Переписка с Н. Ф. фон Мекк.
Неаполь,
3/15 марта 1881 г.
Милый, дорогой друг! Вчера я собрался написать Вам и только что сел, как ко мне явился один русский знакомый моряк, сообщивший страшное известие о трагической смерти государя. Известие это так поразило меня, что я едва не заболел. В такие ужасные минуты всенародного бедствия, при таких позорящих Россию случаях тяжело находиться на чужбине. Хотелось перелететь в Россию, узнать подробности, быть в среде своих, принять участие в сочувственных демонстрациях новому государю и вместе с другими вопить о мщении. Неужели и на этот раз не будет вырвана с корнем отвратительная язва нашей политической жизни? Ужасно подумать, что, быть может, последняя катастрофа еще не эпилог всей этой трагедии.
Я уже четвертый день в Неаполе. Мне приятно было уехать из Рима, где капризная судьба заставила меня целых восемь дней играть столь несвойственную мне роль светского человека. Зато здесь я живу настоящим туристом и никого не вижу, кроме двух-трех моряков наших, обедающих в моем отеле.
Вчера ездил на самую вершину Везувия. От Peзины до Обсерватории я шел пешком; затем по фуникулярной железной дороге взобрался на вершину и затем, сопровождаемый двумя гидами, всходил на самый кратер. Везувий в настоящую минуту не совсем покоен, и восхождение это, по обилию серных испарений, мешающих свободно дышать, довольно трудно, но зато зрелище кратера адски величественно, и я рад, что видел его.
Сегодня собирался ехать в Сорренто, но в такую ужасную минуту не до partie de plaisir [увеселительной прогулки], и поэтому я ограничился лишь посещением музея, который очень интересен.
Погода мне не особенно благоприятствует. С моря дует сильный ветер, в воздухе носится пыль, но Неаполь все-таки божественно хорош, и я очень счастлив, что попал сюда.
Будьте здоровы, дорогая моя!
Ваш П. Чайковский.
3/15 марта 1881 г.
Милый, дорогой друг! Вчера я собрался написать Вам и только что сел, как ко мне явился один русский знакомый моряк, сообщивший страшное известие о трагической смерти государя. Известие это так поразило меня, что я едва не заболел. В такие ужасные минуты всенародного бедствия, при таких позорящих Россию случаях тяжело находиться на чужбине. Хотелось перелететь в Россию, узнать подробности, быть в среде своих, принять участие в сочувственных демонстрациях новому государю и вместе с другими вопить о мщении. Неужели и на этот раз не будет вырвана с корнем отвратительная язва нашей политической жизни? Ужасно подумать, что, быть может, последняя катастрофа еще не эпилог всей этой трагедии.
Я уже четвертый день в Неаполе. Мне приятно было уехать из Рима, где капризная судьба заставила меня целых восемь дней играть столь несвойственную мне роль светского человека. Зато здесь я живу настоящим туристом и никого не вижу, кроме двух-трех моряков наших, обедающих в моем отеле.
Вчера ездил на самую вершину Везувия. От Peзины до Обсерватории я шел пешком; затем по фуникулярной железной дороге взобрался на вершину и затем, сопровождаемый двумя гидами, всходил на самый кратер. Везувий в настоящую минуту не совсем покоен, и восхождение это, по обилию серных испарений, мешающих свободно дышать, довольно трудно, но зато зрелище кратера адски величественно, и я рад, что видел его.
Сегодня собирался ехать в Сорренто, но в такую ужасную минуту не до partie de plaisir [увеселительной прогулки], и поэтому я ограничился лишь посещением музея, который очень интересен.
Погода мне не особенно благоприятствует. С моря дует сильный ветер, в воздухе носится пыль, но Неаполь все-таки божественно хорош, и я очень счастлив, что попал сюда.
Будьте здоровы, дорогая моя!
Ваш П. Чайковский.