две песенки
***
Ахиллес завязывает шнурки,
Размышляет вслух, что теперь ни-ни.
На банановой шкурке сидят зверьки.
Оступившегося - толкни.
Черепах не видно, они везде:
Запах супа, танковый корпус - в бой!
Преуспел в незнаемое в езде,
Не задерживай, дорогой.
Ахиллес встает и кричит ура,
Перевязан ленточками, как торт.
Но опять - банановая кожура,
Мордой в грязь, парень, это спорт,
Не искусство - битва за урожай.
Мимо с лязганьем гусеницы ползут.
Не вставай и думать не возражай,
Отдохни, быстроногий, тут.
Все стихии шепчут ему навзрыд,
А рептилия, древний наморщив нос,
В пыльном шлеме молча над ним стоит
И целует в пятку взасос.
***
В греческом зале в черкеском седле
Век бы сидел я и вишенку кушал
С черепом пахаря, знал я его -
Тоже ходил бегунком по начальству,
Сызмальства весел и травку курил,
Ну, а уволился - и результат.
В доме кирпичном с казенным харчо
Много кузнечиков тайных живет,
Каждый как минимум в чине майора.
Слушай, как Минин Пожарского, их -
Век бы стоял, прислонясь к косяку.
Ахиллес завязывает шнурки,
Размышляет вслух, что теперь ни-ни.
На банановой шкурке сидят зверьки.
Оступившегося - толкни.
Черепах не видно, они везде:
Запах супа, танковый корпус - в бой!
Преуспел в незнаемое в езде,
Не задерживай, дорогой.
Ахиллес встает и кричит ура,
Перевязан ленточками, как торт.
Но опять - банановая кожура,
Мордой в грязь, парень, это спорт,
Не искусство - битва за урожай.
Мимо с лязганьем гусеницы ползут.
Не вставай и думать не возражай,
Отдохни, быстроногий, тут.
Все стихии шепчут ему навзрыд,
А рептилия, древний наморщив нос,
В пыльном шлеме молча над ним стоит
И целует в пятку взасос.
***
В греческом зале в черкеском седле
Век бы сидел я и вишенку кушал
С черепом пахаря, знал я его -
Тоже ходил бегунком по начальству,
Сызмальства весел и травку курил,
Ну, а уволился - и результат.
В доме кирпичном с казенным харчо
Много кузнечиков тайных живет,
Каждый как минимум в чине майора.
Слушай, как Минин Пожарского, их -
Век бы стоял, прислонясь к косяку.