Франциско де Миранда в Гатчине
В 1787 Гатчину, любимое местопребывание великого князя Павла Петровича, посетил венесуэлец Франциско де Миранда. К счастью для нас он оставил записки, в которых описал этот (и не только этот) эпизод.
«22 июня. Слуга явился в восемь часов, и я тотчас послал его распорядиться насчет кареты с шестеркой лошадей, наказав, чтобы она была немедленно готова, а сам начал бриться, причесываться и т.д. Но как ни торопился, выехать смог лишь около десяти часов, и хотя лошади неслись во весь опор, прибыл на место в час десять минут. Уже подавали на стол, а граф Пушкин, который должен был представить меня, отсутствовал по болезни. Однако же я быстро отыскал адъютанта, и вскоре вышел камергер - молодой князь Чернышев, проводивший меня в залу и представивший сначала великой княгине (я не поцеловал ей руку, поскольку не знал, что так принято, но потом Серракаприола просветил меня на сей счет, и я после обеда принес ей свои извинения, а она, смутившись, сказала: «Вы, верно, думаете, что я sur le qui-vive(рассердилась)? Полно, это вам, конечно, герцог наговорил, но в этом вовсе не было необходимости»), а затем великому князю; оба отнеслись ко мне в высшей степени благосклонно и приветливо и беседовали со мной в течение четверти часа, после чего мы пошли обедать. А мне еще говорили, что раньше двух часов они не садятся за стол, но оказалось, что обедают даже в час.
Великая княгиня Мария Федоровна. 1780-е. неизвестный художник круга Левицкого. Кадриорг.
За столом меня усадили напротив них, и мы все это время проговорили об испанских делах, об Америке, о принце Нассау, против которого, как мне показалось, они настроены, и т.д. Затем зашла речь о парке, об их семействе, и великая княгиня осведомилась, не видел ли я в Москве их двух детей, а я, извинившись, ответил, что узнал об их прибытии лишь в день своего отъезда. Затем они удалились, а я отправился гулять по парку в компании одного офицера, вызвавшегося меня сопровождать, и такой спутник много лучше любого из посланников, которые только и думают, как бы причинить мне побольше зла; не знаю, следствие ли это зависти или же эти люди просто привыкли строить козни.
Великий князь Павел Петрович. 1787. Виолье. Павловск
Вернулся с прогулки в пять часов, а в шесть появились их высочества. Они вместе показали мне свои внутренние покои, где я заметил книги, музыкальные инструменты, рукоделие, что свидетельствует о привычке к занятиям и о добродетели. Ложе устроено в виде шатра, и мне сказали, что то была идея князя Орлова. Потом они пригласили меня совершить прогулку по парку, и мы отправились туда. Когда начался дождь, укрылись под навесом, но вскоре он полил еще сильнее, и нам пришлось искать себе другое убежище. Цесаревич одолжил мне свой surtout (сюртук), и мы под дождем добрались до хижины, которая снаружи имеет вид сложенных штабелем бревен, но внутри это помещение богато и изящно обставлено: софа, зеркала и проч. Нам приготовили изысканную еду, и ее высочество показала мне на угловом столике с зеркалами, в которых предмет отражается трижды, букет искусственных цветов, сделанных ею самою. Прекрасная работа. Мы выпили чаю, а вслед за этим подъехали кареты, в которых мы вернулись во дворец, потому что дождь не утихал.
Березовый домик в Гатчине.
Ужинали в половине девятого, сев за стол по сигналу, коим послужил выстрел из пушки. Все время, пока продолжался ужин, закончившийся в половине десятого, мы премило беседовали. Затем разговаривали в зале, а в десять часов они удалились, и мы отправились спать. Меня разместили в салоне, где была целая коллекция картин. На четырех больших полотнах изображены действия эскадры у анатолийских берегов; это, как мне сказали, английская работа, выполненная из papier maché (папье-маше). Весьма недурна картина Джордано, изображающая Адама и Еву, изгнанных из рая. Все здесь свидетельствует о хорошем вкусе и роскоши. Гостей, приезжающих во дворец, спрашивают, останутся ли они ночевать, предоставляют в их распоряжение слугу или придворного лакея, которые им прислуживают. В моей комнате прекрасная кровать, туалет, медовый напиток и т.д. Меня уверили, что по праздникам здесь иной раз застилают до 270 кроватей для гостей и т.д.
Гатчинский замок.
23 июня. Встал в десять часов и, выпив кофе, поднялся на одну из башен дворца, чтобы окинуть взором весь парк и его окрестности. Отсюда действительно открывается прекрасный вид на Царское Село и т.д. Проходя через одну из комнат верхнего этажа, заметил две картины, изображающие действия эскадры и русских войск на Лемносе. Увидел сверху нескольких солдат, готовившихся заступить в караул, после чего накинул surtout и поспешил туда, успев к смене караула; мне очень понравились солдаты, они так же хорошо вымуштрованы, как пруссаки.
Гатчинский офицер (как выяснилось, не гатчинский, музей ошибся). 1770-е. Неизвестный художник. Серпуховский худ.музей.
Затем я пошел одеваться, а в четверть первого мы собрались в зале, и великокняжеская чета вышла к нам. Он спросил, понравились ли мне его солдаты, и я высказал свое мнение, после чего он взял меня за руку и, крепко сжав ее, проговорил: «Друг мой, таков уж мой образ мыслей, и с этим я ничего не могу поделать. Однако же те, кто хочет меня опорочить, нарочно поступают наперекор мне», и т.д. Цесаревич произнес эти слова с таким пылом, что я растрогался. По другому поводу он сказал: «Что я сделал? Пока ничего... разве что детей».
Рассуждая о том, что люди слишком торопятся со строительством домов, и оттого те получаются непрочными, великий князь заметил: «Причина состоит в том, что в этой стране нет ничего надежного, а потому все хотят наслаждаться, ибо что будет завтра, неизвестно, и нужно успеть воспользоваться моментом». Какая дьявольская мысль! Хотя в ней, без сомнения, заключена большая доля правды. Еще он сказал: «В существовании Кронштадта есть свой резон, но в существовании Петербурга - никакого. Мыслимое ли дело, чтобы столица была пограничным городом?» Говоря о том, почему не разрешают осматривать Мраморный дворец, он заметил: «Поговаривают, что запрет наложен из-за того, что кое-кому дворец пришелся не по вкусу, но разве узнать мнение каждого на сей счет не лучше, чем пребывать в неведении?»
Великий князь Павел Петрович. 1780-е. Гравюра. Национальная библиотека Франции.
Раздались два выстрела из пушки - первый извещает, что начали накрывать на стол, второй - что стол накрыт, - и мы пошли обедать. Меня усадили там же, где накануне, и мы заговорили о литературе, о трудах Саллюстия, которые издал инфант дон Габриэль, и о том, с каким увлечением последний занимается литературой и т.д. Спросили меня и про Нассау, и я сказал, что, по моему мнению, он более всего желает составить себе имя в свете, на что великая княгиня тихо заметила, что того же желал и Герострат. Когда мы прощались после обеда, он [великий князь] пригласил меня приехать как-нибудь на учения своего полка, а она сказала, чтобы я приезжал в Павловск в день именин ее супруга, который уже близится. Сам он еще раньше пригласил меня на это торжество и потому сейчас сказал: «Вот видите, я ей ничего не говорил». Я выразил им глубочайшую благодарность за оказанную мне столь высокую честь и откланялся. Граф Пушкин написал короткую записку, чтобы мне показали Царское Село, и в три часа я отбыл.»
Вид Гатчинского дворца от Белого озера. 1870-е. Неелов. Эрмитаж.
Меня очень тронуло то, как Мария Федоровна спрашивала у заезжего иностранца про своих детей, Александра и Константина. В эту пору Екатерина II возвращалась из путешествия в Крым и мальчиков увезли навстречу ей. Собственно, бабушка собиралась взять внуков с собой, но они внезапно заболели, так что пришлось их оставить.
Мнение Павла Петровича о Петербурге очень похоже на то, что в свое время высказал Дени Дидро: "Столица на пределах государства - то же, что сердце в мизинце: кровообращение затруднительно и малейшая рана смертельна".
«22 июня. Слуга явился в восемь часов, и я тотчас послал его распорядиться насчет кареты с шестеркой лошадей, наказав, чтобы она была немедленно готова, а сам начал бриться, причесываться и т.д. Но как ни торопился, выехать смог лишь около десяти часов, и хотя лошади неслись во весь опор, прибыл на место в час десять минут. Уже подавали на стол, а граф Пушкин, который должен был представить меня, отсутствовал по болезни. Однако же я быстро отыскал адъютанта, и вскоре вышел камергер - молодой князь Чернышев, проводивший меня в залу и представивший сначала великой княгине (я не поцеловал ей руку, поскольку не знал, что так принято, но потом Серракаприола просветил меня на сей счет, и я после обеда принес ей свои извинения, а она, смутившись, сказала: «Вы, верно, думаете, что я sur le qui-vive(рассердилась)? Полно, это вам, конечно, герцог наговорил, но в этом вовсе не было необходимости»), а затем великому князю; оба отнеслись ко мне в высшей степени благосклонно и приветливо и беседовали со мной в течение четверти часа, после чего мы пошли обедать. А мне еще говорили, что раньше двух часов они не садятся за стол, но оказалось, что обедают даже в час.
Великая княгиня Мария Федоровна. 1780-е. неизвестный художник круга Левицкого. Кадриорг.
За столом меня усадили напротив них, и мы все это время проговорили об испанских делах, об Америке, о принце Нассау, против которого, как мне показалось, они настроены, и т.д. Затем зашла речь о парке, об их семействе, и великая княгиня осведомилась, не видел ли я в Москве их двух детей, а я, извинившись, ответил, что узнал об их прибытии лишь в день своего отъезда. Затем они удалились, а я отправился гулять по парку в компании одного офицера, вызвавшегося меня сопровождать, и такой спутник много лучше любого из посланников, которые только и думают, как бы причинить мне побольше зла; не знаю, следствие ли это зависти или же эти люди просто привыкли строить козни.
Великий князь Павел Петрович. 1787. Виолье. Павловск
Вернулся с прогулки в пять часов, а в шесть появились их высочества. Они вместе показали мне свои внутренние покои, где я заметил книги, музыкальные инструменты, рукоделие, что свидетельствует о привычке к занятиям и о добродетели. Ложе устроено в виде шатра, и мне сказали, что то была идея князя Орлова. Потом они пригласили меня совершить прогулку по парку, и мы отправились туда. Когда начался дождь, укрылись под навесом, но вскоре он полил еще сильнее, и нам пришлось искать себе другое убежище. Цесаревич одолжил мне свой surtout (сюртук), и мы под дождем добрались до хижины, которая снаружи имеет вид сложенных штабелем бревен, но внутри это помещение богато и изящно обставлено: софа, зеркала и проч. Нам приготовили изысканную еду, и ее высочество показала мне на угловом столике с зеркалами, в которых предмет отражается трижды, букет искусственных цветов, сделанных ею самою. Прекрасная работа. Мы выпили чаю, а вслед за этим подъехали кареты, в которых мы вернулись во дворец, потому что дождь не утихал.
Березовый домик в Гатчине.
Ужинали в половине девятого, сев за стол по сигналу, коим послужил выстрел из пушки. Все время, пока продолжался ужин, закончившийся в половине десятого, мы премило беседовали. Затем разговаривали в зале, а в десять часов они удалились, и мы отправились спать. Меня разместили в салоне, где была целая коллекция картин. На четырех больших полотнах изображены действия эскадры у анатолийских берегов; это, как мне сказали, английская работа, выполненная из papier maché (папье-маше). Весьма недурна картина Джордано, изображающая Адама и Еву, изгнанных из рая. Все здесь свидетельствует о хорошем вкусе и роскоши. Гостей, приезжающих во дворец, спрашивают, останутся ли они ночевать, предоставляют в их распоряжение слугу или придворного лакея, которые им прислуживают. В моей комнате прекрасная кровать, туалет, медовый напиток и т.д. Меня уверили, что по праздникам здесь иной раз застилают до 270 кроватей для гостей и т.д.
Гатчинский замок.
23 июня. Встал в десять часов и, выпив кофе, поднялся на одну из башен дворца, чтобы окинуть взором весь парк и его окрестности. Отсюда действительно открывается прекрасный вид на Царское Село и т.д. Проходя через одну из комнат верхнего этажа, заметил две картины, изображающие действия эскадры и русских войск на Лемносе. Увидел сверху нескольких солдат, готовившихся заступить в караул, после чего накинул surtout и поспешил туда, успев к смене караула; мне очень понравились солдаты, они так же хорошо вымуштрованы, как пруссаки.
Гатчинский офицер (как выяснилось, не гатчинский, музей ошибся). 1770-е. Неизвестный художник. Серпуховский худ.музей.
Затем я пошел одеваться, а в четверть первого мы собрались в зале, и великокняжеская чета вышла к нам. Он спросил, понравились ли мне его солдаты, и я высказал свое мнение, после чего он взял меня за руку и, крепко сжав ее, проговорил: «Друг мой, таков уж мой образ мыслей, и с этим я ничего не могу поделать. Однако же те, кто хочет меня опорочить, нарочно поступают наперекор мне», и т.д. Цесаревич произнес эти слова с таким пылом, что я растрогался. По другому поводу он сказал: «Что я сделал? Пока ничего... разве что детей».
Рассуждая о том, что люди слишком торопятся со строительством домов, и оттого те получаются непрочными, великий князь заметил: «Причина состоит в том, что в этой стране нет ничего надежного, а потому все хотят наслаждаться, ибо что будет завтра, неизвестно, и нужно успеть воспользоваться моментом». Какая дьявольская мысль! Хотя в ней, без сомнения, заключена большая доля правды. Еще он сказал: «В существовании Кронштадта есть свой резон, но в существовании Петербурга - никакого. Мыслимое ли дело, чтобы столица была пограничным городом?» Говоря о том, почему не разрешают осматривать Мраморный дворец, он заметил: «Поговаривают, что запрет наложен из-за того, что кое-кому дворец пришелся не по вкусу, но разве узнать мнение каждого на сей счет не лучше, чем пребывать в неведении?»
Великий князь Павел Петрович. 1780-е. Гравюра. Национальная библиотека Франции.
Раздались два выстрела из пушки - первый извещает, что начали накрывать на стол, второй - что стол накрыт, - и мы пошли обедать. Меня усадили там же, где накануне, и мы заговорили о литературе, о трудах Саллюстия, которые издал инфант дон Габриэль, и о том, с каким увлечением последний занимается литературой и т.д. Спросили меня и про Нассау, и я сказал, что, по моему мнению, он более всего желает составить себе имя в свете, на что великая княгиня тихо заметила, что того же желал и Герострат. Когда мы прощались после обеда, он [великий князь] пригласил меня приехать как-нибудь на учения своего полка, а она сказала, чтобы я приезжал в Павловск в день именин ее супруга, который уже близится. Сам он еще раньше пригласил меня на это торжество и потому сейчас сказал: «Вот видите, я ей ничего не говорил». Я выразил им глубочайшую благодарность за оказанную мне столь высокую честь и откланялся. Граф Пушкин написал короткую записку, чтобы мне показали Царское Село, и в три часа я отбыл.»
Вид Гатчинского дворца от Белого озера. 1870-е. Неелов. Эрмитаж.
Меня очень тронуло то, как Мария Федоровна спрашивала у заезжего иностранца про своих детей, Александра и Константина. В эту пору Екатерина II возвращалась из путешествия в Крым и мальчиков увезли навстречу ей. Собственно, бабушка собиралась взять внуков с собой, но они внезапно заболели, так что пришлось их оставить.
Мнение Павла Петровича о Петербурге очень похоже на то, что в свое время высказал Дени Дидро: "Столица на пределах государства - то же, что сердце в мизинце: кровообращение затруднительно и малейшая рана смертельна".