Почему описать что-нибудь плохое, как правило, намного легче чем радостное?
Почему всегда находится тысяча верных слов и правильных способов, чтобы выразить тоску, гнев, обиду, выразить красиво, проникновенно, искренне а когда дело доходит до счастья, максимум, что получается :
-ну ты как?
-эмммм...знаешь..... ХОРОШО.
или промычать невнятно что-то, и слов будто не хватает, будто бы забылись все слова, а те, что остались не годятся, не передадут того, что в душе поет, да и как передать?
И все равно как-то сразу все понимают, что и правда все хорошо, на самом деле.
И более того, если пытаться развить мысль все-таки, обяснить, что тебе хорошо, и как именно хорошо, почти всегда все остальное звучит уже напыщенно и фальшиво. Лишним звучит.
И все цвета радуги внутри,вдруг отлично умещаются в шесть букв и точку
Счастье субьективно, и очень индивидуально, поэтому незаслуженно, зачастую
кажется более плоским и невыразительным чем грусть.
но это не так
Просто счастью не нужны слова.
Может ли быть так,что мы молчим о нем, просто потому, что хотим сохранить его в себе всё,
целиком и как можно дольше, и только для себя, пусть поет, и жалеем о том что и дышать-то приходится, не то что говорить?
И наоборот, рассказывать о том, что тревожит, бередит душу, мучает, можно бесконечно причем так, что рвем душу не только себе, но и тем кто нас слышит?
И все равно,и пусть, лишь бы прозвучало, вырвалось на волю, и может тогда полегчает?
И выпуская наружу темное, тяжкое, облекая боль, злобу, печаль,в слова, картины, музыку, мы словно пытаемся избавиться, зашвырнуть подальше от себя, потому что держать плохое в себе, оставаясь с ним один на один, так чтобы не ранило, не разьедало изнутри, не причиняло вред - невозможно?
Вытряхнуть осколки из башмака так, чтобы не порезаться еще больше?
Может поэтому всегда больше грустных песен, чем радостных, и печальных книг больше чем веселых?
Может это всего лишь инстинкт самосохранения, а вовсе не талант, и есть то самое, что заставляет выплескивать слова на бумагу,а краски на холст или под кожу, ваять в мраморе, высекать из гранита, лепить из хлебного мякиша в конце концов?
Именно он заставляет двигаться вперед,скидывая то, что не нужно, как змея кожу, как вспыхнувшую одежду, чтобы не сгореть совсем ?
Бросить и бежать скорее ?
Но тогда получается, что читая, слушая и разглядывая,
мы в какой-то степени впитываем в себя то, от чего пытались избавится
сотворившие и написавшие? Чужое несчастье?
А делясь своими печалями с теми, кому не все равно, мы как эсфаветную палочку передаем часть их тем кого любим и кто любит нас?
Так странно
И неправильно