Статья Эллы Фурманской про Виже-Лебрен или Про общественные автобусы в XVIII веке.
Пять лет назад, пообщавшись с одной журналисткой, писавшей статьи для журналов типа «Биографии», я перестала читать подобные издания. Потому что вариант «Мне не важно как было на самом деле, мне нужно, чтоб читателям было интересно» - это не для меня. Но в этом месяце оскоромилась. До самолета 3 часа, в магазины дьюти фри идти смысла нет, я все равно ничего во Францию не потащу… Поэтому я развлекалась тем, что изучала журнал «Exclusive». Пока там были интервью с современными героями, было еще ничего. Но когда дело дошло до статьи Эллы Фурманской про художницу Виже-Лебрен… В общем, я не поленилась и дотащила журнал до Франции и обратно, ибо дело того стоило. Сейчас делюсь прекрасным с общественностью.
«1779 год стал поистине звездным в карьере молодой художницы Луизы Виже-Лебрен: ее пригласили в Версаль и уведомили о намерении королевы заказать портрет.
«Мария-Антуанетта была высока ростом и великолепно сложена, будучи несколько полноватой, но не чрезмерно», - напишет Луиза о венценосной модели.
Во время сеансов молодые женщины, естественно, беседовали и нашли в своих судьбах много сходного: одногодки, обе не слишком счастливы в браке и стремятся к красоте во всех ее проявлениях. И что может больше укрепить женскую дружбу, чем разговоры о нарядах, шляпках и украшениях во время совместных прогулок по окрестностям Парижа? (Да, я понимаю, Версаль - это «окрестности Парижа».)
Виже-Лебрен. После 1782. Автопортрет. Национальная Галерея, Лондон.
За первым заказом немедленно последовал второй, потом-третий...Чему немало
способствовало и основное правило Виже-Лебрен - молчание обо всем, что она видела или слышала во дворце.
А дома ждал муж, умудрявшийся проигрывать все ее заработки. Пришлось искать правосудия и доказывать, что деньги принадлежат ей.
В течение последующих десяти лет Луиза стала частым гостем в Версале и о ней пошла слава как о близкой подруге королевы, что самым положительным образом сказалось на количестве заказчиков. Особенно когда королева присвоила ей звание придворной портретистки. (Виже-Лебрен - близкая подруга королевы?)
Мария-Антуанетта. 1783. Виже-Лебрен. Дворцовый музей, Дармштадт.
В негласной борьбе с конкурентами Луиза использовала ноу-хау: причесывала заказчиц и придумывала фасоны нарядов, которые лично кроила. О ней росла слава как о законодательнице моды. Свободные платья, в которых они прогуливались с королевой по Трианону (Если речь идет о Большом Трианоне, то в ту пору в нем обычно царило запустенье, если о Малом, то это крошечный дворец, там не то, что гулять, там плюнуть негде.), отказавшись от кринолинов (от чего, от чего? Кринолины в конце XVIII века?) и фижм, и соломенные шляпки, вытеснившие перья и драгоценности в волосах, немедленно копировались ярыми модницами. (А я-то всегда считала, что на этой ниве трудилась модистка королевы, Роза Бертен.)
По мнению историков, именно Виже-Лебрен мы обязаны непреходящей модой на матросский костюм в детском и женском гардеробах. Не случайно в нем она написала портрет дофина. (Я упорный человек, я нашла, что это цитата из Кирсановой, хотя в сети и впрямь царствуют безымянные "историки моды". Но, если с детьми еще ладно, то покажите мне портрет хоть одной дамы XVIII века в «матросском костюме»!)
Предполагаемый портрет Людовика Шарля, играющего в йо-йо. 1789. Виже-Лебрен. Музей искусства и истории Осера.
Способствовали растущей популярности и экстрасенсорные способности: художница характеризовала себя как «слишком хорошую физиогномистку» и, слегка кокетничая, признавалась: «Я очень редко ошибалась, глядя на выражение лиц». Стало легендой, как по тусклому левому глазу короля Польши она предсказала его близкую смерть.
(Все, конечно, хорошо. Но автор пишет о пребывании художницы при французском дворе, а случай с королем Польши случился, когда она была уже при дворе русском, ПОЛТОРА десятилетия спустя.
Станислав Август Понятовский. 1797. Виже-Лебрен. Версаль.
«Лорд Витворт, посол Англии в России и маркиз де Ривьер также были частыми гостями на них. Все трое предоставляли преимущество этим дружеским собраниям, чем приемам с большим количеством людей, так как после ужина всегда устанавливался приятный разговор, который оживлял король великим множеством интересных историй. В один из вечеров, когда я пришла по обычному приглашению, была поражена изменением, которое заметила во взгляде нашего дорогого короля - его левый глаз показался мне таким тусклым, что я испугалась. Выходя, на ступеньках я сказала лорду Витворту и маркизу где Ривьер, который подавал мне руку: "Знаете, я очень волнуюсь за короля". "Почему? - спросили они. - Кажется, он чудесно выглядит, и разговаривал, как всегда". "К несчастью, я хороший знаток лиц, - говорила я. - И заметила в его глазах большое душевное беспокойство. Король скоро умрет".
К сожалению, мои предчувствия оправдались, так как на следующий день коварная болезнь свалила его с ног. Через несколько дней его похоронили в крепости возле Екатерины. Я узнала про его смерть, испытывая настоящее горе, которое разделили со мной все, кто знал короля Польши.»)
Художница всегда будет восхищаться Марией-Антуанеттой, делясь впечатлениями: «Королева передавала своим детям вежливые и снисходительные манеры, которые застав-ляли полюбить ее всех окружающих. Я однажды видела, как она заставляет свою 11-летнюю дочь обедать с маленькой крестьянской девочкой и заниматься ею. Королева следила за этим, чтобы крошка обслуживалась первой, внушая дочери: "Вы должны уважать ее.». (Мария Терезия Французская родилась в 1778 году. Если ей 11 лет, то это должен быть уже 1789 год. На самом деле там «6-летнюю дочь».)
О пребывании с королевой на Сардинии Виже-Лебрен записала: «Мадам также сделала много, чтобы помочь нищим; мы побывали в городе, сопровождаемые охраной, чтобы найти жилье и продовольствие для несчастных».
(А Мария-Антуанетта бывала на Сардинии?! Не, правда бывала?)
Хозяйка салона
Луиза стала настолько хорошо зарабатывать, что семья смогла выкупить дом - Отель Де-Любер, где она создала салон, выставляла работы и принимала друзей, восторженно именовавших ее живопись «поэзией сердца».
Салон, по ее определению, стал местом, где искусство и общество объединялись и где субординация не имела значения.
Модное увлечение античностью привело к циклу «греческих вечеров», на которые дамы надевали туники, а кавалеры являлись в тогах. На стол ставили этрусские вазы. Развлекали себя гости пением гимнов Глюка под аккомпанемент лютни. Обходилось все это в сущие копейки, например, устройство одного из таких вечеров стоило всего 15 франков.
(А я-то всегда считала, что тоги и туники носили римляне… Хотите почитать как все было на самом деле? Это был ОДИН импровизированный прием. ОДИН.
«Однажды у меня была приглашена дюжина гостей, и в тот же день брат мой прочел мне несколько страниц из «Путешествий Анахарсиса». После того места, где описывается греческий обед и приготовление разных соусов, он сказал: «А не попробовать ли это сегодня вечером?» Я тотчас же позвала кухарку и объяснила ей, что нужно делать. Мы выбрали два соуса: для пулярки и угря. Ко мне должны были прийти очень красивые женщины, и я придумала для всех греческие костюмы, чтобы сделать сюрприз г-дам де Водрейлю и Бутену, которые обычно никогда не приезжали раньше десяти часов. В моей мастерской было достаточно одеяний для драпировки моделей, а живший в нашем доме на улице Клери граф де Паруа собрал богатую коллекцию этрусских ваз. Он явился в четыре часа; я рассказала ему о своем плане, и граф прислал мне на выбор несколько ваз и кубков, которые и были помещены на стол красного дерева, а позади стульев поставили большую задрапированную ширму. Подвесная лампа ярко освещала весь стол. Когда первой приехала очаровательная г-жа Шальгрен, дочь Жозефа Верне, все было уже готово. Я причесала и одела ее. Затем явилась замечательная красавица мадемуазель де Боннёйль. Пришел Пиндар Лебрен, с него сняли пудру, и я надела ему на голову лавровый венок, в котором писала юного князя Генриха Любомирского, как аллегорию любви к славе.
Генрих Любомирский в образе Гения славы. 1789. Виже-Лебрен. Берлинская картинная галлерея.
Король Польши рассказывал мне в Санкт-Петербурге, что картина сия сохраняется в этом семействе, хотя он и просил уступить ее за любую цену. Граф Паруа принес также большой пурпурный плащ, и я задрапировала им моего поэта в виде Пиндара и Анакреона. Затем явился маркиз де Кюбьер, и пока посылали за его гитарой, чтобы переделать ее в золоченую лиру, я также нарядила его, как и г-д де Ривьера, Гиньёне и Шоде, знаменитого тогда скульптора.
Время шло быстро, а мне было все некогда подумать и о самой себе; я всегда носила белые платья в виде туники, то, что теперь называют блузами, поэтому мне оставалось только надеть покрывало, а на голову - корону из цветов. Более внимания потребовали моя очаровательная дочь и прекрасная как ангел мадемуазель де Боннёйль, ставшая впоследствии г-жой Реньо д'Анжели. Обеим были даны легкие античные вазы, чтобы разносить гостям питье.
В десять часов подъехали граф Водрейль и г-н де Бутен, и когда подошли они к широко растворенным дверям столовой, их встретили звуки глюковского хора «Бог Пафоса», которому г-н де Кюбьер аккомпанировал на своей лире.
Никогда не видывала я двух столь пораженных удивлением лиц, как у графа Водрейля и его спутника. Оба надолго застыли в недвижности, прежде чем усесться на приготовленные для них места. Кроме упомянутых уже двух блюд, нам подали еще медовый пирог с коринфским виноградом и две перемены овощей. Была также распита бутылка старого кипрского, поднесенная мне в качестве презента и оказавшаяся единственным нашим излишеством. Тем не менее мы провели за столом весьма изрядное время, слушая оды Анакреона, переведенные Лебреном. Это был самый веселый вечер в моей жизни.»
Труженица не прекращала работать ни на день, узнав о беременности. И 12 февраля 1780 года, между написаниями очередных портретов, прямо во время первых схваток, еще рисовала. А, родив Жанну Жюли Луизу - единственную дочь, огорчилась из-за потери кистей. Правда, злые языки утверждали: отцом ребенка никак не мог быть Жан. (А я-то про простоте душевной верила художнице, когда она писала в письмах к княгине Куракиной: «Поелику моя вторая беременность приближалась к концу…». Я понимаю, что девочка умерла во младенчестве, но вот так лихо, с ходу отрицать ее существование…)
Своя среди чужих
Через три года, вопреки сопротивлению главы Королевской академии живописи и архитектуры, по личному распоряжению короля, явно отданному по настоянию Марии-Антуанетты, мадам Виже-Лебрен стала членом академии.
(По личному распоряжению?!
«В 1783 году сей портрет (Автопортрет художницы - К-К) и некоторые другие мои работы подвигли Жозефа Верне предложить меня для избрания в члены Королевской Академии живописи. Первый королевский живописец, г-н Пьер, сильно сему противился, не желая допускать женщин, однако г-жа Валайе-Костер, достигшая совершенства в изображении цветов, была уже принята, так же как и г-жа Вьен. Впрочем, г-н Пьер, хоть и не отличался талантами в живописи, был человек неглупый и к тому же весьма богат, что давало ему возможность принимать у себя художников, которые в то время не зарабатывали столько денег, как ныне. Поэтому его несогласие могло оказаться для меня фатальным, если бы тогда все любители живописи не были связаны с Академией и не составили бы заговор противу г-на Пьера в мою пользу.
Наконец, меня все-таки приняли, но г-н Пьер распустил слух, что сделано сие по приказу двора.
Я полагаю, король и королева были действительно добры ко мне и желали видеть меня в Академии, но не более того. Для вступительной картины я избрала тему «Мир приносит изобилие».»)
Мария-Антуанетта с детьми. 1789. Виже-Лебрен. Версаль.
Луиза не могла не понимать: она часть окружения столь ненавидимой народом австриячки, агрессия толпы растет и взрыв неизбежен.
В ночь с 5 на 6 октября 1789 года, когда королевскую семью принудительно вернули в Париж, художница сочла во благо дочери покинуть столицу. Вместе с гувернанткой они переоделись работницами. С собой взяли всего 100 фунтов. (Фунты, ага. Да, я понимаю, дело происходит в Англии! На самом деле художница писала: «Я взяла с собой лишь немного белья и 24 луидора».)
Уселись в общественный автобус и из Парижа в Лион, а дальше через Альпы отправились в Италию. Как предполагалось, на короткий срок.»
Извините, общественный автобус меня добил, дальше я уже не смогла. Ну, не смогла я! Хотя, там еще много всего прекрасного (в частности"Екатерина I, люто ненавидевшая якобинцев" (А я-то пол-жизни считала, что оная дама благополучно скончалась в 1727 году. Ан нет, видно, ее призрак еще долго "бродил по Европе" и ненавидел, ненавидел, ненавидел якобинцев!). Для тех, кто не верит, что такое возможно, я специально отсканировала страницу из журнала покрупнее:
Предлагаю Элле Фурманской продолжить и рассказать, что, когда в Варенне арестовали королевскую семью, она была в «Газеле», что Робеспьер рассекал на «Рено», а Сен-Жюст гонял на «Пежо».
Нет, я понимаю, что автор статьи просто передрала все из сети. Там такие опусов - пруд пруди. Но, может, стоит хоть немного информацию проверять и голову прикладывать? Ну, хоть немного? Может, пора уже вводить тэг "Идиоты"?
«1779 год стал поистине звездным в карьере молодой художницы Луизы Виже-Лебрен: ее пригласили в Версаль и уведомили о намерении королевы заказать портрет.
«Мария-Антуанетта была высока ростом и великолепно сложена, будучи несколько полноватой, но не чрезмерно», - напишет Луиза о венценосной модели.
Во время сеансов молодые женщины, естественно, беседовали и нашли в своих судьбах много сходного: одногодки, обе не слишком счастливы в браке и стремятся к красоте во всех ее проявлениях. И что может больше укрепить женскую дружбу, чем разговоры о нарядах, шляпках и украшениях во время совместных прогулок по окрестностям Парижа? (Да, я понимаю, Версаль - это «окрестности Парижа».)
Виже-Лебрен. После 1782. Автопортрет. Национальная Галерея, Лондон.
За первым заказом немедленно последовал второй, потом-третий...Чему немало
способствовало и основное правило Виже-Лебрен - молчание обо всем, что она видела или слышала во дворце.
А дома ждал муж, умудрявшийся проигрывать все ее заработки. Пришлось искать правосудия и доказывать, что деньги принадлежат ей.
В течение последующих десяти лет Луиза стала частым гостем в Версале и о ней пошла слава как о близкой подруге королевы, что самым положительным образом сказалось на количестве заказчиков. Особенно когда королева присвоила ей звание придворной портретистки. (Виже-Лебрен - близкая подруга королевы?)
Мария-Антуанетта. 1783. Виже-Лебрен. Дворцовый музей, Дармштадт.
В негласной борьбе с конкурентами Луиза использовала ноу-хау: причесывала заказчиц и придумывала фасоны нарядов, которые лично кроила. О ней росла слава как о законодательнице моды. Свободные платья, в которых они прогуливались с королевой по Трианону (Если речь идет о Большом Трианоне, то в ту пору в нем обычно царило запустенье, если о Малом, то это крошечный дворец, там не то, что гулять, там плюнуть негде.), отказавшись от кринолинов (от чего, от чего? Кринолины в конце XVIII века?) и фижм, и соломенные шляпки, вытеснившие перья и драгоценности в волосах, немедленно копировались ярыми модницами. (А я-то всегда считала, что на этой ниве трудилась модистка королевы, Роза Бертен.)
По мнению историков, именно Виже-Лебрен мы обязаны непреходящей модой на матросский костюм в детском и женском гардеробах. Не случайно в нем она написала портрет дофина. (Я упорный человек, я нашла, что это цитата из Кирсановой, хотя в сети и впрямь царствуют безымянные "историки моды". Но, если с детьми еще ладно, то покажите мне портрет хоть одной дамы XVIII века в «матросском костюме»!)
Предполагаемый портрет Людовика Шарля, играющего в йо-йо. 1789. Виже-Лебрен. Музей искусства и истории Осера.
Способствовали растущей популярности и экстрасенсорные способности: художница характеризовала себя как «слишком хорошую физиогномистку» и, слегка кокетничая, признавалась: «Я очень редко ошибалась, глядя на выражение лиц». Стало легендой, как по тусклому левому глазу короля Польши она предсказала его близкую смерть.
(Все, конечно, хорошо. Но автор пишет о пребывании художницы при французском дворе, а случай с королем Польши случился, когда она была уже при дворе русском, ПОЛТОРА десятилетия спустя.
Станислав Август Понятовский. 1797. Виже-Лебрен. Версаль.
«Лорд Витворт, посол Англии в России и маркиз де Ривьер также были частыми гостями на них. Все трое предоставляли преимущество этим дружеским собраниям, чем приемам с большим количеством людей, так как после ужина всегда устанавливался приятный разговор, который оживлял король великим множеством интересных историй. В один из вечеров, когда я пришла по обычному приглашению, была поражена изменением, которое заметила во взгляде нашего дорогого короля - его левый глаз показался мне таким тусклым, что я испугалась. Выходя, на ступеньках я сказала лорду Витворту и маркизу где Ривьер, который подавал мне руку: "Знаете, я очень волнуюсь за короля". "Почему? - спросили они. - Кажется, он чудесно выглядит, и разговаривал, как всегда". "К несчастью, я хороший знаток лиц, - говорила я. - И заметила в его глазах большое душевное беспокойство. Король скоро умрет".
К сожалению, мои предчувствия оправдались, так как на следующий день коварная болезнь свалила его с ног. Через несколько дней его похоронили в крепости возле Екатерины. Я узнала про его смерть, испытывая настоящее горе, которое разделили со мной все, кто знал короля Польши.»)
Художница всегда будет восхищаться Марией-Антуанеттой, делясь впечатлениями: «Королева передавала своим детям вежливые и снисходительные манеры, которые застав-ляли полюбить ее всех окружающих. Я однажды видела, как она заставляет свою 11-летнюю дочь обедать с маленькой крестьянской девочкой и заниматься ею. Королева следила за этим, чтобы крошка обслуживалась первой, внушая дочери: "Вы должны уважать ее.». (Мария Терезия Французская родилась в 1778 году. Если ей 11 лет, то это должен быть уже 1789 год. На самом деле там «6-летнюю дочь».)
О пребывании с королевой на Сардинии Виже-Лебрен записала: «Мадам также сделала много, чтобы помочь нищим; мы побывали в городе, сопровождаемые охраной, чтобы найти жилье и продовольствие для несчастных».
(А Мария-Антуанетта бывала на Сардинии?! Не, правда бывала?)
Хозяйка салона
Луиза стала настолько хорошо зарабатывать, что семья смогла выкупить дом - Отель Де-Любер, где она создала салон, выставляла работы и принимала друзей, восторженно именовавших ее живопись «поэзией сердца».
Салон, по ее определению, стал местом, где искусство и общество объединялись и где субординация не имела значения.
Модное увлечение античностью привело к циклу «греческих вечеров», на которые дамы надевали туники, а кавалеры являлись в тогах. На стол ставили этрусские вазы. Развлекали себя гости пением гимнов Глюка под аккомпанемент лютни. Обходилось все это в сущие копейки, например, устройство одного из таких вечеров стоило всего 15 франков.
(А я-то всегда считала, что тоги и туники носили римляне… Хотите почитать как все было на самом деле? Это был ОДИН импровизированный прием. ОДИН.
«Однажды у меня была приглашена дюжина гостей, и в тот же день брат мой прочел мне несколько страниц из «Путешествий Анахарсиса». После того места, где описывается греческий обед и приготовление разных соусов, он сказал: «А не попробовать ли это сегодня вечером?» Я тотчас же позвала кухарку и объяснила ей, что нужно делать. Мы выбрали два соуса: для пулярки и угря. Ко мне должны были прийти очень красивые женщины, и я придумала для всех греческие костюмы, чтобы сделать сюрприз г-дам де Водрейлю и Бутену, которые обычно никогда не приезжали раньше десяти часов. В моей мастерской было достаточно одеяний для драпировки моделей, а живший в нашем доме на улице Клери граф де Паруа собрал богатую коллекцию этрусских ваз. Он явился в четыре часа; я рассказала ему о своем плане, и граф прислал мне на выбор несколько ваз и кубков, которые и были помещены на стол красного дерева, а позади стульев поставили большую задрапированную ширму. Подвесная лампа ярко освещала весь стол. Когда первой приехала очаровательная г-жа Шальгрен, дочь Жозефа Верне, все было уже готово. Я причесала и одела ее. Затем явилась замечательная красавица мадемуазель де Боннёйль. Пришел Пиндар Лебрен, с него сняли пудру, и я надела ему на голову лавровый венок, в котором писала юного князя Генриха Любомирского, как аллегорию любви к славе.
Генрих Любомирский в образе Гения славы. 1789. Виже-Лебрен. Берлинская картинная галлерея.
Король Польши рассказывал мне в Санкт-Петербурге, что картина сия сохраняется в этом семействе, хотя он и просил уступить ее за любую цену. Граф Паруа принес также большой пурпурный плащ, и я задрапировала им моего поэта в виде Пиндара и Анакреона. Затем явился маркиз де Кюбьер, и пока посылали за его гитарой, чтобы переделать ее в золоченую лиру, я также нарядила его, как и г-д де Ривьера, Гиньёне и Шоде, знаменитого тогда скульптора.
Время шло быстро, а мне было все некогда подумать и о самой себе; я всегда носила белые платья в виде туники, то, что теперь называют блузами, поэтому мне оставалось только надеть покрывало, а на голову - корону из цветов. Более внимания потребовали моя очаровательная дочь и прекрасная как ангел мадемуазель де Боннёйль, ставшая впоследствии г-жой Реньо д'Анжели. Обеим были даны легкие античные вазы, чтобы разносить гостям питье.
В десять часов подъехали граф Водрейль и г-н де Бутен, и когда подошли они к широко растворенным дверям столовой, их встретили звуки глюковского хора «Бог Пафоса», которому г-н де Кюбьер аккомпанировал на своей лире.
Никогда не видывала я двух столь пораженных удивлением лиц, как у графа Водрейля и его спутника. Оба надолго застыли в недвижности, прежде чем усесться на приготовленные для них места. Кроме упомянутых уже двух блюд, нам подали еще медовый пирог с коринфским виноградом и две перемены овощей. Была также распита бутылка старого кипрского, поднесенная мне в качестве презента и оказавшаяся единственным нашим излишеством. Тем не менее мы провели за столом весьма изрядное время, слушая оды Анакреона, переведенные Лебреном. Это был самый веселый вечер в моей жизни.»
Труженица не прекращала работать ни на день, узнав о беременности. И 12 февраля 1780 года, между написаниями очередных портретов, прямо во время первых схваток, еще рисовала. А, родив Жанну Жюли Луизу - единственную дочь, огорчилась из-за потери кистей. Правда, злые языки утверждали: отцом ребенка никак не мог быть Жан. (А я-то про простоте душевной верила художнице, когда она писала в письмах к княгине Куракиной: «Поелику моя вторая беременность приближалась к концу…». Я понимаю, что девочка умерла во младенчестве, но вот так лихо, с ходу отрицать ее существование…)
Своя среди чужих
Через три года, вопреки сопротивлению главы Королевской академии живописи и архитектуры, по личному распоряжению короля, явно отданному по настоянию Марии-Антуанетты, мадам Виже-Лебрен стала членом академии.
(По личному распоряжению?!
«В 1783 году сей портрет (Автопортрет художницы - К-К) и некоторые другие мои работы подвигли Жозефа Верне предложить меня для избрания в члены Королевской Академии живописи. Первый королевский живописец, г-н Пьер, сильно сему противился, не желая допускать женщин, однако г-жа Валайе-Костер, достигшая совершенства в изображении цветов, была уже принята, так же как и г-жа Вьен. Впрочем, г-н Пьер, хоть и не отличался талантами в живописи, был человек неглупый и к тому же весьма богат, что давало ему возможность принимать у себя художников, которые в то время не зарабатывали столько денег, как ныне. Поэтому его несогласие могло оказаться для меня фатальным, если бы тогда все любители живописи не были связаны с Академией и не составили бы заговор противу г-на Пьера в мою пользу.
Наконец, меня все-таки приняли, но г-н Пьер распустил слух, что сделано сие по приказу двора.
Я полагаю, король и королева были действительно добры ко мне и желали видеть меня в Академии, но не более того. Для вступительной картины я избрала тему «Мир приносит изобилие».»)
Мария-Антуанетта с детьми. 1789. Виже-Лебрен. Версаль.
Луиза не могла не понимать: она часть окружения столь ненавидимой народом австриячки, агрессия толпы растет и взрыв неизбежен.
В ночь с 5 на 6 октября 1789 года, когда королевскую семью принудительно вернули в Париж, художница сочла во благо дочери покинуть столицу. Вместе с гувернанткой они переоделись работницами. С собой взяли всего 100 фунтов. (Фунты, ага. Да, я понимаю, дело происходит в Англии! На самом деле художница писала: «Я взяла с собой лишь немного белья и 24 луидора».)
Уселись в общественный автобус и из Парижа в Лион, а дальше через Альпы отправились в Италию. Как предполагалось, на короткий срок.»
Извините, общественный автобус меня добил, дальше я уже не смогла. Ну, не смогла я! Хотя, там еще много всего прекрасного (в частности"Екатерина I, люто ненавидевшая якобинцев" (А я-то пол-жизни считала, что оная дама благополучно скончалась в 1727 году. Ан нет, видно, ее призрак еще долго "бродил по Европе" и ненавидел, ненавидел, ненавидел якобинцев!). Для тех, кто не верит, что такое возможно, я специально отсканировала страницу из журнала покрупнее:
Предлагаю Элле Фурманской продолжить и рассказать, что, когда в Варенне арестовали королевскую семью, она была в «Газеле», что Робеспьер рассекал на «Рено», а Сен-Жюст гонял на «Пежо».
Нет, я понимаю, что автор статьи просто передрала все из сети. Там такие опусов - пруд пруди. Но, может, стоит хоть немного информацию проверять и голову прикладывать? Ну, хоть немного? Может, пора уже вводить тэг "Идиоты"?