Да и зачем за зря печалить хороших людей? И уж конечно друзья перестанут с тобой пить, а пить одному - дурной тон и алкоголизм, к тому же.
Но ничего, раньше бывало хуже; сейчас сидишь себе угрюмо за столом, смотришь в одну точку и знаешь, что придет другой день, уже завтра вся эта тягомотина пройдет, что это просто самый низ синусоидальной ямы, надо всего чуток перетерпеть, и жизнь снова пойдет в гору… раньше такое могло тянуться месяцами, и не было ему названия.
Просто теперь гораздо лучше понимаешь, что чем ближе ты к вершине, тем сильнее там трясет - как на Эйфелевой башне. И, приблизившись к цели даже на шаг, ты становишься уязвимее, печали твои все тяжелее, а сон все тревожней. А что уж говорить про сомнения! От них никому, наверное, спасу нет, кроме тех, кому не в чем сомневаться. Да вот только и они, сомнения, растут и множатся по пути к вершине. Есть здесь конечно и слабое утешение - раз стало тяжелее, значит все еще идешь туда, куда нужно, хотя в свинцовых вихрях ничего и не видно. Но на то они и сомнения, что умеют примешиваться ко всему, даже к очевидному.
Но хуже всего то, что говорить об этом ни с кем нельзя. Ни по трезвости, ни по пьяни, ни с любовниками, ни с друзьями, ни со случайными людьми уж тем более. Нет надежды прижаться головой к широкому плечу в сумерках и взять, да и излить душу. И даже во время шумного веселья, когда не один закадычный друг будет делиться своими горестями, ронять голову на стол, плакать и смеяться, зная, что потом никто этого не вспомнит и потому он безгрешен, - даже тогда нужно оставаться милым и поверхностным, если не веселым. Иначе друзья начнут смотреть на тебя внимательно и странно, и уж конечно, углядят в тебе чего не надо, заметят странное и заподозрят дурное. Этого же никак нельзя допустить. Да и зачем за зря печалить хороших людей? И уж конечно друзья перестанут с тобой пить, а пить одному - дурной тон и алкоголизм, к тому же.