О том, как Николай I короновался в Варшаве
В мае 1829 года император Николай I, следую 45 параграфу Конституционной Хартии, короновался в Варшаве. В принципе, он должен был сделать это в Кракове, как польские короли до него, но этот город России не принадлежал. Вот что пишет об этом событии А.Х.Бенкендорф, глава III Отделения собственной Его имп. величества канцелярии.
«Все войска, русские и польские, стали под ружье уже с раннего утра: кавалерия по ту сторону Вислы, а пехота - вдоль тех улиц, по которым должна была следовать императорская чета. Чтобы показать город на большем протяжении и вместе для избежания крутого подъема с Прагского моста, ниже его был устроен, нарочно для этой церемонии, еще другой. Все население польской столицы и множество прибывших к этому дню иностранцев и поселян заняло все окна, балконы и улицы. Яркое солнце сияло над городом и его окрестностями.
Перед въездом на мост цесаревич и вся государева свита сели на лошадей. Мне впервые случилось тут увидеть войска, состоявшие под начальством великого князя Константина Павловича. Их выправка, обмундировка и выбор людей и лошадей были истинно великолепны. Русские полки - два пехотные и три кавалерийские - находились в одних и тех же дивизиях с польскими. Вид их был одинаков, и по внешности между войсками обеих наций царствовало полное слияние.
Цесаревич проехал со мною вдоль фронта первых кавалерийских полков; при похвалах моих блестящей их выправке на лице его выразилось очевидное удовольствие. У первого взвода л.-гв. Подольского кирасирского полка он представил мне поручика Александрова (Нет, это не Надежда Дурова. Это сын г-жи Фредерихс и в.к. Константина. -К-К)
Император Николай I. 1826-1829. неизвестный художник по оригиналу Доу. Частная коллекция.
Наконец, показались кареты, везшие государя, императрицу и наследника.
Они остановились у Прагской заставы, в небольшом домике, где ожидали их высшие придворные сановники и парадные экипажи и где императрица переоделась. Государь сел на лошадь - и шествие тронулось.
Войско, еще впервые видевшее своего молодого и прекрасного императора, приветствовало его обычным «ура!». Я внимательно наблюдал за выражением лиц солдат. Казалось, все, и поляки и русские, радостно смотрели на государя и одинаково одушевлялись желанием заслужить его удовольствие.
В ту минуту, как государь со всею свитою въехал на мост, лошадь цесаревича вдруг повернула назад и, при всех усилиях всадника, никак не хотела его слушаться. Взбешенный великий князь принужден был сойти с нее и следовать по мосту и частью по городу пешком, пока привели заводную лошадь, взамен той, которая, ходив под ним несколько лет, теперь впервые заупрямилась. Командуя парадом и следуя за государем, с опущенною шпагою, цесаревич от этой неприятной случайности потерял все удовольствие, обещанное им себе от блестящего положения, в котором он думал представить свои войска. Черты его лица совершенно изменились, и привычные к его вспышкам подчиненные легко могли угадать, что их ожидает. Эта нечаянность, как она ни была маловажна сама по себе, набросила облако на всю церемонию и, более или менее, всех поразила. Войско и народ продолжали встречать государя радостными кликами; дамы у окон и на балконах махали платками и казались в восторге от красоты императора, от бесподобного личика его сына, от приветливых поклонов и всей очаровательной осанки императрицы; словом, глаз самый наблюдательный не открыл бы в варшавской встрече ничего, кроме радости и привязанности верного своему монарху народа. Таким сей последний нам представился; таков он был и в сущности, по крайней мере относительно массы.
Корона Анны Иоановны. Ею император короновался в Варшаве.
Государь остановился перед римско-католическим собором и принял тут от приветствовавшего его духовенства святую воду, к общему восхищению присутствовавших. Сойдя с лошади у входа в королевский дворец, он остановился чтобы подождать императрицу и принять ее из кареты. Княгиня Лович и знатнейшие польские дамы встретили ее внизу лестницы.
После обеда государь пошел к цесаревичу об руку с императрицею, один, без всякого конвоя или свиты. Этот знак доверия и эта простота очаровали всех жителей; единодушные виваты долго сопровождали августейшую чету по улице.
На следующее утро государь присутствовал у развода на Саксонской площади; несметная толпа ожидала там его прибытия. Цесаревич старался подавать собою пример почтительности и усердия. У развода он суетился как бы простой генерал, устрашенный высочайшим присутствием; при церемониальном марше становился сам на правый фланг и при втором проходе шел в замке, с карманною книжкою в руке, для отметки тут же высочайших приказаний.По наружности между обоими братьями царствовало величайшее согласие, и государь прилагал все силы, чтобы его поддерживать. Но пребывание его тяготило цесаревича, привыкшего в продолжение стольких лет не нести иных обязанностей, кроме тех, которые он сам на себя налагал, и повелевать как первое лицо, тогда как теперь ему надлежало, по крайней мере по виду, давать пример покорности. Зная, что не один голос поднимется против его самовластных действий и против его насильственной, часто переходящей всякую меру строгости, он страшился проницательного взгляда своего брата. Ближайшие из его наперсников также боялись подпасть ответственности, между тем как поляки, полные надежд, ожидали перемены и в особенности ограничения власти великого князя. Все это крайне затрудняло государя. Идти средним путем между сими крайностями казалось невозможным: надо было или поссориться с старшим братом, которого сам он признал своим монархом и который уступил ему престол, или, предпочтением братских связей благосостоянию края, упасть навсегда в мнении польских своих подданных. Государь умел, конечно лишь временно, выйти из этого двусмысленного положения благородною твердостию в отклонении разных желаний своего брата и тою внимательностию, с которою он занялся делами по управлению и финансам царства…
Варшава. Королевский замок. Зал Сената. Здесь проходила коронация Николая I.
Фотография из путеводителя по Варшаве.
В доказательство того, что обе страны находятся под одним и тем же правительством, государь велел привезти из Петербурга императорскую корону. В назначенный для коронации день дворцовые залы наполнились приглашенными сановниками и дамами; войска стали от дворца до римско-католического собора; улицы, балконы и даже кровли покрылись зрителями. Императорская чета с наследником, обоими великими князьями и всею военного свитою, в предшествии двора, вступила в тронную залу королей польских. Вокруг залы поместились министры, сенаторы, прелаты и нунции.
Государь на ступенях трона, под королевским балдахином, возложив на себя корону, произнес присягу перед распятием. В выражении его голоса было столько величественности и правды, что всех предстоящих объяло глубокое умиление.
Потом царь с царицею следовали пешком к собору, среди восторженных криков толпы.
В соборе, под древними сводами которого столько королей воспринимали корону и столько поколений поклонялись своим владыкам, поляками не могло не овладеть некоторое самодовольство, при виде потомка Петра Великого, отдающего почесть вероисповеданию их края, и католическое духовенство не могло не ощущать странного чувства, вознося молитвы о возведенном на престол православном царе. На нас, напротив, все это произвело какое-то тягостное впечатление, как бы предзнаменовавшее ту неблагодарность, которою этот легкомысленный и тщеславный народ отплатит со временем за доверие и честь, оказанные ему русским императором.
Возвратись во внутренние комнаты дворца, государь прислал за мною. При виде моего душевного смущения он не скрыл и своего. Он принес присягу с чистыми помыслами и с твердою решимостию свято ее соблюдать. Рыцарское его сердце всегда чуждалось всякой затаенной мысли.»
За что люблю наших предков, так это за их непосредственность. Ну кому сейчас придет в голову восторгаться внешним видом, к примеру, президента Америки? Может, и напишут, что его супруга была очаровательна в платье от Шанель, но на этом все кончится. А начнешь читать воспоминания, чего только не узнаешь! Мужчина, повествуя о другом мужчине, восторгается его красотой. Все-таки, мы мыслим уже по другому. Жестче мы стали.
Еше меня заинтересовал отрывок об отношениях Николая и Константина. Очень щекотливая ситуация.
За уточнения и картинку с короной спасибо maxfraikiev и sarmata.
«Все войска, русские и польские, стали под ружье уже с раннего утра: кавалерия по ту сторону Вислы, а пехота - вдоль тех улиц, по которым должна была следовать императорская чета. Чтобы показать город на большем протяжении и вместе для избежания крутого подъема с Прагского моста, ниже его был устроен, нарочно для этой церемонии, еще другой. Все население польской столицы и множество прибывших к этому дню иностранцев и поселян заняло все окна, балконы и улицы. Яркое солнце сияло над городом и его окрестностями.
Перед въездом на мост цесаревич и вся государева свита сели на лошадей. Мне впервые случилось тут увидеть войска, состоявшие под начальством великого князя Константина Павловича. Их выправка, обмундировка и выбор людей и лошадей были истинно великолепны. Русские полки - два пехотные и три кавалерийские - находились в одних и тех же дивизиях с польскими. Вид их был одинаков, и по внешности между войсками обеих наций царствовало полное слияние.
Цесаревич проехал со мною вдоль фронта первых кавалерийских полков; при похвалах моих блестящей их выправке на лице его выразилось очевидное удовольствие. У первого взвода л.-гв. Подольского кирасирского полка он представил мне поручика Александрова (Нет, это не Надежда Дурова. Это сын г-жи Фредерихс и в.к. Константина. -К-К)
Император Николай I. 1826-1829. неизвестный художник по оригиналу Доу. Частная коллекция.
Наконец, показались кареты, везшие государя, императрицу и наследника.
Они остановились у Прагской заставы, в небольшом домике, где ожидали их высшие придворные сановники и парадные экипажи и где императрица переоделась. Государь сел на лошадь - и шествие тронулось.
Войско, еще впервые видевшее своего молодого и прекрасного императора, приветствовало его обычным «ура!». Я внимательно наблюдал за выражением лиц солдат. Казалось, все, и поляки и русские, радостно смотрели на государя и одинаково одушевлялись желанием заслужить его удовольствие.
В ту минуту, как государь со всею свитою въехал на мост, лошадь цесаревича вдруг повернула назад и, при всех усилиях всадника, никак не хотела его слушаться. Взбешенный великий князь принужден был сойти с нее и следовать по мосту и частью по городу пешком, пока привели заводную лошадь, взамен той, которая, ходив под ним несколько лет, теперь впервые заупрямилась. Командуя парадом и следуя за государем, с опущенною шпагою, цесаревич от этой неприятной случайности потерял все удовольствие, обещанное им себе от блестящего положения, в котором он думал представить свои войска. Черты его лица совершенно изменились, и привычные к его вспышкам подчиненные легко могли угадать, что их ожидает. Эта нечаянность, как она ни была маловажна сама по себе, набросила облако на всю церемонию и, более или менее, всех поразила. Войско и народ продолжали встречать государя радостными кликами; дамы у окон и на балконах махали платками и казались в восторге от красоты императора, от бесподобного личика его сына, от приветливых поклонов и всей очаровательной осанки императрицы; словом, глаз самый наблюдательный не открыл бы в варшавской встрече ничего, кроме радости и привязанности верного своему монарху народа. Таким сей последний нам представился; таков он был и в сущности, по крайней мере относительно массы.
Корона Анны Иоановны. Ею император короновался в Варшаве.
Государь остановился перед римско-католическим собором и принял тут от приветствовавшего его духовенства святую воду, к общему восхищению присутствовавших. Сойдя с лошади у входа в королевский дворец, он остановился чтобы подождать императрицу и принять ее из кареты. Княгиня Лович и знатнейшие польские дамы встретили ее внизу лестницы.
После обеда государь пошел к цесаревичу об руку с императрицею, один, без всякого конвоя или свиты. Этот знак доверия и эта простота очаровали всех жителей; единодушные виваты долго сопровождали августейшую чету по улице.
На следующее утро государь присутствовал у развода на Саксонской площади; несметная толпа ожидала там его прибытия. Цесаревич старался подавать собою пример почтительности и усердия. У развода он суетился как бы простой генерал, устрашенный высочайшим присутствием; при церемониальном марше становился сам на правый фланг и при втором проходе шел в замке, с карманною книжкою в руке, для отметки тут же высочайших приказаний.По наружности между обоими братьями царствовало величайшее согласие, и государь прилагал все силы, чтобы его поддерживать. Но пребывание его тяготило цесаревича, привыкшего в продолжение стольких лет не нести иных обязанностей, кроме тех, которые он сам на себя налагал, и повелевать как первое лицо, тогда как теперь ему надлежало, по крайней мере по виду, давать пример покорности. Зная, что не один голос поднимется против его самовластных действий и против его насильственной, часто переходящей всякую меру строгости, он страшился проницательного взгляда своего брата. Ближайшие из его наперсников также боялись подпасть ответственности, между тем как поляки, полные надежд, ожидали перемены и в особенности ограничения власти великого князя. Все это крайне затрудняло государя. Идти средним путем между сими крайностями казалось невозможным: надо было или поссориться с старшим братом, которого сам он признал своим монархом и который уступил ему престол, или, предпочтением братских связей благосостоянию края, упасть навсегда в мнении польских своих подданных. Государь умел, конечно лишь временно, выйти из этого двусмысленного положения благородною твердостию в отклонении разных желаний своего брата и тою внимательностию, с которою он занялся делами по управлению и финансам царства…
Варшава. Королевский замок. Зал Сената. Здесь проходила коронация Николая I.
Фотография из путеводителя по Варшаве.
В доказательство того, что обе страны находятся под одним и тем же правительством, государь велел привезти из Петербурга императорскую корону. В назначенный для коронации день дворцовые залы наполнились приглашенными сановниками и дамами; войска стали от дворца до римско-католического собора; улицы, балконы и даже кровли покрылись зрителями. Императорская чета с наследником, обоими великими князьями и всею военного свитою, в предшествии двора, вступила в тронную залу королей польских. Вокруг залы поместились министры, сенаторы, прелаты и нунции.
Государь на ступенях трона, под королевским балдахином, возложив на себя корону, произнес присягу перед распятием. В выражении его голоса было столько величественности и правды, что всех предстоящих объяло глубокое умиление.
Потом царь с царицею следовали пешком к собору, среди восторженных криков толпы.
В соборе, под древними сводами которого столько королей воспринимали корону и столько поколений поклонялись своим владыкам, поляками не могло не овладеть некоторое самодовольство, при виде потомка Петра Великого, отдающего почесть вероисповеданию их края, и католическое духовенство не могло не ощущать странного чувства, вознося молитвы о возведенном на престол православном царе. На нас, напротив, все это произвело какое-то тягостное впечатление, как бы предзнаменовавшее ту неблагодарность, которою этот легкомысленный и тщеславный народ отплатит со временем за доверие и честь, оказанные ему русским императором.
Возвратись во внутренние комнаты дворца, государь прислал за мною. При виде моего душевного смущения он не скрыл и своего. Он принес присягу с чистыми помыслами и с твердою решимостию свято ее соблюдать. Рыцарское его сердце всегда чуждалось всякой затаенной мысли.»
За что люблю наших предков, так это за их непосредственность. Ну кому сейчас придет в голову восторгаться внешним видом, к примеру, президента Америки? Может, и напишут, что его супруга была очаровательна в платье от Шанель, но на этом все кончится. А начнешь читать воспоминания, чего только не узнаешь! Мужчина, повествуя о другом мужчине, восторгается его красотой. Все-таки, мы мыслим уже по другому. Жестче мы стали.
Еше меня заинтересовал отрывок об отношениях Николая и Константина. Очень щекотливая ситуация.
За уточнения и картинку с короной спасибо maxfraikiev и sarmata.