КИЕВ
По-над сдобными киевскими холмами,
подобна осыпающейся почве,
съедобная раскатывается халва
мешающихся с кровью пророчеств.
Всяк пожравший ее замечает
(а она забивает рот, что дышать невозможно)
контуры серебряного меча и
клинка, вложенного в облака, как в ножны.
Влажны Родины-матери металлические глаза:
испарина тумана на днепровских высотах.
«Мати, мати, що ти бачишь?»
«Повяла лоза
винограда божьего, тёмен воск в сотах.
Святость, точно гусеница, точит склоны сухие,
роет ходы, отдыхает в печерах, чтоб лепо
выкуклиться в Ярославовом городе Святою Софией:
бабочкой, переодетой в бабу Мазепой.
Чтобы расправить крыла, утешая кадавров,
чтобы пролететь над Крещатиком да над Ирпенем
и, сделав круг, ударить в литавры Лавры
всеми куполами золотистых своих песнопений.
От Боголюбского до богомерзкого разницы слог ли?
Думаешь образ мой вышгородский,
обугленный, точно Углич Батыем, смог ли
Владимирским стать, перекрещён - секирой, по-готски?
О, елеуса! О, елеуса!
Я и тогда всех спасала, спасала,
деток своих снимала с крестов, как Иисусов,
прятала их в могилах от Перемышля и до Урала.
Точно секретики, стеклышки да огрызки,
хоронила средь далеких манчжурских горок,
чижиков худых, мышат киргизских,
всех этих раскосых Ванек, Егорок.
Вытирала сопли у сопок, в поле
половецкие полки обнимала сталью,
чтобы не ходили во вражде боле,
чтобы там, в земле, тоже родными нам стали.
Да и что разбирать? Кто горел по окопам,
по церквям, по печам, по домам профсоюзов,
всех любить предстоит общим комом - скопом,
потому - кто разлепит вас сейчас, карапузов?
Что теперь? Всяка тесная грудь - барабан.
Всякий сердцем стучащий в ребро - барабанщик.
Бледный мечется конь. Черный щурит зрачок балабан.
Косарь целит косу до капустных голов
и готов
разливать по гробам щи.
Червь в земле закипает,
чернь ножи закупает,
на небе червоно,
в проёмах оконных
кресты да кресты.
Рыба ходит по водам густым.
Каждый город стремится остаться пустым.
Но
всех вас, вешающих и висящих на клену,
на коленях стоящих и ставящих тех, что в плену,
клин вбивающих и клином входящих, - ни одного не прокляну.
Слышите? Как не просите - не прокляну»!
Мати стальная, слеза на твоем оке.
Святость сидит, точно птица, на твоем плече.
Днепр ластится широкий -
котик ничей.
По-над холмами киевскими, всякому бормотанию палач,
луна катится, как свежеиспечённый калач.
Катится, катится из подземных печей
да становится всё горячей.