Осень. (бронетанковая история, навеяная игрой "World of tanks") Часть1.
«Вспоминая тихо о былом, сидя у могилы, говорят мужчины. Их морщины».
I
Пятясь по узкой улочке в поисках укрытия, не смог рассчитать точно и могучая машина задела соседний дом. После непрекращающихся бомбежек союзников, тот и так стоял на «честном слове» и столкновение с «ИС-2» стало его последним, предсмертным поцелуем. Рухнувшая стена накрыла танк, подняв огромное облако пыли и обнажив тщательно сберегаемый быт какого-то добропорядочного бюргера. В углу, среди веселых цветастых обоев, скалился выщербленным ртом рояль. «Зачем нужно было вводить в город танки, - мелькнула не в первый раз уже мысль. - Как слоны в посудной лавке, давим последнее, что уцелело». Мысль мелькнула и исчезла. Пока на красоту времени особо не было. Последние полчаса дуэли с «Королевским тигром» окончательно измотали и экипаж и машину. Ревя форсированными моторами, громадные танки в каком-то страшном танце смерти, кружили по кварталу, как два равных соперника. Тигр скалился, готовясь к последнему прыжку загнанного зверя. Но и Петру совсем не улыбалось стать жертвой. Кроя матом себя, давящего цветы палисадников, начальство, пославшего целую танковую армию перепахивать город, который через неделю сам выкинул бы белый флаг, несговорчивых немцев, которые почем зря жгли бензин, патроны и гибли, не желая признавать очевидное, он не забывал, прильнув к прицелу, осматривать перекресток. Упавшая стена сыграла на руку, надежно припорошив танк пылью, сделав неотличимой деталью разрушенного пейзажа.
«Идейный, сволочь», - подал снизу голос Степан. Водитель, из сельских трактористов, призванных по набору, с которым начинали воевать еще на «КВ-1с», и дошли до чудесного «ИС-2», пика советской танковой мысли. Хотя в полку поговаривали о какой-то невероятной машине «ИС-3», возможности которой были совсем уж безграничны. Басням Петр пока мало верил. Появится - посмотрим. «ИС-2» его вполне устраивал, особенно сейчас, выдержав за последние полчаса 2 прямых попадания и уйдя своим ходом в переулки.
- Я этих идейных в последнее время повидал, - продолжал Степан, глядя в водительский триплекс. - В СС и «Гитлерюгенд». Машина горит, а он вцепится в штурвал и несется на таран. Фанатики. Потом их так, с штурвалом, из танка и выковыриваешь. Чтоб похоронить, что осталось. Так и все их гестапо. Земля под ногами горит, сдохнем, а в поражение не поверим. На страну им плевать. Одно слово - фашисты.
- Не отвлекайся, Степка, - шуганул его ногой Петр, не отрывая взгляда от перекрестка. - Об идейности мы с тобой потом поговорим. Если доживем. Так что не отвлекайся.
- Есть, командир.
И дождались. Не замечая их укрытия, на перекресток, лязгая гусеницами, выполз тигр, настороженно водя башней. «Матерый», - уважительно подумал Петр. Тигру здорово досталось. Почти вся камуфляжная краска была посечена осколками, все притороченные ломы, лопаты, запасные траки, ящики с инструментами исчезли, будто и не было их. Весь в копоти и вмятинах стоял он, готовый до смерти биться, отстаивая идеалы, от которых давно отреклись вожди. Последний солдат несбывшейся империи. Матерый. «Простите», - прошептал Петр, в который раз подивившись хищной красивой грации этого совершенства немецких конструкторов. Он теперь всегда просил прощения перед выстрелом. И скомандовал уже совершенно другим, не допускающим сомнений, командирским голосом, - Осколочно-фугасным, по двигателю, огонь!» Клацнул затвор, башня содрогнулась от выстрела, наполнившись дымом и кислой вонью, сгоревшего пороха. Тигр остановился, будто налетев на невидимую стену, но командиром там был далеко не дурак. Башня стала разворачиваться в их направлении. Понять откуда стреляли было нетрудно. «Бронебойный, быстро, - оскалился Петр. Против немецкого снаряда их могла спасти только скорость. Поймав в прицел нижнюю часть башни, следующий выстрел он воепил прямо в соединение. - Повторный, еще один. - Второй выстрел направил туда же, дабы добить, расшатать, сбить. - Заряжай!». Но больше стрелять уже не требовалось. Дымил, подбитый первым же фугасом мотор, поникло орудие, в намертво застывшей башне, с заклиненным поворотным механизмом. Из открытого люка на щебенку вывалилась фигура в черном комбинезоне и отползала в сторону ближайшей витрины разбитого прямым попаданием кафе.
- Не стрелять, - сказал Петр. - Не стоит стрелять, если это уже ничего не меняет. Посмотрев вниз, на чумазые мордахи двух братьев уральцев, наводчика и заряжающего, подмигнул, - ну что, бронебойная команда. Победа за нами. Благодарю за отличную службу.
- Служим Советскому Союзу, - радостно и облегченно гаркнули те, - и Петр, откинув люк башни, зажмурился от солнца и внезапной тишины. Воздух, пропитанный дымом и гарью, казался необычайно чистым, свежим. Воздух весны. Теплой берлинской весны, конца апреля 1945 года. Последнее, что он услышал, был вопль Степана: «Командир, фаустники», - и Петра ударил, сбил с ног и унес водоворотом гулкий, яркий, белый свет.
II
Белый свет был первым, что Петр увидел, открыв глаза. «Командир, где мы», - повернув голову, он увидел, что на соседней тахте лежит Степан и изумленно глядит вокруг. Поодаль виднелись осовелые спросонья глаза уральцев, которые тоже вертели кудлатыми головами, не понимая, где они оказались. «Сейчас выясним», - он оглядел небольшую белую комнату без окон, в середине которой они лежали на кроватях, застеленных чистым бельем. Ничего собственно интересного в комнате не было. Четыре мужика в чистой форме, четыре кровати обычного типа и две двери, на противоположных стенах. Одна такая же белая, другая непонятного серого цвета. Цвет ему, кстати, сразу не понравился. «Ну что, бронетанковая братия, - откинул он покрывало, - встаем, строимся, давайте совет держать».
Выяснилось, что помнят они одно и то же: появившихся неизвестно откуда фаустников и накрывшую их белую мглу. То, что их танк подбили было ясно и так. Неясно лишь где они потом оказались. Форма была их, только чистая, выглаженная, без следов машинного масла и прочей грязи, которой найдется место в любом танке. Новая форма была определенно, а значит это никак не госпиталь, иначе валялись бы они тут, запеленатыми в халаты мумиями,а вокруг носились, охрипшие от постоянного крика врачи, с привыкшими к постоянной людской боли глазами. Бывали уже. А раз есть двери, то значит можно в них выйти. Только в какую.
- Мальчики налево, девочки направо, - невесело пошутил Петр. - Значит так, мы с вами не в части, поэтому обойдемся без приказов. То, что идти куда-то надо - это факт. Проведем рекогносцировку. Сбор объявляется здесь же. Обо всем увиденном докладывать. Идем по двое. Вопрос только кто в какую сторону.
- Командир, - Сашка, один из братьев, похоже решился. - Давай мы с братом в серую дверь. Мне она более привычная. От белой какой-то стерильностью всегда тянет. Сунемся мы, а вдруг там операционная. А я крови всегда боялся. А серая она как-то ближе что ли, - конфузливо улыбнулся он. - Такое ощущение, что ничего нового я там не увижу. Не страшно туда идти. Младший из братьев, Алеха, согласно кивал, давая понять, что целиком одобряет, поддерживает и соглашается со старшим.
- А ты у нас храбрый воин, - усмехнулся Петр, - ну ладно, молодым везде у нас дорога. Вам серую дверь, нам белую. Все, бойцы, - решительно хлопнул он себя по коленям, - собираемся. Надоело сидеть дурнями, в ожидании неизвестно чего. В конце концов, где бы мы ни были, а забывать о том, что мы доблестные войны освободители нельзя. Мы всегда должны помнить и гордо нести это почетное имя. А теперь, экипаж, вперед, на разведку.
Подойдя со Степаном к двери, спросил: «Что сам думаешь, по поводу всего этого. И давай со мной не крути, вижу мысли есть».
- Странно все это командир, - с неторопливой крестьянской обстоятельностью ответил тот, осматривая дверь. - Раз танк подбит, значит и нам досталось,а значит должны быть в госпитале. Ранений нет, значит валялись долго, возможно в коме. Но и шрамов новых у меня не прибавилось. Так что дело совсем темное. И если это и госпиталь, то очень непонятный госпиталь. Я в обычных належался после трех ранений, сам помнишь как там. Как и везде у нас - в тесноте, да не в обиде. А тут обычному экипажу, пусть и гвардейской армии, отдельную палату. Хотя есть, конечно, еще СМЕРШ. У них свои госпиталя. Но я бы очень не хотел попасть в руки к нашим славным чекистам. С горячим сердцем и прочей идеологической дурью в башке. Никакой госпиталь не поможет. А дверь самая обычная. И открывать ее все равно надо. Потому что я, пардон, в сортир хочу, а здесь ничего похожего не наблюдается.
Громкий хлопок заставил обоих, вздрогнув, обернуться. На противоположной стене, исчезало, расплываясь, теряя очертания и оставляя лишь силуэт то, что еще 2 минуты назад было серой дверью и куда браво шагнули на разведку двое неразлучных братьев-уральцев, Сашка и Алеха. Шагнули и пропали. Ни братьев, ни двери. Рванув к противоположной стене, они не обнаружили там уже вообще ничего. Стена была ровной и совершенно обыкновенной.
- Ну все, Степан. В сортир теперь можешь прямо здесь. Никто не обидится, - зло сказал, Петр и без всякого перехода заорал, - эй, что за фокусы. Опыты решили ставить. Вы, бля, Вольфы Мессинги, сами выйти боитесь?
- Может газ, - предположил Степан, в последний раз ощупав стену в том месте, где когда-то красовалась дверь грязноватого серого оттенка. - А наша дверка никуда не делась, заметь.
Дверь и вправду находилась на своем месте, словно предлагая не мешкать и не теряя больше попусту времени, открыть ее, шагнуть и покончить с этой неизвестностью. «А и то верно, - мгновенно усмирив злость, решил Петр. - Раз есть дверь, то не стоит держать ее закрытой. Пошли.
И он толкнул дверь.
III
Пройдя сквозь узкий коридор, такого же белого цвета, толкнули следующую дверь и попали в большое помещение. Глаза с трудом отказывались верить, но мозг, похоже, начинал приспосабливаться и ничему не удивляться. Помещение, более всего напоминавшее большую казарму, было заставлено столами, картами непонятных укрепрайонов, койками и прочим полезным в быту мужским инвентарем. Сигаретный дым клубился под потолком, рассекаемый обрывками несмолкаемых разговоров, в углу дымила кухня, источая, сводящий с ума аромат картошки с тушенкой. У противоположной стены был расположен компактный спортзал, с боксерским рингом, на котором в данный момент как раз кружили хохоча, раздетые по пояс, парнишка с обычной славянской физиономией и совершенно замотанный его наскоками мокрый, здоровенный мужик, с абсолютно черной кожей.
«Командир, - толкнул его в бок Степан, - гляди, арап. Живой арап. Я их раньше только в кино видел».
«Отлично, Джек, - осклабился парень, - классно размялись, спасибо». Разойдясь по своим углам, они принялись одеваться. Кто-то читал, кто-то травил байки, прерываемые взрывами хохота, доносилось бренчание гитары. Было еще что-то, очень знакомое, но крайне выпадающее из всего этого обычного быта смеси казармы и офицерского клуба. И постепенно Петр стал понимать. Среди привычных советских гимнастерок, пусть среди них встречались и не похожие на те, что приняты сейчас в войсках, но определенно с советским знаками различия, встречались оливковые, защитного цвета. Парни, что их носили, изъяснялись либо на непонятном наречии, либо на ломаном русском. Но всякие границы переходило то, что среди всего этого армейского великолепия, встречались очень уж узнаваемые, но сильно режущие глаз немецкие мундиры.
«Командиииир, - Степан засучивал рукава, - что я вижу. Фельдфебель вон стоит, рядом обер-лейтенант красуется. И наш сержант с ними очень доброжелательно беседует. Ну я сейчас проведу политработу. Я же должок за Сталинград все никак не верну». И попер Степан ошалевшим, ничего более не видящим русским медведем, которого уже ничего не интересовало: ни странное появление, ни все остальное. А был это сейчас простой русский солдат, видевший перед собой немцев, фашистов, захватчиков и разорителей своей родины. И ничего ему больше не было нужно. Действовали лишь рефлексы, выработавшиеся за эти 4 долгих военных года. Только не дошел он до них. Слишком много рук цепко и понятливо схватило и держало Степана, успокаивая и поднося уже водочку в граненом стакане. Держали крепко, не отпуская, но и боли не причиняя. Немцы тоже смотрели без тени испуга и ненависти. Нормально смотрели. Не удивляясь. Поорав что-то еще по поводу Гитлера и всех его родственников, которых он так и эдак во всех измерениях, Степа вылакал содержимое стакана и вполне спокойно проворчал: «Ладно, можете не держать. Только объясните нам с командиром, что это за странное сборище всех мастей и отчего вы так запросто с немчурой якшаетесь. Хотя побудь я в таких райских условиях, тоже наверное воевать расхотелось», - не удержавшись ввернул шпильку.
- Успокоился? - спросил его седой полковник, - ну пошли, расскажу вам все по порядку. Давайте так. Сначала я вам подробно все объясняю, а вопросы, которые, подозреваю, возникнут, будете задавать после. Расходимся, ребята, - обернулся он к столпившимся вокруг них бойцам. - Экипаж на укомплектование «ИС»-а, взамен ушедших в Осень. Эта фраза отчего то полностью успокоила и удовлетворила всех, (кроме Петра и Степана, по-прежнему ничего не понимавших в происходящем), напряжение спало, а на некоторых лицах читалась и откровенная радость. Надо полагать не от их прибытия, а оттого, что танками и здесь не разбрасывались.
- Значит так, мужики, - закурив, сказал полковник, когда они расселись вокруг подобия штабного стола и перед Петром и водителем поставили по полному котелку густого мясного варева, - я вам рассказываю, что знаю и объясняю, что должен. Дальше все зависит от вас и ваших решений. Впрочем, сейчас сами все поймете. Для начала давайте угадаю. Вы или частью, или всем экипажем оказались в комнате сразу после атаки на ваш танк и последовавшей вслед за этим белой вспышкой. Две двери. Если вас было больше, а пришло двое, значит кто-то решился уйти в Осень сразу, ну а вас, называйте это чувством долга, любопытством, верностью присяге, тягой к светлым идеалам, потянуло именно в белую дверь. Те исчезли сразу, вместе с дверью. Мы их называем уходящими в Осень. Не помню, кто придумал, но цвет у двери какой-то тягуче тусклый, тоскливый, цвет серого низкого ноябрьского неба и несбывшихся надежд. А дверка эта вам еще часто будет попадаться. Но об этом чуть позже. Все те, кого вы тут видите, попали сюда таким же образом. В среднем никто не задерживается больше 3-х лет, то ли нервы сдают, то ли еще что, но уходят. Я вот здесь уже почти 2 с половиной года. Из под Прохоровки, слыхали наверное. Жарко там было на Курской дуге, в 43. Сам командую экипажем «Т-34-85», танк средний, но если умело им управлять, то пользы приносит много. Тут крайне неохотно сажают людей на незнакомую технику, лишь в случае крайней необходимости, учиться всему приходится на ходу - а это чревато. Попадают не только из нашего времени. Вон, тех красавцев видите, - полковник кивнул на 4-х парней, рубящихся в домино, за одним из столов. - Форма советская, а незнакома вам немного. Так вот они к нам попали из 1968 года. Случилось там что-то в Чехословакии, вот и послали их наводить революционный порядок, - усмехнулся он. - Так-то, братва, удивительного много, но мы тут привыкли уже ничему не удивляться. Так что о том, что война закончилась полной безоговорочной капитуляцией Германии и страна строит светлое будущее, мы знаем. Заранее прошу отставить воевать с немцами. Здесь между собой мы уже давно не воюем. Чего не скажешь об остальном. А видели бы вы танк этих ребят, прижмурился от удовольствия он, - «Т-54», сказка, а не машина. Не стоит советская инженерная мысль на месте. Это просто нечто фантастическое, невероятный сплав мощного мотора, новой брони и чудесной пушки. Но, правда, и воюют они всегда на острие атаки, отчего и горят часто. Я на своей машине либо по кустам разведываю, либо во второй линии поддержки координирую. Ничего, никто пока не жаловался вроде. А вы ведь на «ИС-2». Значит в 45 году о «ИС-3» уже что-то слышали. А здесь познакомитесь поближе. Ну а «ИС-7» вас наверное приведет в такой же восторг, как меня «54»-ка. Тяжелая машина прорыва. Только вот мало их у нас. Но справляемся. Вы ешьте, ешьте. Давайте-ка по 100 грамм для аппетита и лучшего усвоения. А теперь к самому главному.
Вся эта команда парней, - показал он на помещение, - отныне ваша боевая семья и братья по оружию. Здесь у нас немцы, англичане, американцы, русские, французы. Общаемся довольно легко. Вновь прибывшие поначалу жмутся к своим, но язык учим быстро, тем более есть о чем поговорить и чему поучиться. И забудьте, пожалуйста, о своей ненависти к немцам. Понимаю, трудно, но поговорив пару раз, привыкнете. Поверьте, они такие же солдаты, как и мы. Не они эту войну начинали и, как видите, не они заканчивали. Да и будьте великодушнее. Поставьте себя на их место. Мы победители, понимаете, а они мало того, что войну про…али, так еще и оказались неизвестно где, вместе со всеми нами. Великая Отечественная кончилась, но у нас каждый день как в той песне «вновь продолжается бой». Каждое утро все мы по звуку сигнала несемся в ангар и выезжаем воевать. Что любопытно, карта не одна и та же. В одно утро выезжаем в наши заснеженные леса подмосковья, а на следующий день оказываемся в песках Африки или разрушенном Берлине. Но пейзажи повторяются. Поэтому повоевав немного, привыкаешь и знаешь где свою технику использовать с максимальной отдачей. Выезжаем всей нашей интернациональной бригадой и стараемся победить. Проблема в том, что враг, будем называть их так, хотя я считаю, что они такие же люди, как и мы, выезжающие каждое утро из своих ангаров, поэтому враг здесь просто условное обозначение условного противника, - так вот они стараются сделать то же самое. Помимо американцев, немцев, встречаются и французы, некоторые видели даже китайцев на своих танках. Только эти паразиты безбожно копируют наши «34»-ки, «ИС-ы», «54»-ки. Танки хорошие, но против наших конечно - картон. И вот поверьте, ребята, самое трудное и страшное поначалу - это палить по своим. Своим же танкам с красными звездами на башнях. Мат в радиоэфире стоит страшнейший. Американцы и немцы, кстати, довольно быстро у нас этому научились. В том плане, что мат они выучили первым из великого и могучего. Поэтому поначалу свои в своих стараются не палить, стреляя лишь по тому, с кем привыкли воевать. Это мы понимаем и не осуждаем. Но привыкать надо побыстрее, так как промедление любого из нас, означает обычно проигрыш всей команды. Могу успокоить, что никто никого не убивает. И когда вас подобьют в первом бою, вы в этом сами убедитесь. А то, что подобьют - это скорее всего. Ну потому что с непривычки. Ничего, втянетесь. Тактика сражения обычно проста. Средние и легкие танки рвутся вперед, надеясь разведать и передать расположение противника и самое главное - его артиллерии. Тяжелые танки прорыва идут за ними. Противотанковые самоходки стараются выжидать в засадах и по возможности уберечь свою артиллерию от разведчиков врага. Артиллерия работает по переданным по радио координатам, стараясь убрать в первую очередь тяжелые танки, и их стрелков с закрытых позиций. Дуэли у них, понимаешь ли. Хотя часто бывает, что и самой артиллерии приходится отбиваться от танков, переходя на прямую наводку. О фланговых прорывах, думаю, вам объяснять не приходится. И что бывают они не только у нас, но и у них.
Если шваркнут сразу, со взрывом боеукладки, очнетесь в уже знакомой вам комнате, с теми же дверями, которые вам еще и надоесть успеют. Те, кому они очень надоедаю,т туда и уходят и взамен появляются новые, как вы сегодня. Некоторым и недели хватает, чтобы решиться выйти в серую дверь. Что там - никто не знает, еще никто не возвращался, - невесело усмехнулся он. - Но, как видите, желание узнать появляется у многих. Понять их можно. Здесь неизвестность. Там тоже неизвестность, но уходят. Надежда - это последнее, что у нас еще осталось. И здесь воюем с надеждой. И туда уходим с надеждой.
Если выживем и победим, то оставшиеся танки своим ходом ползут в ангар, праздновать победу. Тут еще и целая система поощрений разработана, хитро же все задумали, сволочи, - сказал он, оглядев будто заново все это большое помещение. После победы на столах и икорочка и водочка со шнапсом, балык и прочие радости жизни. А если как сегодня, то хлеб, картошка, тушенка и всего прочего по минимуму. Кто приносит, откуда все это появляется и куда исчезают остатки - никто не знает. И это незнание хуже всего, - стукнул он по столу громадным кулачищем, заставив некоторых обернуться. - Все в порядке, товарищи, разъяснительная работа у нас, - успокоил он остальных танкистов. - Ощущение, что держат нас тут за мышей подопытных и опыты ставят. Я, конечно, воюю и вида не подаю, но тоска заедает. И серая дверь все более интересной кажется временами. Ладно, посмотрим, еще кто кого. Вы постарайтесь в разговорах с товарищами эту тему не поднимать. Она не под запретом, но зачем бередить то, что и так у всех постоянно вертится на уме. Где мы, кто мы и за какие заслуги тут очутились. Версии выдвигаются одна фантастичнее другой. Циолковский с Королевым о ракетах давно говорили, еще до войны. Что полетим на луну мол. Эти, - кивнул на экипаж «54»-ки, - говорят, что в 1961 в космос полетел человек. Наш, советский кстати, - с гордостью сказал он. - Юрием Гагариным парня зовут. Сказал, что летал, Бога не видал. Так что может и с других планет нас к себе взяли для опытов, причем и из разных времен надергали, для большего беспорядка. Вполне здравая версия, среди всех чудес, что здесь творятся, она очень даже реальной может быть. Сидят где-то лунные люди и смотрят на нас, как на рыбок в аквариуме, может еще и об заклад бьются, на манер скачек, кто победит, а кто первым с дистанции сойдет. Думать об этом думайте, но голову сильно не забивайте, а то дверь - вот она. Скалится серостью. И хоть и вызывает негатив, но иногда лучше неизвестный негатив, чем знакомая безысходность.
Вот такое вот краткое описание того, куда вы попали и чем мы тут занимаемся. Вопросы?
- Товарищ полковник, - поднял голову от котелка Степан, - а где у вас тут сортир.
Захохотал полковник, разом сняв напряжение и согнав с лица безнадежность, - нет, ну вы слышали, - принялся рассказывать он остальным, - я им тут обстановку обрисовываю, думаю шок у парней, а этого дислокация клозета интересует. Покажите гвардейцу. Нашего полку прибыло. Свои парни. Их уже окружила толпа дружелюбно настроенных воинов. Степана потащили показывать помещение, Петру, все еще смеясь, жали руки и хлопали по плечу. Преодолев себя, Петр пожал руки немецким офицерам. «Вот я и дома», - вертелась в голове, дурацкая мысль. Странно конечно, но он так устал за последние месяцы боев, что был почти искренне рад этой временной стабильности, где все идет по плану и можно просто отдохнуть. А там дальше видно будет. Придем в себя, попытаемся и этот клубочек распутать.
Событий для вечера хватало. Степан освоился в новой обстановке и уже окончательно расслабившись, сидел за общим столом, смеясь над очередной хохмой, которую в данный момент на ломаном русском рассказывал немец. «Быстро он привык, - с некоторой завистью подумал Петр, - хотя чему удивляться. Казарма там, казарма тут. А мужики везде одинаковые, под какими - бы флагами не воевали». Они уже успели познакомиться с остальными членами экипажа, вместе воевавшими на КВ и попавшими сюда еще в 42. - Долгожители, понимаешь, - сказал с неистребимым рязанским оканьем наводчик Костя. На ИС переучивались уже здесь. Но опыт накопили. Заряжающий, жгучий брюнет Ваха, родом из Грузии, согласно кивал, что мол не подведем, командир, не беспокойся. Про ушедших членов экипажа говорили мало. Видно было, что борется в них и осуждение, к давшим слабину товарищам и уважение к этой попытке вырваться из вроде и привычной, со всеми удобствами, но клетки. «Ладно, мужики, завтра посмотрим, что у вас за баталии, - сказал Петр, - советам, как новичок, буду только рад. А пока я спать. Денек суматошным выдался». Ложась на койку и укрываясь жестким солдатским одеялом, думал, что не сможет заснуть, все таки не каждый день оказываешься в компании бывших врагов и товарищей по оружию из прошлого и будущего. Но через несколько минут уже провалился в темноту, которую не мог рассеять ни свет, ни разговоры, все никак не могущих угомониться воинов, расспрашивавших новоприбывшего о славном бое в Берлине, откуда их сюда и затянуло.