Кавказский акцент - 1
«Чтобы понять Кавказ, нужно научиться танцевать лезгинку на 15 языках» - истина, озвученная одним из героев проекта. Думаю, с ней согласятся и все остальные. Эти 5 человек родились в разных уголках России далеко от Кавказских гор. У них европейский менталитет, светские манеры и аналитический склад ума. Они - журналисты федеральных средств массовой информации, и они пытаются понять Кавказ - как профессионалы и россияне. Это «лица некавказской национальности», которые мыслят на родном русском языке, но с кавказским акцентом.
[читать далее]
«Танцевать лезгинку на 15 языках»
РОМАН ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВ, работал на "Первом канале" и ТРК «Петербург-Пятый канал»
― В 1993 году я пришел на телевидение, и большинство моих материалов связана с Кавказом.
Я, человек генетически равнинный, удивляюсь здесь всему и каждый день. Природе, обычаям, национальным кухням. Я удивляюсь, как соседствуют богатство и нищета. Поражаюсь вспыльчивости, горячности мужчин и молчаливой мудрости женщин, потихонечку ведущих в нужном направлении этих джигитов. Приятно удивляюсь круглосуточному гостеприимству и неприятно - подрастающему поколению, привыкшему зарабатывать не трудом, как их отцы, а «стечкиным».
Несомненное отличие Кавказа ― клановая, родовая общность. Верность «своим» и безусловное повиновение во всем. Продиктовано это, наверное, компактным проживанием, необходимостью выживать и в суровых природных условиях и в конкурирующем окружении. За сотни лет это наложило свой отпечаток на жителей региона. Когда спускаешься на равнину и отправляешься севернее, такая особенность растворяется. Начинают действовать другие механизмы социального выживания.
Конечно же, гордость. Когда в комнату заходит кавказец, сначала в дверях появляется она, а затем уже хозяин. И не важно, есть ли за ней иногда что-нибудь, кроме осознания места рождения. Но именно природная гордость придает кавказцу напористость и помогает решать многие жизненные проблемы.
Славянское во мне переплелось с кавказским. Но когда начинаешь рассматривать эти хитросплетения пристальнее, то видишь, что глубинное в народах едино. Уважение к старшим, любовь к Родине, честность, открытость, умение дружить и стремление делать добро. Остальное ― от лукавого. Или от шайтана, если хотите.
Долгие годы государством применялся тупиковый алгоритм взаимодействия с регионом. Не «как надо, чтобы решить проблему», а «как надо, чтобы набить карманы кучке дельцов». Мудрая национальная политика отсутствовала как таковая. Даже профильное министерство в России упразднили. И это в такой многонациональной стране! Как результат ― в регион полезла всякая пакость из-за рубежа. Чужаки на Кавказе укореняют свои центры влияния, совершенно чуждые местным историческим традициям, адатам. Вспомните ― при Руслане Аушеве в Ингушетии официально действовали шариатские суды и было узаконено многоженство! Агрессивные ответвления мусульманства, вытащенный из склепа черкесский вопрос, нерешаемые передряги между Осетией и Ингушетией ― как неправильно прооперированный перелом шейки бедра. Вроде и покой нужен, но ведь и жить дальше надо. И это все на фоне тотальной коррупции, безработицы, обнищания людей, падения общего уровня образованности, нередко сомнительных спецопераций силовиков. Неудивительно, что люди ощущают себя брошенными, обманутыми, преданными некогда могучим государством. Рядом тут же возникают угодливые подсказчики с учебниками по минированию дорог, идейным оправданием терроризма и свободной наличностью.
Сегодня власть почему-то решила, что если она засыплет СКФО деньгами до самого Цея, то проблемы рассосутся сами собой. Однобокий, опасный подход. И приведет он только к тому, что финансы осядут у 5% элиты. Причем не вся она и местная-то. Выход в комплексном подходе, в изменении потребительского подхода к региону.
Здесь нет неинтересных людей. Политики и пастухи, художники и военные, артисты и журналисты ― у каждого своя сверхзамечательная жизнь. О каждом можно снимать сюжеты. Каждого можно избрать президентом своей республики. Ну, хотя бы на один день.
Местный менталитет пока еще с трудом впускает в себя такое понятие, как работа в сфере услуг. Помню, мы разговаривали с хозяевами московской гостиницы в Домбае, они признались, что горничных приходится привозить из центральных областей страны. А вот в Приэльбрусье я постоянно останавливался в семейном мини-отеле. И забота о комфорте клиентов там, пожалуй, не хуже европейской.
Места для отдыха здесь в прямом смысле заповедные. Пейзажи, тишина, вода, релакс. Архыз, уютный Владикавказ, Долина Роз в Кисловодске, Таргим, Итум-Кале, Голубое озеро в КБР, древний Дербент ― трудно все перечислить. Не удавалось побывать в Цее и на озере Казеной-Ам. Надеюсь реализовать свою мечту.
Однажды во время перелета из Москвы в Моздок мы умудрились отстать от… военного почтового ТУ-134. Во время промежуточной посадки на одном из аэродромов, здесь же, на Кавказе, нашей съемочной группе дали пару часиков свободного времени. Мы и несколько офицеров вырвались в магазин, а когда вернулись, «тушка» отрывалась от взлетной полосы. Оказывается, какой-то чин дал команду на взлет без нас. Пятница. Вечер. С военного аэродрома нас всех вывел патруль, и мы сутки на перекладных добирались до места назначения. Офицеров нам пришлось довозить за свой счет. Эти сутки в Моздоке на наших вещах просидел человек, оставшийся тогда в салоне. И тем самым спас нас и нашу аппаратуру.
К сожалению, большая часть командировок новостийного тележурналиста связана с ЧП, проблемами, людскими трагедиями. Самым тяжелым для меня было известие о гибели моего друга, коллеги, журналиста Рамзана Хаджиева. После захвата боевиками Грозного в августе 1996 года он вывозил из города свою семью. На одном из КПП их остановили солдаты, проверили удостоверение корреспондента ОРТ. Пропустили. Едва машина отъехала, вслед раздались выстрелы из крупнокалиберного пулемета. За гибель Рамзана никто не ответил. Расследования не было. Все списали на войну. На Кавказе погибло много моих коллег. В 1998 году мы поставили им памятник в Приэльбрусье, рядом с памятником солдатам, защитившим Кавказ в Великой Отечественной войне. Уже тогда на камне было высечено 18 фамилий.
Я был одним из первых журналистов, которые попали в Буденновск после нападения банды Басаева. Это была первая горячая точка, и перенес я ее очень тяжело. Когда вернулся в Ставрополь и шел по улице, на шею буквально бросилась незнакомая женщина. Оказывается, в одном из моих репортажей она увидела живым своего сына. А ведь ей сказали, что он убит. И тогда я понял, для кого, на самом деле, должен работать. Для этой женщины.
Мой знакомый однажды сказал: «Я умею танцевать лезгинку на 15 языках». Нужно знать и уважать Кавказ, и тогда он ответит взаимностью.
«На Кавказе все ― и плохое, и хорошее ― ярче»
НАДЕЖДА КЕВОРКОВА, обозреватель телеканала «Russiatoday»
― Я бывала на Кавказе в детстве ― мои бабушка и дедушка жили в Баку, а потом переехали в Кисловодск, хотя могли уехать и в Москву к детям, но не захотели. А летом мы ― ученики московской элитной школы, дети и внуки больших «шишек», ездили на сельскохозяйственную практику на Ставрополье полоть огурцы. На выходные выезжали в горы. Несколько раз нас разбирали на ночевку карачаевские и татарские семьи. Я помню эти радушие, гостеприимство и отеческую заботу, но и мы вели себя тихо и вежливо.
Потом я приехала в Грузию. Тбилиси был городом сказочных людей в черном, и на каждом углу вспоминались строчки из поэтов, русских и грузинских. Тогда самое страшное, что вас могло ожидать на военно-грузинской дороге ― закрытый из-за снегопада перевал. А потом я побывала в Грузии в 1998 году и была поражена: потерянные и несчастные люди, проспект Руставели весь в выщерблинах от снарядов, нищие на улицах…
В Дагестане тоже все было, как во сне. Москва уже тонула в малиновых пиджаках, пьяные «новые русские», шеренги проституток. А в Дагестане первое, что я увидела ― девушка в длинном платье с кувшином на плече, она шла к роднику ― вышла из тумана и в туман ушла, как гений чистой красоты. Ничего этого больше нет.
На Кавказе все ― и плохое, и хорошее ― ярче. Почему так, я не знаю.
Нет никаких специальных «кавказских» проблем, есть наше общее сползание в область бездны человеческого разложения. У кавказцев больше шансов остановить этот процесс в себе, а значит, и в близких, и, может быть, во всей стране. Просто у них в воспитании заложены некие незыблемые принципы, и они работают. А у городского люмпенизированного населения их нет.
На Кавказе мне довелось познакомиться с удивительными людьми. Многих из них уже нет в живых. Покойный Надиршах Хачилаев ― человек, который не менялся в зависимости от обстоятельств: он открыто декларировал веру и следовал ее указаниям. И будучи депутатом Думы, и в тюрьме, и выйдя на волю, и даже в момент своей трагической смерти. Недавно не стало Кафлана Ханбабаева ― ученого, коммуниста, историка. В свое время он рассказал мне о Дагестане так, что я до смерти не разлюблю этот край. Я помню, как мы шли километра два по городу несколько часов ― потому что он про каждый дом и его обитателей рассказывал отдельную сагу. С чеченской певицей Лизой Умаровой мы познакомились случайно, но с тех пор и не расстаемся. Она начала записывать и исполнять свои песни во время войны. У нее случился такой толстовский прорыв на фоне общего жуткого молчания: «Не могу молчать!» И она запела. Слушали все: и чеченцы, и федералы, и в Грозном, и в Москве.
Есть особый человек в Кабардино-Балкарии. Это Расул Кудаев. Мы познакомились в 2004 году, когда его в числе группы российских заключенных освободили из тюрьмы в Гуантанамо, и он вернулся домой, а я приехала делать репортаж. Мы беседовали несколько дней подряд. Расул на примере своей жизни рассказал мне о том, как силовые структуры на протяжении нескольких лет хотели создать в республике очаг вооруженного подполья. Как молодых людей избивали во время совершения намаза, пресекали любую общественную и деловую активность мусульман, составляли «списки молящихся», в которые заносили не только мужчин, но их жен, матерей и детей. Расула арестовали спустя десять дней после нальчикского мятежа в октябре 2005 года. Я, как и другие журналисты, свидетель того, что Расул не участвовал в мятеже ― мы говорили с ним по телефону утром 13 октября. В то время он с трудом мог ходить, не говоря уже об участии в нападении. Седьмой год Расул в тюрьме, а суд еще даже не дошел до его «эпизода». В июне 2011 года я встретилась с ним тюрьме. Семь лет заключения не сломили его духа, хотя, конечно, подточили здоровье еще сильнее. Большую часть времени его держат в карцере. Тюремное начальство запретило передачи домашней еды, поэтому из всей тюремной пищи он может есть только хлеб и воду. Он невиновен и не идет на сговор с судом. Он молится. Пишет жалобы на содержание и ущемление прав заключенных. Страсбургский суд уже признал арест Расула и пытки, к нему применявшиеся, незаконными. Я счастлива, что Бог даровал мне счастье быть знакомым с таким человеком. Его нельзя сломить. Уверена, если его засудят или убьют, ничего не изменится ― этого человека нельзя победить всей мощи государства.
Глава Кабардино-Балкарии Арсен Каноков ― единственный из всех руководителей северокавказских регионов пришел в тюрьму к тем, кого пытали, и разговаривал с матерями тех, кого много лет мучили, третировали, не давали молиться, заносили в списки ваххабитов. Арсен Каноков пришел на слушания в Общественной палате по ситуации с судом, а потом все сделал, чтобы мы могли встретиться с заключенными в тюрьме. Это непросто, и я этому человеку благодарна.
С жителями Кавказа работать гораздо легче и лучше просто потому, что великодержавного чванства в них нет, а демократизм у них в крови ― настоящий демократизм, а не такой специальный, изготовленный по западным рецептам.
Всем, у кого кризис смысла жизни, но есть специальность, я рекомендую бросить свою глупую жизнь и ехать работать в селения на Кавказ ― учителями, врачами, инженерами, учеными, технологами, строителями. Они там нужны. Смысл сразу проявится, если не пить, не блудить и не воровать. И не хотеть работать менеджером «Газпрома».
Однажды я была в Хасавюрте вместе с человеком, который отрекомендовался как корреспондент американской газеты. Ни одной его заметки я так и не смогла потом найти. И вот, на каком-то этапе мы попали в хасавюртовский храм. Там мой дагестанский друг широким гостеприимным жестом зачерпнул ковшом из бочки со святой водой и предложил испить ее американскому товарищу. В глазах этого человека застыл ужас, потому что в его понятия о санитарии не входила идея пить из одной посудины с неизвестно кем, а он видел, как только что пила женщина с ребенком. И вот, желая спасти коллегу, я выхватила ковш, отпила из него и вернула на место, объясняя дагестанцам, что американцы просто не верят в святость святой воды. Тут мой американец пришел в себя, понял, что вода ему больше не грозит, и обвинил меня в том, что я ― настоящая шпионка, а вовсе не журналистка.
Вся Россия платит гигантские деньги, чтобы «откосить» от армии, а в Дагестане платят деньги за то, чтобы сына в армию взяли. Трогательно выглядит очередь мам на пункте с новобранцами и вселенских масштабов расстройство тех парней, которых не взяли.
В чужой монастырь со своим уставом не ходят, поэтому на Кавказе я встаю, когда входят, покрываю голову платком, не хожу в брюках, не обмениваюсь рукопожатиями, не говорю громко. Это не особо трудно, поскольку в православных монастырях ведут себя точно так же.
Кавказский акцент-2