Золотая рыбка. (Версия 2.0) Часть 1
Пролог.
Это должно было стать еще одной историей про старика и море, историей поучительной, полной интересных жизненных наблюдений и с логичным финалом: что вот, значит, так оно хорошо, а вот если так, то очень даже и плохо. Не поступайте вот так вот и эдак и тогда минует вас кара сия и не надо будет таскаться вдоль берега морского, опуская очи долу и не зная, что, собственно, со всей накопленной мудростью делать. Мудрых стариков у нас много, а морей не так чтобы, потому герой у нас будет обычный, знающий жизнь ровно настолько, чтобы жить по совести и не пытаться учить других.
I
(Здесь мы увидим те места, где возможно еще не бывали, а может никогда и не побываем.)
Часть 1. Симеон. Настоящее.
Жил да был теремок, был не низок не высок, два балкона, ставни в ряд - безупречный на мой взгляд. Словом, на берегу замечательно синего моря (не будем говорить какого, чтобы не обижать остальные моря) стоял себе домишко. Не так чтобы большой, но и не маленький, а, пожалуй что в самый раз. Крепко сбитый из потемневших от времени бревен, прогретый солнцем и просоленный морским ветром до той самой вкусной свежести, от которой возникает желание жить долго и непременно счастливо. Резные балкончики на втором этаже, кресло-качалка на крыльце, старый корабельный фонарь над входом. И если кому покажется, что может покосился дом, так разве что самую малость, чтоб удобнее было, чтоб ни ветер, ни бури уж точно, как ни старались, не смогли бы наш домик сдвинуть с насиженного, обжитого до полной уютности места. А перед домом лужайка, забор имеется, больше для виду правда, вокруг все равно свои; сети рыбацкие на кольях для просушки развешены, сарай лодочный, рядом весла новые сложены. Собака в будке дремлет, одно ухо востро держит - бдит. Куры по двору болтаются, кудахчут озабоченно. Два кота, сонных до одури блаженной, в тени лежат. Греют пузо, требухой рыбной набитое, щурятся солнцу. Нескончаемый шелест волн, крики чаек, да пожалуй что и все. Поодаль, вдоль берега, такие же дома стоят, ничем принципиальным не отличаются. И если кто мне предложит бросить городскую суету и уехать в далекие далека в поисках счастья, то лучше места и не сыскать. Определенно.
Беспечно дремавший до этого собакерик, вдруг открывает глаза, вскакивает, встряхивается, от души, с подвзвизгом зевает и перемещается поближе к крыльцу. На котов внимания не обращает. Те на него тоже. Тут, возле моря, не до глупостей. Открывается дверь и сорвавшись с места, кобелек несется к хозяину, скачет на задних лапах, радуется. Симеон, а именно так зовут нашего героя, морщится. Из приоткрытой двери все еще доносятся обличительные, то есть несомненно надуманные упреки жены, неплохой в общем женщины, но до всяких глупых домыслов охочей. Ну да все мы не идеальны.
Симеон осторожно ставит на крыльцо миску, до краев заполненную густой мясной похлебкой, куда тут же, почти по самые уши зарывается его четвероногий друг. Рядом пристраивает тарелку с жареными рыбьими головами и, наконец, закрывает дверь, отрезая от такого чудесного утра бесконечные женские причитания. Лицо его, напряженное доселе, разглаживается, заполняясь добрым, светлым теплом.
- Как мы ее, а, Сильвер? - оглянувшись на дверь, он треплет за ухо кобелька, - буянит там вхолостую, а мы и не слышим.
Сильвер довольно урчит, повиливая задом, не отрываясь, впрочем, от еды, - твоя мол, правда, хозяин, здорово мы ее уели. И вообще я тебе так скажу - ну их, этих женщин, разве нам с тобой вдвоем плохо? Замечательно! Я так полагаю. Жен этих вообще надо отменить за ненадобностью. Котов оставим, пес с ними. Пользы, конечно, ноль, но и вреда никакого. Да и привыкли мы к ним. А насчет жены ты подумай, - продолжает он, сыто отдуваясь и глядя на хозяина преданными глазами.
Еще раз потрепав донельзя довольного Сильвера, тот как раз закончил с похлебкой и перешел к рыбе, Симеон направился к креслу-качалке, на ходу доставая из карманов прочных брезентовых штанов кисет и трубку. Высокий, стройный, он вполне мог считаться молодым, если бы реже хмурился. Но видимо у него были на то причины. Так что если привыкнуть, то и не заметишь. Доброта тоже бывает хмурой. Она от этого еще сильнее. Набив трубку душистым голландским табаком, запыхтел, окутался клубами ароматного дыма. В окне мелькнуло и исчезло недовольное лицо жены. Пусть ее. Чего спрашивается портить глупыми обидами такое прекрасное утро. Леони, она не всегда такая. Телевидение, интернет и чересчур много по мнению Симеона свободного времени не шли ей на пользу. Людская глупость, лень, чванство и зависть, день за днем льющаяся с экранов и мониторов, временами делали его жену такой же дурой, как и выдуманных героинь ее сериалов и блогов, которые она с таким упоением читала. Не тех видимо читала. Не на тех наверное равнялась. Стройная, гибкая, с точеными запястьями, Леони была настоящей красавицей. Жаль, что в последнее время лицо ее часто портила гримаска обиды. Взалкала Леони красивой жизни. Простого житейского счастья ей оказалось мало. «Тут целый мир с ума сошел, так чего от жены требовать, - вздохнул про себя Симеон, - самому бы человеком остаться». Проблема жены, считал Симеон - заключалась в том, что у нее не было проблем. А откуда им взяться, если все есть. Он и дом мог новый купить, а зачем, если в старом так хорошо и удобно. Для чего? А вот жена его считала иначе. Дом это так. Предлог. Не стильно жил Симеон и все тут. И дом старый, и сам он немодный. Потому утро получилось действительно выдающимся. Однако долго терпеть женские капризы Симеон не собирался. Солнце забиралось все выше, день обещал быть хорошим, но лучше провести его подальше друг от друга. Ничего особенного он на сегодня не планировал, а значит - в море. Успокаивает лучше всего. Возьмет кувшин вина, сыра, зелени, мяса копченого, удочки и книгу. Это будет его личный выходной. Заслужил.
Выколотив трубку, поднялся, собрал вылизанные Сильвером до зеркального блеска миски, положил под крыльцо. После, набрав еды и снастей, спустился к причалу, где на легкой волне покачивалась его небольшая «флотилия». Причал, катер, небольшой баркас и несколько лодок - все они были его собственными, чем Симеон втайне гордился. Вся их деревушка кормилась рыбным промыслом, но мало кто имел больше одной лодки, а некоторые и вовсе арендовали, отдавая часть прибыли хозяину. Симеон всегда старался жить так, чтобы ни от кого не зависеть. Помочь другим - это запросто, а вот просить самому - не хотелось. Не привык. Да и плавать на своих суденышках, понимая, что всего достиг сам, было гораздо приятнее. Да. Всего добился сам и надо сказать добился немалого. А по-другому Симеон не умел.
Часть 2. Симеон. Прошлое. Печальное.
Давно, в другом времени и другой жизни, когда Симеон только-только шагнул в тот возраст, когда мальчишек начинают называть юношами, его отец, сильный, улыбчивый мужчина ушел в море и не вернулся. До этого нормально жили. Дружно. Не хуже и не лучше других. Отец уже брал Симеона с собой. Помогать вытягивать тяжелые сети. Мать с двумя младшими сестрами занимались разделкой улова, починкой сетей и прочими важными в хозяйстве вещами. А в тот день небо начало хмуриться с самого утра. Симеон остался дома. Отец так решил. Поплыл сам. Баркас был хоть и старый, но крепкий, а там кто его знает, что случилось. Может рыбы много в сетях было. Зачерпнул бортом, хлебнул воды и все. Ни отца, ни баркаса. Ничего.
Мать тяжело переживала его уход. До этого была легкой, не шла по земле - парила. Встречала рассветы, провожала мужа в море, дожидалась его возвращения и они долго гуляли по берегу, покрытому густыми закатными тенями. А дни пролетали в приятных хлопотах. Готовка, сбор трав, починка снастей, дом и хозяйство, обучение дочерей тем хитрым вещам, что составляют потаенную женскую суть. Да много ли надо, если счастлива. А как она пела. Как смеялась. Далеко-далеко разносили шальные ветры хрустальный звон ее голоса. А как не стало отца - мать замкнулась. Не озлилась, нет. Что толку роптать и гневить Бога. Таков удел живущих у моря. Не он первый, не он последний. Но она так и не простила отцу, что ушел без нее. Полосой лунного света, туда, где небо сливается с морем. Обрезали крылья, летать перестала, спустилась на землю, вобрала в себя тяжесть. Редко теперь улыбалась. Но когда улыбалась, будто солнце второе светить начинало. Этой улыбкой и жил Симеон первое время. Ей и спасался.
А Симеону пришлось становиться взрослым. Грусти не грусти, но когда на твои плечи ложится забота о трех самых дорогих твоему сердцу женщинах, тут уже не до жалости к себе. Некоторое время вертелся на берегу. Помогал разгружать улов, смолил лодки, выстругивал весла. О горе, постигшем его семью, знали все, деревня маленькая. Но ни о какой жалости, ни тем более вслух - речи не шло. На берегу моря все проще. Радовались нынешнему мгновению, жили здесь и сейчас. Помощь Симеона ценили, а платили тем, чем сами зарабатывали. Рыбой. Симеон от платы не отказывался, знал, что честно заработал. На жизнь хватало.
Спустя месяц отправился в город. Завербовался в матросы, сроком на два года. Матери сказал, что так надо. И больше ничего не добавил. Мать промолчала. Решимостью сын был весь в отца, разве что хмурился больше. Хотя это как раз понятно. Ничего не сказала, лишь перекрестила перед уходом и рухнула на кровать, вцепилась зубами в подушку, чтобы не закричать, не разбудить спящих дочерей. Когда те проснулись, все было как обычно, мать готовила завтрак. Объяснила, что брата некоторое время не будет. Для себя же она решила, что долг морю их семья выплатила сполна. А если небо считает иначе, то и жить тогда незачем, потому что верить не во что. И раз еще ничего не случилось, то и думать об этом стоит. Но каждый вечер она выходила на крутой обрыв, подолгу стояла на краю и шепот ее сливался с шепотом волн. Молилась наверное. А может разговаривала с кем-то. Впрочем, кто его знает. А Симеон работал. Благословленный морем, матерью и отцом, который конечно все видел. Иногда, в конце рабочего дня он замечал, как расходятся тяжелые тучи, посылая ему последний лучик солнца. Это отец. Он знал это точно.
Работать приходилось много, но работы Симеон не боялся, а платили неплохо. Дни пролетали быстро. Деньги делил на две половины. Одну сразу отсылал матери. Пусть живут нормально, пусть не пригибает нужда. И пусть прошлое остается в прошлом. Симеон не терял надежды, что увидит, как мать снова начнет парить. Вторую половину снова делил на две части, одну из которых тратил на всякую мелочь типа серег, украшений и прочих безделиц, которые так радуют женщин. Все это с любой удобной оказии пересылал домой. Сестрам. Пускай девчонки побалуются. Не стоит им привыкать к грусти с самого детства. Это еще успеется. Последняя часть исчезала неизвестно где. На себя Симеон не тратил ничего. У Симеона был план.
Команда траулера поначалу относилась к новичку с недоверием. Вина не пьет, в кости не дуется, в шумных посиделках не участвует. Свободное время проводит или на палубе, глядя в море, хотя чего на него глядеть, спрашивается, море и море; или в маленькой корабельной библиотеке. И в самом деле, где это видано - в день получки вся команда гурьбой несется в порт, в кабачки, в объятия легких женщин, а этот побродит по берегу, заглянет в магазин, на почту и обратно на корабль. Зато после выходных все хмурые, злые, лица зеленым отсвечивают, а запах над траулером стоит такой, что даже бывалые чайки в сторону шарахаются, а этот свеженький, как огурчик. Тягает лебедку, ворочает бухты тросов и уписывает обед в три горла, на который после бурных возлияний большинство смотреть просто не в состоянии. Однако со временем недоверие исчезло. Команда приняла немногословного, налитого какой-то внутренней, уверенной силой парня. Не раз выручал при авралах, всегда был готов подменить на вахте, чаще других дежурил на камбузе. Кока на корабле не было, готовили посменно. А стряпню Симеона хвалили все, даже капитан.
- Правильно живет парень, - сказал как-то боцман, перекатывая в зубах изгрызенную трубку. - Молодой, но неиспорченный. И в отличие от нас, у него есть шанс. Сказал, выразив общее мнение. Команда была согласна.
Когда срок контракта подошел к концу, Симеон ко всеобщему огорчению продлевать его не стал. Они здорово сдружились за эти два года, но он четко знал, что делать дальше, а этот этап уже пройден. Боцман опять кратко и емко выразил мнение большинства: «У парня есть шанс вырасти хорошим человеком». И с этим опять же были согласны все и даже те, кто этот шанс уже упустил. Хотя дело тут скорее не в упущенных возможностях. Так для себя решают тогда, когда все более или менее устраивает и человек смиряется. Нельзя понять, почему люди делают тот или иной выбор. И не нам их судить.
Вернувшись домой, не стал рассиживаться. Поговорив с рыбаками, приобрел старую, но крепкую лодку (теперь понятно, куда уходила четвертая часть жалованья). Несколько недель возился с ней, смолил, шпаклевал, перебирал мотор. Поставил небольшую надстройку. Вот так. Была широкопузая моторка, а получился крепко сбитый рыбацкий катерок со своим капитанским мостиком. (Не будем придираться к надстройке.) С таким судном, даже при среднем шторме Симеон гарантированно добирался до берега. Теперь можно было начинать свое дело. Мать вздыхала. Сын все больше напоминал ей мужа, разве что улыбался реже. Ну это нормально.
И ничего. Работа спорилась. Симеон швартовался у причала (тоже своего, тоже сам строил), сгружал рыбу и ящики с крабами, а мать и сестры принимались за дело. И далеко вдоль берега разносились их звонкие голоса и смех.