Риторические фигуры нетрадиционного законодательства
Приходится писать много скучных букв в последнее время, малость наступая на горло "профильной" теме. Что делать - вынуждают. Абсолютно необходимо выводить на чистую воду манипуляторов, отравляющих наше сознание лицемерной ложью и ненавистью и ставящих этим под угрозу национальную безопасность и перспективы развития страны как цивилизованного государства. Делаю сейчас логико-семантический разбор "гомофобного закона". Эта часть в ходе анализа отпочковалась от основного текста и публикуется отдельно.
Петербургский философ и герменевт С.В.Чебанов ввёл понятие речевых единиц с неопределённо-переменным смыслом.*** В одной из своих работ он даёт им следующую характеристику.
"В политических, идеологических, пропагандистских, педагогических текстах регулярно используется особый класс фразеологизмов, характеризующихся неопределённым значением, которое жёстко приписывается контекстом. Семантически такие слова де-факто пусты, но наличие их в предложении или синтагме как бы придаёт им дополнительный смысл. При этом прагматика накладывает жёсткие запреты на рефлексию такого смысла. (...)
... это своего рода идеологические междометия - с их помощью осуществляется попытка придать тексту содержательную и идейную значительность. (...)
Речь идёт о выражениях типа "наша великая Родина", звериная жестокость, субъективная точка зрения, непредсказуемые последствия и т.д. (...)
... нет никаких средств уточнить смысл выделенных слов, причём даже в том случае, если они входят в высокоспециализированные или профессиональные терминосистемы."
Такие лексико-фразеологические клише с явной суггестивной окраской и нередко с экспрессивными или даже аффективными коннотациями, используемые в качестве своеобразных ярлыков в газетной и политической риторике, сетевых дискуссиях, а также в языке официальных документов, в том числе и юридических, я предлагаю называть риторемами. Сейчас на наших глазах происходит быстрая популяризация новой риторемы - это так называемые "нетрадиционные сексуальные отношения". Из новоявленного (и крайне неудачного) юридического термина это словосочетание стремительно превращается в расхожий штамп, идеологическую погремушку.
Как известно, данный термин заменил "гомосексуальность" в окончательном тексте закона "О внесении изменений в статью 5 Федерального закона «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях защиты детей от информации, пропагандирующей отрицание традиционных семейных ценностей", принятого Государственной Думой РФ 11 июня 2013 г. Именно нетрадиционные сексуальные отношения нельзя теперь пропагандировать среди несовершеннолетних. Председатель Комитета ГД по делам семьи, женщин и детей Елена Мизулина в одном из выступлений так объяснила эту замену: "... мы согласились с ЛГБТ-сообществом, - что используя термин "гомосексуализм", мы его невольно пропагандируем, этот гомосексуализм. Мы решили ни в каком виде, даже через наш закон, не пропагандировать гомосексуализм."
Мизулина умолчала о том, что термин "пропаганда гомосексуализма" из версии законопроекта, принятой в первом чтении, критиковали, прежде всего, за отсутствие в законодательстве внятного определения понятия "гомосексуализм", а также за прямое указание на социальную группу, которую этот закон унижает и ставит под удар в случае принятия. По всей видимости, разработчики сочли, что пропагандировать нетрадиционные сексуальные отношения через обсуждаемый закон, в отличие от гомосексуализма, всё-таки можно. Что касается определения, то члены профильного комитета в один голос утверждают, что "нетрадиционные сексуальные отношения" - намного более чёткий и понятный термин.
Без сомнения, законодатели хорошо понимают, что по значению он существенно шире предыдущего. Первый заместитель председателя комитета Ольга Баталина сообщила в интервью порталу Право.Ru: "Было решено отказаться от термина "пропаганда гомосексуализма", мы перешли к общей норме "нетрадиционные сексуальные отношения". Таким образом, теперь поправки охватывают не только гомосексуализм". На официальном сайте профильного комитета также недвусмысленно указывается: "Вместо термина «гомосексуализм», в законопроекте используется более емкий термин «нетрадиционные сексуальные отношения»" (орфография оригинала сохранена - CD).
Казалось бы, введение подобного неологизма с расширенным значением в текст нормативного правового акта должно сопровождаться его ясной и исчерпывающей дефиницией, позволяющей чётко очертить объём понятия и соответствующую сферу правоприменения. Однако разработчики закона убеждены, что мы имеем дело с устоявшимся терминологическим оборотом, однозначно понимаемым в существующей судебной практике. Баталина в том же интервью выразилась лаконично: он предполагает отношения иные, нежели между мужчиной и женщиной.
Более подробно комментирует этот вопрос Мизулина:
"... в правоприменительной практике судов общей юрисдикции, в решении Конституционного суда Российской Федерации прямо сказано, что традиционными являются сексуальные отношения, соответствующие традициям России, позволяющие воспроизводить потомство и воспитывать его в естественной среде. Все, что не подпадает под традиционные сексуальные отношения между мужчиной и женщиной, попадает под нетрадиционные. (...) Суды однозначно утверждают в своих решениях, что никаких проблем в правоприменительной практике, в трактовке, что такое традиционные сексуальные отношения и что такое нетрадиционные, не возникало и возникать не будет." Практически те же положения содержатся и в её выступлении на заседании ГД перед принятием ЗП во втором-третьем чтении.
Как сообщается на сайте Комитета ГД по вопросам семьи, женщин и детей, термин "нетрадиционные сексуальные отношения" используется в правоприменительной практике российских судов, в частности, в определении Судебной коллегии по административным делам Верховного Суда Российской Федерации от 15 августа 2012 года.
Такое выражение в этом документе действительно есть: "Судебная коллегия приходит к выводу о том, что оспариваемые нормы, устанавливающие недопустимость пропаганды гомосексуализма в отношении несовершеннолетних как активного навязывания информации о нетрадиционных сексуальных отношениях между людьми, направленных на формирование искаженного представления о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных брачных отношений, соответствуют федеральному законодательству, регламентирующему семейные отношения в Российской Федерации."
Судя по всему, при терминообразовании коллегия ВС отталкивается от формулы "национальные традиции отношения к семье как биологическому союзу, основанному на браке мужчины и женщины" (ibid.), так как это единственное упоминание о традициях перед употреблением обсуждаемого термина. Иначе как недоразумением назвать эту фразу трудно. Слово "традиция" толкуется современными нормативными словарями как "исторически сложившиеся и передаваемые из поколения в поколение обычаи, нормы поведения, взгляды, вкусы и т.п." (Большой толковый словарь русского языка. под ред. С. А. Кузнецова, 2009). Явления биологического порядка не подчиняются традициям, и хотя семья представляет собой отнюдь не только биологический, но ещё и социальный, культурный и экономический союз, традиции могут регулировать только её небиологические аспекты. Соответственно, сексуальные отношения в той части, которая задаётся сексуальной ориентацией и идентификацией, а не сексуальной культурой, в принципе не могут быть "традиционными" или "нетрадиционными". Авторы документа, таким образом, совершают здесь сразу две логические манипуляции: 1) распространяют смысл слова "традиция" на такие биологически детерминированные особенности, как сексуальное влечение и отчасти поведение, и 2) сводят семейные отношения исключительно к сексуальным.
Вряд ли можно сомневаться, что действительной основой анализируемого нами акта терминотворчества послужило выражение "человек (гражданин, лицо) нетрадиционной ориентации", распространившееся в 90-е годы 20 века в языке прессы как перифраз термина "гомосексуал(ист)" и его просторечных эквивалентов. Сейчас трудно судить, какая метафора лежала в основе этого эвфемистического обозначения, но для постперестроечного времени, когда рушились очень многие традиции, оно совсем не кажется странным. Слово "нетрадиционный" в этом сочетании сближается по значению с лексемами "непривычный", "необычный", "странный".. проще говоря, "queer" - что тут далеко ходить:)
Терминотворчество наших высших судебных и законодательных органов в данном случае представляет собой, таким образом, результат вторжения обыденного сознания в терминологическую материю права с его строгими дефинициями и референциями. Хуже всего, однако, что эта досадная ошибка не рефлексируется - в полном соответствии с наблюдениями Чебанова. Изначально семантически неточный и слабо мотивированный перифраз, удостоившись статуса термина, приобрёл самодостаточность и устойчивость под защитой негласного запрета на рефлексию. В результате мы получили терминологическую пустышку, изощрённую риторему, нежелательность и опасность которой очевидна с учётом серьёзности документов, в которых она выступает.
Чебанов так комментирует потенциальную опасность использования подобных конструктов. "Таким образом, эффект использования описанного типа лексики основан на том, что говорящий, а часто и слушающий ... не понимают произносимых слов, а реагируют на них как на указание использовать предписанные модели поведения по отношению к реалиям, обозначенным с помощью этих лексем. Такое невнимание к смыслу лексем делает возможным разного рода манипуляции с сознанием."
Описанные свойства позволяют использовать риторемы в качестве семафоров, ярлыков, облегчающих распознавание "свой-чужой" в идеологическом противостоянии, а также триггеров, запускающих "предписанные модели поведения", что в переводе на бытовой язык может быть просто натравливанием одних групп граждан на другие. Применительно к нашему случаю "нетрадиционность" на практике может обозначать всё, что покажется нетрадиционным конкретным субъектам, участвующим в процессе правоприменения - от выполняющих задержание до апелляционных инстанций.
Эмансипированность сексуальных практик у Homo sapiens от процесса биологического воспроизводства создаёт для этого великолепные предпосылки. Можно сколько угодно задавать себе и другим вопросы - попадут ли под действие закона групповые сексуальные действия или, скажем, отношения с участием трансгендерных людей - какого ответа можно ждать, если сами разработчики закона причисляют трансгендерность к сексуальным ориентациям? Когда законодатель, расписываясь в собственной некомпетентности и юридической ничтожности своих опусов, отдаёт установление фактической основы дела на откуп судам и прокуратуре, он создаёт порочный круг, чреватый злоупотреблениями и правовым хаосом.
*** С.В.Чебанов, 2004. Речевые единицы с неопределённо-переменным смыслом. В кн. "Петербург. Россия. Социум". Собр. соч. Т.3. С.244-250
Петербургский философ и герменевт С.В.Чебанов ввёл понятие речевых единиц с неопределённо-переменным смыслом.*** В одной из своих работ он даёт им следующую характеристику.
"В политических, идеологических, пропагандистских, педагогических текстах регулярно используется особый класс фразеологизмов, характеризующихся неопределённым значением, которое жёстко приписывается контекстом. Семантически такие слова де-факто пусты, но наличие их в предложении или синтагме как бы придаёт им дополнительный смысл. При этом прагматика накладывает жёсткие запреты на рефлексию такого смысла. (...)
... это своего рода идеологические междометия - с их помощью осуществляется попытка придать тексту содержательную и идейную значительность. (...)
Речь идёт о выражениях типа "наша великая Родина", звериная жестокость, субъективная точка зрения, непредсказуемые последствия и т.д. (...)
... нет никаких средств уточнить смысл выделенных слов, причём даже в том случае, если они входят в высокоспециализированные или профессиональные терминосистемы."
Такие лексико-фразеологические клише с явной суггестивной окраской и нередко с экспрессивными или даже аффективными коннотациями, используемые в качестве своеобразных ярлыков в газетной и политической риторике, сетевых дискуссиях, а также в языке официальных документов, в том числе и юридических, я предлагаю называть риторемами. Сейчас на наших глазах происходит быстрая популяризация новой риторемы - это так называемые "нетрадиционные сексуальные отношения". Из новоявленного (и крайне неудачного) юридического термина это словосочетание стремительно превращается в расхожий штамп, идеологическую погремушку.
Как известно, данный термин заменил "гомосексуальность" в окончательном тексте закона "О внесении изменений в статью 5 Федерального закона «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях защиты детей от информации, пропагандирующей отрицание традиционных семейных ценностей", принятого Государственной Думой РФ 11 июня 2013 г. Именно нетрадиционные сексуальные отношения нельзя теперь пропагандировать среди несовершеннолетних. Председатель Комитета ГД по делам семьи, женщин и детей Елена Мизулина в одном из выступлений так объяснила эту замену: "... мы согласились с ЛГБТ-сообществом, - что используя термин "гомосексуализм", мы его невольно пропагандируем, этот гомосексуализм. Мы решили ни в каком виде, даже через наш закон, не пропагандировать гомосексуализм."
Мизулина умолчала о том, что термин "пропаганда гомосексуализма" из версии законопроекта, принятой в первом чтении, критиковали, прежде всего, за отсутствие в законодательстве внятного определения понятия "гомосексуализм", а также за прямое указание на социальную группу, которую этот закон унижает и ставит под удар в случае принятия. По всей видимости, разработчики сочли, что пропагандировать нетрадиционные сексуальные отношения через обсуждаемый закон, в отличие от гомосексуализма, всё-таки можно. Что касается определения, то члены профильного комитета в один голос утверждают, что "нетрадиционные сексуальные отношения" - намного более чёткий и понятный термин.
Без сомнения, законодатели хорошо понимают, что по значению он существенно шире предыдущего. Первый заместитель председателя комитета Ольга Баталина сообщила в интервью порталу Право.Ru: "Было решено отказаться от термина "пропаганда гомосексуализма", мы перешли к общей норме "нетрадиционные сексуальные отношения". Таким образом, теперь поправки охватывают не только гомосексуализм". На официальном сайте профильного комитета также недвусмысленно указывается: "Вместо термина «гомосексуализм», в законопроекте используется более емкий термин «нетрадиционные сексуальные отношения»" (орфография оригинала сохранена - CD).
Казалось бы, введение подобного неологизма с расширенным значением в текст нормативного правового акта должно сопровождаться его ясной и исчерпывающей дефиницией, позволяющей чётко очертить объём понятия и соответствующую сферу правоприменения. Однако разработчики закона убеждены, что мы имеем дело с устоявшимся терминологическим оборотом, однозначно понимаемым в существующей судебной практике. Баталина в том же интервью выразилась лаконично: он предполагает отношения иные, нежели между мужчиной и женщиной.
Более подробно комментирует этот вопрос Мизулина:
"... в правоприменительной практике судов общей юрисдикции, в решении Конституционного суда Российской Федерации прямо сказано, что традиционными являются сексуальные отношения, соответствующие традициям России, позволяющие воспроизводить потомство и воспитывать его в естественной среде. Все, что не подпадает под традиционные сексуальные отношения между мужчиной и женщиной, попадает под нетрадиционные. (...) Суды однозначно утверждают в своих решениях, что никаких проблем в правоприменительной практике, в трактовке, что такое традиционные сексуальные отношения и что такое нетрадиционные, не возникало и возникать не будет." Практически те же положения содержатся и в её выступлении на заседании ГД перед принятием ЗП во втором-третьем чтении.
Как сообщается на сайте Комитета ГД по вопросам семьи, женщин и детей, термин "нетрадиционные сексуальные отношения" используется в правоприменительной практике российских судов, в частности, в определении Судебной коллегии по административным делам Верховного Суда Российской Федерации от 15 августа 2012 года.
Такое выражение в этом документе действительно есть: "Судебная коллегия приходит к выводу о том, что оспариваемые нормы, устанавливающие недопустимость пропаганды гомосексуализма в отношении несовершеннолетних как активного навязывания информации о нетрадиционных сексуальных отношениях между людьми, направленных на формирование искаженного представления о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных брачных отношений, соответствуют федеральному законодательству, регламентирующему семейные отношения в Российской Федерации."
Судя по всему, при терминообразовании коллегия ВС отталкивается от формулы "национальные традиции отношения к семье как биологическому союзу, основанному на браке мужчины и женщины" (ibid.), так как это единственное упоминание о традициях перед употреблением обсуждаемого термина. Иначе как недоразумением назвать эту фразу трудно. Слово "традиция" толкуется современными нормативными словарями как "исторически сложившиеся и передаваемые из поколения в поколение обычаи, нормы поведения, взгляды, вкусы и т.п." (Большой толковый словарь русского языка. под ред. С. А. Кузнецова, 2009). Явления биологического порядка не подчиняются традициям, и хотя семья представляет собой отнюдь не только биологический, но ещё и социальный, культурный и экономический союз, традиции могут регулировать только её небиологические аспекты. Соответственно, сексуальные отношения в той части, которая задаётся сексуальной ориентацией и идентификацией, а не сексуальной культурой, в принципе не могут быть "традиционными" или "нетрадиционными". Авторы документа, таким образом, совершают здесь сразу две логические манипуляции: 1) распространяют смысл слова "традиция" на такие биологически детерминированные особенности, как сексуальное влечение и отчасти поведение, и 2) сводят семейные отношения исключительно к сексуальным.
Вряд ли можно сомневаться, что действительной основой анализируемого нами акта терминотворчества послужило выражение "человек (гражданин, лицо) нетрадиционной ориентации", распространившееся в 90-е годы 20 века в языке прессы как перифраз термина "гомосексуал(ист)" и его просторечных эквивалентов. Сейчас трудно судить, какая метафора лежала в основе этого эвфемистического обозначения, но для постперестроечного времени, когда рушились очень многие традиции, оно совсем не кажется странным. Слово "нетрадиционный" в этом сочетании сближается по значению с лексемами "непривычный", "необычный", "странный".. проще говоря, "queer" - что тут далеко ходить:)
Терминотворчество наших высших судебных и законодательных органов в данном случае представляет собой, таким образом, результат вторжения обыденного сознания в терминологическую материю права с его строгими дефинициями и референциями. Хуже всего, однако, что эта досадная ошибка не рефлексируется - в полном соответствии с наблюдениями Чебанова. Изначально семантически неточный и слабо мотивированный перифраз, удостоившись статуса термина, приобрёл самодостаточность и устойчивость под защитой негласного запрета на рефлексию. В результате мы получили терминологическую пустышку, изощрённую риторему, нежелательность и опасность которой очевидна с учётом серьёзности документов, в которых она выступает.
Чебанов так комментирует потенциальную опасность использования подобных конструктов. "Таким образом, эффект использования описанного типа лексики основан на том, что говорящий, а часто и слушающий ... не понимают произносимых слов, а реагируют на них как на указание использовать предписанные модели поведения по отношению к реалиям, обозначенным с помощью этих лексем. Такое невнимание к смыслу лексем делает возможным разного рода манипуляции с сознанием."
Описанные свойства позволяют использовать риторемы в качестве семафоров, ярлыков, облегчающих распознавание "свой-чужой" в идеологическом противостоянии, а также триггеров, запускающих "предписанные модели поведения", что в переводе на бытовой язык может быть просто натравливанием одних групп граждан на другие. Применительно к нашему случаю "нетрадиционность" на практике может обозначать всё, что покажется нетрадиционным конкретным субъектам, участвующим в процессе правоприменения - от выполняющих задержание до апелляционных инстанций.
Эмансипированность сексуальных практик у Homo sapiens от процесса биологического воспроизводства создаёт для этого великолепные предпосылки. Можно сколько угодно задавать себе и другим вопросы - попадут ли под действие закона групповые сексуальные действия или, скажем, отношения с участием трансгендерных людей - какого ответа можно ждать, если сами разработчики закона причисляют трансгендерность к сексуальным ориентациям? Когда законодатель, расписываясь в собственной некомпетентности и юридической ничтожности своих опусов, отдаёт установление фактической основы дела на откуп судам и прокуратуре, он создаёт порочный круг, чреватый злоупотреблениями и правовым хаосом.
*** С.В.Чебанов, 2004. Речевые единицы с неопределённо-переменным смыслом. В кн. "Петербург. Россия. Социум". Собр. соч. Т.3. С.244-250