Бондарчук сжёг Казантип, снимая "Обитаемый Остров". Путин работает более масштабно. Он ставит классиков на всей территории страны. Причём своей страны ему для этого не хватает. Судите сами.
Это кстати очень вскользь. Наугад открывал книжку. Там можно целый диссер написать на базе сравнительного анализа реальных тоталитарных режимов и Саракшем)
Вот тоже цитатка хорошая:
- Номер семьдесят три - тринадцать, - сказал адъютант. Номер семьдесят три - тринадцать вошел и сел на табурет. Он тоже был в наручниках, хотя одна рука у него была искусственная - сухой жилистый человек с болезненно-толстыми, распухшими от прокусов губами. - Ваше имя? - спросил бригадир. - Которое? - весело спросил однорукий. Максим даже вздрогнул: он был уверен, что однорукий будет молчать. - У вас их много? Тогда назовите настоящее. - Настоящее мое имя - номер семьдесят три - тринадцать. - Та-ак... Что вы делали в квартире Кетшефа? - Лежал в обмороке. К вашему сведению, я это очень хорошо умею. Хотите, покажу? - Не трудитесь, - сказал человек в штатском. Он был очень зол. - Вам еще понадобится это умение. Однорукий вдруг захохотал. Он смеялся громко, звонко, как молодой, и Максим с ужасом понял, что он смеется искренне. Люди за столом молча, словно окаменев, слушали этот смех. - Массаракш! - сказал наконец однорукий, вытирая слезы плечом. - Ну и угроза!.. Впрочем, вы еще молодой человек... Все архивы после переворота сожгли, и вы даже не знаете, до чего вы все измельчали... Это была большая ошибка - уничтожать старые кадры: они бы научили вас относиться к своим обязанностям спокойно. Вы слишком эмоциональны. Вы слишком ненавидите. А вашу работу нужно делать по возможности сухо, казенно - за деньги. Это производит на подследственного огромное впечатление. Ужасно, когда тебя пытает не враг, а чиновник. Вот посмотрите на мою левую руку. Мне ее отпилили в доброй довоенной охранке, в три приема, и каждый акт сопровождался обширной перепиской... Палачи выполняли тяжелую, неблагодарную работу, им было скучно, они пилили мою руку и ругали нищенские оклады. И мне было страшно. Только очень большим усилием воли я удержался тогда от болтовни. А сейчас... Я же вижу, как вы меня ненавидите. Вы - меня, я - вас. Прекрасно!.. Но вы меня ненавидите меньше двадцати лет, а я вас - больше тридцати. Вы тогда еще пешком под стол ходили и мучили кошек, молодой человек... - Ясно, - сказал штатский. - Старая ворона. Друг рабочих. Я думал, вас уже всех перебили. - И не надейтесь, - возразил однорукий. - Надо все-таки разбираться в мире, где вы живете... а то вы все воображаете, будто старую историю отменили и начали новую... Ужасное невежество, разговаривать с вами не о чем...
Вот тоже цитатка хорошая:
- Номер семьдесят три - тринадцать, - сказал адъютант.
Номер семьдесят три - тринадцать вошел и сел на табурет. Он тоже был в наручниках, хотя одна рука у него была искусственная - сухой жилистый человек с болезненно-толстыми, распухшими от прокусов губами.
- Ваше имя? - спросил бригадир.
- Которое? - весело спросил однорукий. Максим даже вздрогнул: он был уверен, что однорукий будет молчать.
- У вас их много? Тогда назовите настоящее.
- Настоящее мое имя - номер семьдесят три - тринадцать.
- Та-ак... Что вы делали в квартире Кетшефа?
- Лежал в обмороке. К вашему сведению, я это очень хорошо умею. Хотите, покажу?
- Не трудитесь, - сказал человек в штатском. Он был очень зол. - Вам еще понадобится это умение.
Однорукий вдруг захохотал. Он смеялся громко, звонко, как молодой, и Максим с ужасом понял, что он смеется искренне. Люди за столом молча, словно окаменев, слушали этот смех.
- Массаракш! - сказал наконец однорукий, вытирая слезы плечом. - Ну и угроза!.. Впрочем, вы еще молодой человек... Все архивы после переворота сожгли, и вы даже не знаете, до чего вы все измельчали... Это была большая ошибка - уничтожать старые кадры: они бы научили вас относиться к своим обязанностям спокойно. Вы слишком эмоциональны. Вы слишком ненавидите. А вашу работу нужно делать по возможности сухо, казенно - за деньги. Это производит на подследственного огромное впечатление. Ужасно, когда тебя пытает не враг, а чиновник. Вот посмотрите на мою левую руку. Мне ее отпилили в доброй довоенной охранке, в три приема, и каждый акт сопровождался обширной перепиской... Палачи выполняли тяжелую, неблагодарную работу, им было скучно, они пилили мою руку и ругали нищенские оклады. И мне было страшно. Только очень большим усилием воли я удержался тогда от болтовни. А сейчас... Я же вижу, как вы меня ненавидите. Вы - меня, я - вас. Прекрасно!.. Но вы меня ненавидите меньше двадцати лет, а я вас - больше тридцати. Вы тогда еще пешком под стол ходили и мучили кошек, молодой человек...
- Ясно, - сказал штатский. - Старая ворона. Друг рабочих. Я думал, вас уже всех перебили.
- И не надейтесь, - возразил однорукий. - Надо все-таки разбираться в мире, где вы живете... а то вы все воображаете, будто старую историю отменили и начали новую... Ужасное невежество, разговаривать с вами не о чем...
Reply
Leave a comment