О Москве, о себе, о жизни.
Сегодня моему городу 865, солидная цифра. Я - истинная москвичка. Моя мама родилась в Ленинграде, папа переехал сюда учиться из небольшого военного городка, а вот я родилась в Москве. Родилась, росла и живу.
Когда мне было 6 месяцев, меня в одну прекрасную ночь разбудили, подняли, одели, дали обнять плачущей бабушке и увезли на другой конец света. Увозили меня от голода, холода, тесноты и очередной лихорадки, которая накрыла страну с головой. Увозили из Москвы.
Привезли меня в другой мир, в другую жизнь. Привезли меня в жару, когда кудри прилипают к голове, и "солнечный удар" намного понятнее, чем странное слово "снег". Привезли к бассейнам, игрушкам, от которых ломился дом, к пятикомнатной квартире с мраморными полами, по которой я ездила на велосипеде. А ведь в Москве на наших 12 метрах не могла даже пойти... Привезли к странным людям с кожей другого цвета, которые все время норовили меня поцеловать и потрогать, к лошадям, влажному ночному ветру в настежь открытые окна, набитому холодильнику, довольным улыбкам родителей.
Я начала привыкать, что все мои друзья черноглазые и совсем на меня не похожи, что по выходным мы ездим на сафари, что днем можно только сидеть дома на полу и играть, а ночью родители обязательно возьмут гулять. Я привыкла в 4 утра просыпаться от странного пения с соседней мечети, лежать, рассматривая потолок, и слушать, не понимая значения слов. Привыкла, что есть места, в которые мне с мамой нельзя, и папа ходит туда один. Привыкла, что это мой дом.
Но мама это видела и поселяла в мое сердце какую-то неведомую тоску. Между собой мы говорили только по-русски, и я видела, как она подчеркивала наше отличие от местных. Мы по-другому одевались, мы по-другому себя вели, меня воспитывали не так, как моих друзей. Мама читала длинные смешные письма от бабушки, которая осталась где-то там, далеко. В какой-то Москве. Мама все время рассказывала, что именно там наш дом и именно это самый прекрасный город на Земле. Пела мне Московские окна на ночь, пересказывала фильмы, которых я никогда не видела. Она не давала ни на минуту усомниться, что когда-нибудь мы вернемся. И мы вернулись.
Вернулись так же неожиданно, как улетели. Вернулись в неожиданно другую жизнь, которую я уже не помнила, о которой знала только со слов мамы. В город, который мне казался сказкой, далекой несбыточной сказкой. Но это была реальность. Хмурые неприветливые люди, в квартире места меньше, чем когда-то в туалете, нет друзей, нет любимой комнаты, нет ломящихся столов от еды, а для того, чтобы съесть хоть что-то - бесконечно длинные очереди, и мама, нервно теребящая бумажку в руке.
Я еще долго просыпалась в кошмарах по ночам, плакала и умоляла вернуться в Москву.
- Доченька, - успокаивала мама, - но мы и так в Москве!
- Нет! Нет! - билась в истерике я, - Я хочу домой, обратно, в ту Москву.
Если Москва - это дом, то я мечтала, что она будет там, далеко, в другой стране. Но Москва - это Москва, одна, такая и именно здесь.
Со временем я перестала ждать улыбки от незнакомых, стала чаще стала просить шерстяные носки вместо похода в бассейн, научилась по утрам есть кашу и не спрашивать про фрукты и оливки, спать на раскладушке, делиться тремя куклами с сестрой и не спрашивать, никогда больше не спрашивать про ту, другую жизнь. Со временем я даже стала снова замечать улыбку на лицах родителей. Казалось, они были действительно счастливы именно тогда, в этих нечеловеческих условиях. Почему - и тогда, и сейчас для меня это загадка.
Потом время стремительно побежало, и я и не заметила, как сроднилась с городом.
Осень. В парке у дома собирать с бабушкой большие желто-красные листья - мамочке подарим, щуриться от солнца, которое уже не греет, но светит так ярко, так пленительно, лучики играют между высокими разноцветными ветвями. И запах, запах прелой листвы, чавкающей земли под резиновыми сапожками, длинный вязаный шарф и бабушкино "шапку! шапку не стягивай!". Большой лохматый пес играет с палкой, и соседский мальчишка на велосипеде. С балконов грузно свешивается белье на веревках, пешеходы торопятся по делам.
- Бабушка, а когда я пойду в школу? - с завистью наблюдая, как сестре собирают новый красивый портфельчик с тетрадочками и вплетают ленты в волосы.
- Скоро, скоро, милая!
- Бабушка, я тоже хочу в школу! - и снова меня, насупленную, оставляют дома, а сестру родители ведут уже во второй класс.
Просыпаться в угольно-черную ночь в детский сад. Спать, пока мама, ворча, натягивает колкие колготки и рейтузы, заплетает косы. Мороз, от которого тут же просыпаешься, щиплет нос и щеки, и хочется плакать и спать. Но я молчу и семеню следом. Вот переход, а вот ларек, который в это время еще закрыт, дом с красной облупившейся краской, высокие голые деревья, черные и страшные, на снегу нахохлившиеся вороны. Упереться лбом в заледеневшее стекло, стянуть варежки и рисовать горячими пальчиками на стекле, смотреть, как узоры медленно таят.
- Мариша, я скоро вернусь! - быстрый поцелуй и мама, потуже затянув зеленое пальто, бежит на работу.
Останавливается у калитки и обязательно поворачивается, посылает воздушный поцелуй и машет мне в окне. Ее разгоревшиеся щеки, широкая улыбка и выбивающиеся черные кудри из-под шапки. Такая молодая и красивая. Еще секунда, и оживленный город проглатывает ее, и она больше не мелькает за серыми домами... Что она потом делает? Как тяжело ей дается эта улыбка? Скоро ли она придет?
Бережно насыпать крупу в прозрачный мешочек. Эту можно, а эту нельзя. Купить большую свежую буханку белого хлеба, горячую и такую ароматную. И бабушка грозит - "нет, нет, это уточкам". Долгая дорога по парку, солнце блестит на снегу, перекатывается, прыгает с неба в окно, на снег и снова в окно, отражается в застывшей глади озера.
- Бабушка, а почему уточки не улетели на юг, как другие птички?
- Потому что некоторые птички остаются там, где родились. Как бы холодно не было...
- Но они же могут умереть?!...
И бабушка снисходительно улыбалась и кивала.
- Поэтому мы и приходим их кормить.
И ужас, леденящий ужас сковывал мое детское сердце, ужас от того, что кругом этот равнодушный ко всему холод, лед и снег. Какая-то горькая печаль от несправедливости того, что почти все птицы улетели, а эти пятнадцать жалких коричневых уток ежатся, изо всех сил шевелят своими красными лапками, чтобы и этот небольшой прудик не замерз. И все тот же подбирающийся лед, жестокий и равнодушный.
И бабушка, протягивающая мне с улыбкой наши пакетики с крупой, и теплый хлеб, в который я впилась маленькими ручками. И кажется только от нас двоих, от старенькой бабушки и маленькой беспомощной меня зависит выживут ли эти никому не нужные птицы, спасутся ли, доживут ли до весны. И сердце готово разорваться от отчаянья и тоски, непонятной тоски - такого едкого, горестного чувства единения маленькой девочки с этими умирающими утками. Генетическое понимание их нелегкой судьбы.
Шлепать по лужам в новеньких ботинках. Скоро будет жарко, скоро! А пока - весна, яркая, ясная.
- Бабушка, смотри какие почки!
- Да, милая, это верба. Скоро вербное воскресение.
И весь город цветет, поет и радуется. И солнце как будто чуть теплее.
- Шапку, шапку не стягивай!...
Лето в деревне, так далеко от Москвы. Поля, полные сочной травы, яркое солнце, теплое коровье молоко по утрам и в обед. Прибегать домой только поесть и снова гулять, гулять, гулять. И не надышаться, не набегаться, не налюбоваться пейзажами.
Два красивых банта в косах, красный пиджак и туфли. Папа с мамой ведут в школу. Новая жизнь, новые друзья, новые знания. Переполняющая гордость и осознание собственной значимости. И ведь город заполнен такими же гордыми малышами, цветами, шарами, родителями. Все живет, все двигается, все меняется.
Покатая ссутулившаяся школа, вся в сугробах. На поляну выбегаем гурьбой мы, малышня, в разноцветных шапках, шубках и шарфах. Визг, писк, снежки и снежные бабы. Ледяные горки, с которых кататься на попе или картонке, а дома считать синяки. Ловить снежинки языком и разглядывать на ладошке - "погляди-ка, они все разные!"
Город украшен надписями, ленточками, игрушками и фонариками, а дома стоит сильный запах настоящей хвойной ели. Папа выбирает самую высокую, самую пушистую - "У детей должна быть настоящая елка!" Коробки с игрушками, мама бережно разворачивает каждую из старой газеты - "А вот эту, эту узнаешь?" И я перекладываю гриб из руки в руку. Конечно, узнаю! Когда-то давно, там, в другой жизни, мама считала, что у меня должен быть настоящий Новый Год. И они с папой находили маленькую искуственную елочку, и мы все вместе делали из разноцветной бумаги, фантиков и прочих подручных вещей игрушки на елку. И я улыбаюсь и вешаю игрушку на самое видное место.
Запах мандаринов, все в красивых нарядах, много шоколада, и можно не спать до боя курантов. Бенгальские огни, шампанское, песни и танцы, гости смеются, и родители поют. А на столе - о, чудо! - оливки! И, кажется, на секунду в окно влетает влажный горячий ветер. Но нет, только кажется, это снег вдруг вихрем ворвался в комнату.
Весна, а значит скоро будут каникулы! Театр с классом, выставка с бабушкой, гулять с друзьями.
Лето, и снова прощай Москва!
Осень, неужели снова осень?...
А вот и конец школы, переезд, институт, конец института. Любовь, деревня, ссоры родителей, Москва, снова переезд, мужчины, Москва, занятия, смерть, путешествия, Москва, снова любовь, друзья старые и новые, Москва... Я перекладываю в своей памяти моменты, как игрушки в маминой газетке - бережно, аккуратно, боясь повредить или разбить. Вот дом, в котором я раньше жила, а вот парк, в котором удивительно цветут каштаны. Вот моя школа, а вот школа моей сестры. А вот музыкальная школа, и все такой же махонький двор, в котором танцуют осенние листья под какофонию звуков из окон. Вот этот дом, а вот - другой.
Зима. А вместо озера теперь спортивная площадка. А как же утки? Где же теперь живут утки? И ледяной ужас сковывает сердце, как в детстве. И я грустно бреду домой, сжимая в руках батон.
И пусть многих из тех мест, где я гуляла в детстве, уже давно нет. Нет моих близких, с которыми я тут жила. Нет и меня, той, которая мелькает на этих отрывках памяти. Пусть высотки сменили дома, люди сменили людей, площади стали дорогами, скверы превратились в улицы. Но я по-прежнему живу в этом городе, а он живет во мне. Красивый, статный, величавый, такой разный, живой, энергичный. Город-сказка, город-мечта. Город, который никогда не спит. Город, который слезам не верит. Город, который не прощает слабость.
Через пару лет, гуляя с собакой, я случайно наткнусь на небольшое озеро рядом со своим новым домом. Тихое, красивое. И обязательно пойду туда кормить уток. И неважно, что сейчас еще осень. Я буду сидеть на берегу и задумчиво бросать куски самого мягкого белого хлеба, который найду. Потому что бабушка научила им помогать. Потому что они, как и я, здесь родились, и это их дом. А значит они такие же, как и я, натерпевшиеся, хмурые, вечноголодные, пытающиеся изо всех сил выжить. Это наш город. Мой и их. Мы с ними - москвичи.
С Днем Рождения, Москва!
Когда мне было 6 месяцев, меня в одну прекрасную ночь разбудили, подняли, одели, дали обнять плачущей бабушке и увезли на другой конец света. Увозили меня от голода, холода, тесноты и очередной лихорадки, которая накрыла страну с головой. Увозили из Москвы.
Привезли меня в другой мир, в другую жизнь. Привезли меня в жару, когда кудри прилипают к голове, и "солнечный удар" намного понятнее, чем странное слово "снег". Привезли к бассейнам, игрушкам, от которых ломился дом, к пятикомнатной квартире с мраморными полами, по которой я ездила на велосипеде. А ведь в Москве на наших 12 метрах не могла даже пойти... Привезли к странным людям с кожей другого цвета, которые все время норовили меня поцеловать и потрогать, к лошадям, влажному ночному ветру в настежь открытые окна, набитому холодильнику, довольным улыбкам родителей.
Я начала привыкать, что все мои друзья черноглазые и совсем на меня не похожи, что по выходным мы ездим на сафари, что днем можно только сидеть дома на полу и играть, а ночью родители обязательно возьмут гулять. Я привыкла в 4 утра просыпаться от странного пения с соседней мечети, лежать, рассматривая потолок, и слушать, не понимая значения слов. Привыкла, что есть места, в которые мне с мамой нельзя, и папа ходит туда один. Привыкла, что это мой дом.
Но мама это видела и поселяла в мое сердце какую-то неведомую тоску. Между собой мы говорили только по-русски, и я видела, как она подчеркивала наше отличие от местных. Мы по-другому одевались, мы по-другому себя вели, меня воспитывали не так, как моих друзей. Мама читала длинные смешные письма от бабушки, которая осталась где-то там, далеко. В какой-то Москве. Мама все время рассказывала, что именно там наш дом и именно это самый прекрасный город на Земле. Пела мне Московские окна на ночь, пересказывала фильмы, которых я никогда не видела. Она не давала ни на минуту усомниться, что когда-нибудь мы вернемся. И мы вернулись.
Вернулись так же неожиданно, как улетели. Вернулись в неожиданно другую жизнь, которую я уже не помнила, о которой знала только со слов мамы. В город, который мне казался сказкой, далекой несбыточной сказкой. Но это была реальность. Хмурые неприветливые люди, в квартире места меньше, чем когда-то в туалете, нет друзей, нет любимой комнаты, нет ломящихся столов от еды, а для того, чтобы съесть хоть что-то - бесконечно длинные очереди, и мама, нервно теребящая бумажку в руке.
Я еще долго просыпалась в кошмарах по ночам, плакала и умоляла вернуться в Москву.
- Доченька, - успокаивала мама, - но мы и так в Москве!
- Нет! Нет! - билась в истерике я, - Я хочу домой, обратно, в ту Москву.
Если Москва - это дом, то я мечтала, что она будет там, далеко, в другой стране. Но Москва - это Москва, одна, такая и именно здесь.
Со временем я перестала ждать улыбки от незнакомых, стала чаще стала просить шерстяные носки вместо похода в бассейн, научилась по утрам есть кашу и не спрашивать про фрукты и оливки, спать на раскладушке, делиться тремя куклами с сестрой и не спрашивать, никогда больше не спрашивать про ту, другую жизнь. Со временем я даже стала снова замечать улыбку на лицах родителей. Казалось, они были действительно счастливы именно тогда, в этих нечеловеческих условиях. Почему - и тогда, и сейчас для меня это загадка.
Потом время стремительно побежало, и я и не заметила, как сроднилась с городом.
Осень. В парке у дома собирать с бабушкой большие желто-красные листья - мамочке подарим, щуриться от солнца, которое уже не греет, но светит так ярко, так пленительно, лучики играют между высокими разноцветными ветвями. И запах, запах прелой листвы, чавкающей земли под резиновыми сапожками, длинный вязаный шарф и бабушкино "шапку! шапку не стягивай!". Большой лохматый пес играет с палкой, и соседский мальчишка на велосипеде. С балконов грузно свешивается белье на веревках, пешеходы торопятся по делам.
- Бабушка, а когда я пойду в школу? - с завистью наблюдая, как сестре собирают новый красивый портфельчик с тетрадочками и вплетают ленты в волосы.
- Скоро, скоро, милая!
- Бабушка, я тоже хочу в школу! - и снова меня, насупленную, оставляют дома, а сестру родители ведут уже во второй класс.
Просыпаться в угольно-черную ночь в детский сад. Спать, пока мама, ворча, натягивает колкие колготки и рейтузы, заплетает косы. Мороз, от которого тут же просыпаешься, щиплет нос и щеки, и хочется плакать и спать. Но я молчу и семеню следом. Вот переход, а вот ларек, который в это время еще закрыт, дом с красной облупившейся краской, высокие голые деревья, черные и страшные, на снегу нахохлившиеся вороны. Упереться лбом в заледеневшее стекло, стянуть варежки и рисовать горячими пальчиками на стекле, смотреть, как узоры медленно таят.
- Мариша, я скоро вернусь! - быстрый поцелуй и мама, потуже затянув зеленое пальто, бежит на работу.
Останавливается у калитки и обязательно поворачивается, посылает воздушный поцелуй и машет мне в окне. Ее разгоревшиеся щеки, широкая улыбка и выбивающиеся черные кудри из-под шапки. Такая молодая и красивая. Еще секунда, и оживленный город проглатывает ее, и она больше не мелькает за серыми домами... Что она потом делает? Как тяжело ей дается эта улыбка? Скоро ли она придет?
Бережно насыпать крупу в прозрачный мешочек. Эту можно, а эту нельзя. Купить большую свежую буханку белого хлеба, горячую и такую ароматную. И бабушка грозит - "нет, нет, это уточкам". Долгая дорога по парку, солнце блестит на снегу, перекатывается, прыгает с неба в окно, на снег и снова в окно, отражается в застывшей глади озера.
- Бабушка, а почему уточки не улетели на юг, как другие птички?
- Потому что некоторые птички остаются там, где родились. Как бы холодно не было...
- Но они же могут умереть?!...
И бабушка снисходительно улыбалась и кивала.
- Поэтому мы и приходим их кормить.
И ужас, леденящий ужас сковывал мое детское сердце, ужас от того, что кругом этот равнодушный ко всему холод, лед и снег. Какая-то горькая печаль от несправедливости того, что почти все птицы улетели, а эти пятнадцать жалких коричневых уток ежатся, изо всех сил шевелят своими красными лапками, чтобы и этот небольшой прудик не замерз. И все тот же подбирающийся лед, жестокий и равнодушный.
И бабушка, протягивающая мне с улыбкой наши пакетики с крупой, и теплый хлеб, в который я впилась маленькими ручками. И кажется только от нас двоих, от старенькой бабушки и маленькой беспомощной меня зависит выживут ли эти никому не нужные птицы, спасутся ли, доживут ли до весны. И сердце готово разорваться от отчаянья и тоски, непонятной тоски - такого едкого, горестного чувства единения маленькой девочки с этими умирающими утками. Генетическое понимание их нелегкой судьбы.
Шлепать по лужам в новеньких ботинках. Скоро будет жарко, скоро! А пока - весна, яркая, ясная.
- Бабушка, смотри какие почки!
- Да, милая, это верба. Скоро вербное воскресение.
И весь город цветет, поет и радуется. И солнце как будто чуть теплее.
- Шапку, шапку не стягивай!...
Лето в деревне, так далеко от Москвы. Поля, полные сочной травы, яркое солнце, теплое коровье молоко по утрам и в обед. Прибегать домой только поесть и снова гулять, гулять, гулять. И не надышаться, не набегаться, не налюбоваться пейзажами.
Два красивых банта в косах, красный пиджак и туфли. Папа с мамой ведут в школу. Новая жизнь, новые друзья, новые знания. Переполняющая гордость и осознание собственной значимости. И ведь город заполнен такими же гордыми малышами, цветами, шарами, родителями. Все живет, все двигается, все меняется.
Покатая ссутулившаяся школа, вся в сугробах. На поляну выбегаем гурьбой мы, малышня, в разноцветных шапках, шубках и шарфах. Визг, писк, снежки и снежные бабы. Ледяные горки, с которых кататься на попе или картонке, а дома считать синяки. Ловить снежинки языком и разглядывать на ладошке - "погляди-ка, они все разные!"
Город украшен надписями, ленточками, игрушками и фонариками, а дома стоит сильный запах настоящей хвойной ели. Папа выбирает самую высокую, самую пушистую - "У детей должна быть настоящая елка!" Коробки с игрушками, мама бережно разворачивает каждую из старой газеты - "А вот эту, эту узнаешь?" И я перекладываю гриб из руки в руку. Конечно, узнаю! Когда-то давно, там, в другой жизни, мама считала, что у меня должен быть настоящий Новый Год. И они с папой находили маленькую искуственную елочку, и мы все вместе делали из разноцветной бумаги, фантиков и прочих подручных вещей игрушки на елку. И я улыбаюсь и вешаю игрушку на самое видное место.
Запах мандаринов, все в красивых нарядах, много шоколада, и можно не спать до боя курантов. Бенгальские огни, шампанское, песни и танцы, гости смеются, и родители поют. А на столе - о, чудо! - оливки! И, кажется, на секунду в окно влетает влажный горячий ветер. Но нет, только кажется, это снег вдруг вихрем ворвался в комнату.
Весна, а значит скоро будут каникулы! Театр с классом, выставка с бабушкой, гулять с друзьями.
Лето, и снова прощай Москва!
Осень, неужели снова осень?...
А вот и конец школы, переезд, институт, конец института. Любовь, деревня, ссоры родителей, Москва, снова переезд, мужчины, Москва, занятия, смерть, путешествия, Москва, снова любовь, друзья старые и новые, Москва... Я перекладываю в своей памяти моменты, как игрушки в маминой газетке - бережно, аккуратно, боясь повредить или разбить. Вот дом, в котором я раньше жила, а вот парк, в котором удивительно цветут каштаны. Вот моя школа, а вот школа моей сестры. А вот музыкальная школа, и все такой же махонький двор, в котором танцуют осенние листья под какофонию звуков из окон. Вот этот дом, а вот - другой.
Зима. А вместо озера теперь спортивная площадка. А как же утки? Где же теперь живут утки? И ледяной ужас сковывает сердце, как в детстве. И я грустно бреду домой, сжимая в руках батон.
И пусть многих из тех мест, где я гуляла в детстве, уже давно нет. Нет моих близких, с которыми я тут жила. Нет и меня, той, которая мелькает на этих отрывках памяти. Пусть высотки сменили дома, люди сменили людей, площади стали дорогами, скверы превратились в улицы. Но я по-прежнему живу в этом городе, а он живет во мне. Красивый, статный, величавый, такой разный, живой, энергичный. Город-сказка, город-мечта. Город, который никогда не спит. Город, который слезам не верит. Город, который не прощает слабость.
Через пару лет, гуляя с собакой, я случайно наткнусь на небольшое озеро рядом со своим новым домом. Тихое, красивое. И обязательно пойду туда кормить уток. И неважно, что сейчас еще осень. Я буду сидеть на берегу и задумчиво бросать куски самого мягкого белого хлеба, который найду. Потому что бабушка научила им помогать. Потому что они, как и я, здесь родились, и это их дом. А значит они такие же, как и я, натерпевшиеся, хмурые, вечноголодные, пытающиеся изо всех сил выжить. Это наш город. Мой и их. Мы с ними - москвичи.
С Днем Рождения, Москва!