Living in the shadows
Всё же стоило рассказать тебе про здешнюю осень, да только так, чтобы её не опошлить, не вплести в эти слова ничего лишнего, не перенасытить никогда не существовавшими деталями, не перебить провода, оставив осень за спинами людей точно такой же яркой, как дальний свет, словно лезвие прожекторов, как прочный, закостеневший от холода фонарь на том конце нашей улицы... И впервые видится всё как будто бы с самого начала. Таким большим, словно крепостная стена. Да только крепостная стена хрупка и ненадёжна без замурованных в ней стихий, старинных монет, останков костей или ржавой жестянки со старыми письмами. А город - город абсолютно любой, - попросту подделка, декорация, которой охотно обманывались бы туристы, и будут обманываться когда-нибудь ещё, но только не мы - покуда он не выкрашен нашими собственными воспоминаниями. Прозрачный сентябрь с его радостным гулом детства, раздающимся эхом школьного звонка, огромными зимними яблоками, тянущими рюкзак, и таким знаменующим, важным запахом первых осенних кострищ по чужим дворам, в который пристально вслушиваешься, словно хищник.
Затем приходит октябрь. Как правило, немногословно, вымывая до блеска мерцающий фарами асфальт, вымешивая воздух с оранжево-серым смогом, светом фонарей, дешёвой выпивкой за - поскрипывающими от ветра и призраков, - гаражами, чужими куртками на плечах, пахнущими не то табаком, не то чем-то до невозможного траурным и восточным. К концу осени всегда приближаешься робко, укутавшись потеплей, робко ступаешь на первый хрупенький лёд, сковавший не то твою лужицу, не то целую Вселенную и планету, или колесишь по окраинам в погоне за воздухом, которым никак не надышаться. Не собрать, словно родниковой святой воды, в бутылки, черпаки и ведёрки. Но только осень с тех самых пор отчасти всегда помешательство и влюблённость. Отчасти - родниковая и святая вода, отчасти - дымка, холодная пелена тумана. Отчасти город и целый мир, целый живой человек со всеми своими чаяниями. Осень - стихия, и то, что есть в каждом наступившем дне абсолютно любого последующего сезона, потому что любовь - самая известная из существующих молитв, самая чистая, светлая магия из возможных...
Затем приходит октябрь. Как правило, немногословно, вымывая до блеска мерцающий фарами асфальт, вымешивая воздух с оранжево-серым смогом, светом фонарей, дешёвой выпивкой за - поскрипывающими от ветра и призраков, - гаражами, чужими куртками на плечах, пахнущими не то табаком, не то чем-то до невозможного траурным и восточным. К концу осени всегда приближаешься робко, укутавшись потеплей, робко ступаешь на первый хрупенький лёд, сковавший не то твою лужицу, не то целую Вселенную и планету, или колесишь по окраинам в погоне за воздухом, которым никак не надышаться. Не собрать, словно родниковой святой воды, в бутылки, черпаки и ведёрки. Но только осень с тех самых пор отчасти всегда помешательство и влюблённость. Отчасти - родниковая и святая вода, отчасти - дымка, холодная пелена тумана. Отчасти город и целый мир, целый живой человек со всеми своими чаяниями. Осень - стихия, и то, что есть в каждом наступившем дне абсолютно любого последующего сезона, потому что любовь - самая известная из существующих молитв, самая чистая, светлая магия из возможных...