Было
Было сложно сберечь тепло, сохранить его в условиях крайнего севера, пронести в себе сквозь сотню километров непролазных скал и стихийных порывов ветра, сбивающих с ног всякий раз, когда приближалась к затухающему костру, островком чернеющему из-под толщи векового снега. Было сложно тащить за собой свои чувства - вмёрзшие в лёд, - словно труп без вести пропавшего альпиниста, - и этот страх, и слепую надежду, когда все вокруг только и делали, что кричали: "Оставь!" Было важно сохранить тепло, и сопереживание, и способность любить, втягиваясь в волну очередного людского равнодушия, где сложнее всего - это объяснить остальным, зачем я столь мучительно воскрешаю то, в чём уже, очевидно, нет никакого смысла. Провожать уходящие поезда, и плестись по заснеженным улицам, натянув на глаза капюшон - пелену безразличия ко всему, что теперь существовало в реальности. Плестись с неминуемо разрастающейся внутри тоской. Тоской по самой себе, и той, кем ты не случилась, и тем, кого уже не догнать. Во всяком случае не в этой, третьей по счёту, жизни. Было сложно видеть в себе незнакомца, растить в себе незнакомца - того, кто будет вести за тебя дела, общаться с людьми, отвечать на звонки и письма, - и всякий раз натыкаться на пропасть, в которую, если и лететь, то точно прицельно, быстро и в одиночку. Было сложно сберечь мечту, сохранить её в условиях беспросветного марева, где наваждение сменяется ещё одним наваждением, где всё, что случается, моментально приплетается к уготованному контексту, превращая огромный мир в одну слепую мантру "во имя" и "для". Да, но в какой-то момент становится решительно плевать, что подумают о тебе эти люди, и те, кто не принял или не смог, или те, кто по какой-то причине возненавидел твоё сугубо детское упорство, заведомо шаткое безрассудство или нарочито - целую тебя саму. В какой-то момент перестаёшь сражаться с ветряными мельницами, опуская тяжёлый меч, и уходишь куда-то вдаль, куда-то за горизонт, где всё уже не кажется столь разрушительным, безвыходным и фальшивым. Потому что нет ничего прекраснее осознания в себе нерушимого, бессмертного, огромного и твоего, где нет страха, нет фильтров, цензоров, нет ничего, что способно заставить тебя притворяться и быть кем-то выдуманным, чужеродным, другим. Нет ничего прекраснее осознания того, что с кем-то ты ещё можешь быть самим собой. Даже если этот кто-то в итоге окажется тем, кого нигде, кроме тебя самой, не существовало.