Черномордие с бубенчиками
"Похоже, черному коту пришел конец" - это сообщение недавно буквально взорвало один из чатов. "Спасай кота! Откопай его! Вдруг он еще жив и дышит??"- истерила общественность.
Подождите, какой еще черный кот? Моим котом всегда считался мелкий кастрированный дрищ по имени Песик, простенькой деревенской окраски, серийный убийца с маленьким эго.
Черный вошел в дом на полусогнутых лапах. После пожара его хозяин вынужден был уехать, он попросил меня кормить Симу, пока его квартиру от отремонтируют. Симу мы знали давно - это он, блаженно прикрыв глаза, гадил мне в грядку с чабрецом. Толстомордый, с мощными лапами и бубенчиками размером с мой кулак - он казался мне вальяжным альфачом местной кошачьей стаи. В июле он начал совершать набеги на миску с кормом Пса. Пес к тому времени прочно перешел на диету из певчих птиц и крошечных мышей. Мышата жалобно пищали, пытаясь убежать от его карающей лапы, а я запиралась в другой комнате и отсиживалась там.
К миске, неуклюже припадая к земле, стал приходить Чернокотие (так его называет Миша). Стоило шевельнуться, как он пулей вылетал в дверь, оставляя грязные следы на кафеле. Постепенно он понял, что можно после еды упасть на коврик в ванной и поспать, робко вошел в зал. Апогеем его экспансии стала узурпация моего рабочего кресла. На все упреки он опускает голову, пряча врожденный птоз. Фоном к такому выражению морды должен играть какой-то блатняк. Когда он поднимает свой взгляд, сразу, ясно, что не очко обычно губит, а к одиннадцати туз.
У Черного появились свои поклонники, они разглядели под его толстой шкурой бедняжечку. А потом и я, сопоставив шрамы на его морде, пришибленность и то, что даже Песик мог отбить у него вкусняшку, поняла - перед нами пусть матерая, пусть массивная, но жалкая омежка. Никакой он не альфач.
Два кота, оказывается, жрут как черти. Двухкилограммовый пакет корма улетал за пару недель, сосед не отсвечивал, и я со злости купила им 10кг собачьего корма. Говорят, чтобы узнать другого человека надо съесть с ним пуд соли. Котам хватило 10 кг собачьего корма. К ноябрю Черносима отвоевал себе право ходить в окно, спать в зале на подушечке, какать в лоток и ночевать в доме. Некоторые мои гости с порога неслись потискать черного и приносили ему отдельные ништяки. Появились шуточки, что по мере взросления я все-таки обрастаю котами как смелая самостоятельная женщина. И это при том, что кошек я не люблю!
Внезапно в декабре потеплело. Миша ушел в школу, а у меня была возможность понежиться под одеялом. За окном я услышала претенциозное мявканье - Черный пришел и стоял на подоконнике, требуя, чтоб я ему открыла. Вылезать не хотелось. Пока я потягивалась, с крыши сошел пласт снега и стало подозрительно тихо. Под окном лежал сугроб, и как-то спросонья сразу стало ясно, что увижу я Черного только весной, окоченевшего в нелепой позе упоротого лиса.
Схватить лопату и выскочить в пижамке во двор мешало только то, что снег продолжал бомбардировать двор. Вспоминая видяшки по лавинобезопасности, я палкой от швабры принялась протыкивать снег, пытаясь уткнуться в тело еще живого кота и дать ему доступ кислорода. Чатик, хоть и состоял чуть не сплошь из медиков (и даже реаниматолога!), советов ценных мне не дал. Я сложила ручки и с тяжелым сердцем стала вспоминать все хорошее, что было связано с Черным.
Вот ему надели на голову носок, вот он выпучивает глаза, увидев фен, вот он неуклюже пытается спрятаться от уколов противовирусного препарата, вот он подставляет свою тяжелую голову и мурлычет, вон он, пропахший рыбными консервами, приходит с помойки и старается прилечь на мой диван... Фууу!
Пока я пишу эти строки, Сима поджирает остатки корма из миски. Он пришел через полдня, с вырванным когтем, проплешиной за ухом и воняя шпротами. Не открывая глаза и без тени почтения, спрыгнул с подоконника и потрусил шумно хлебать воду. "Будь осторожен, чмошник, у тебя осталось всего 6 жизней", - подумала я.
Подождите, какой еще черный кот? Моим котом всегда считался мелкий кастрированный дрищ по имени Песик, простенькой деревенской окраски, серийный убийца с маленьким эго.
Черный вошел в дом на полусогнутых лапах. После пожара его хозяин вынужден был уехать, он попросил меня кормить Симу, пока его квартиру от отремонтируют. Симу мы знали давно - это он, блаженно прикрыв глаза, гадил мне в грядку с чабрецом. Толстомордый, с мощными лапами и бубенчиками размером с мой кулак - он казался мне вальяжным альфачом местной кошачьей стаи. В июле он начал совершать набеги на миску с кормом Пса. Пес к тому времени прочно перешел на диету из певчих птиц и крошечных мышей. Мышата жалобно пищали, пытаясь убежать от его карающей лапы, а я запиралась в другой комнате и отсиживалась там.
К миске, неуклюже припадая к земле, стал приходить Чернокотие (так его называет Миша). Стоило шевельнуться, как он пулей вылетал в дверь, оставляя грязные следы на кафеле. Постепенно он понял, что можно после еды упасть на коврик в ванной и поспать, робко вошел в зал. Апогеем его экспансии стала узурпация моего рабочего кресла. На все упреки он опускает голову, пряча врожденный птоз. Фоном к такому выражению морды должен играть какой-то блатняк. Когда он поднимает свой взгляд, сразу, ясно, что не очко обычно губит, а к одиннадцати туз.
У Черного появились свои поклонники, они разглядели под его толстой шкурой бедняжечку. А потом и я, сопоставив шрамы на его морде, пришибленность и то, что даже Песик мог отбить у него вкусняшку, поняла - перед нами пусть матерая, пусть массивная, но жалкая омежка. Никакой он не альфач.
Два кота, оказывается, жрут как черти. Двухкилограммовый пакет корма улетал за пару недель, сосед не отсвечивал, и я со злости купила им 10кг собачьего корма. Говорят, чтобы узнать другого человека надо съесть с ним пуд соли. Котам хватило 10 кг собачьего корма. К ноябрю Черносима отвоевал себе право ходить в окно, спать в зале на подушечке, какать в лоток и ночевать в доме. Некоторые мои гости с порога неслись потискать черного и приносили ему отдельные ништяки. Появились шуточки, что по мере взросления я все-таки обрастаю котами как смелая самостоятельная женщина. И это при том, что кошек я не люблю!
Внезапно в декабре потеплело. Миша ушел в школу, а у меня была возможность понежиться под одеялом. За окном я услышала претенциозное мявканье - Черный пришел и стоял на подоконнике, требуя, чтоб я ему открыла. Вылезать не хотелось. Пока я потягивалась, с крыши сошел пласт снега и стало подозрительно тихо. Под окном лежал сугроб, и как-то спросонья сразу стало ясно, что увижу я Черного только весной, окоченевшего в нелепой позе упоротого лиса.
Схватить лопату и выскочить в пижамке во двор мешало только то, что снег продолжал бомбардировать двор. Вспоминая видяшки по лавинобезопасности, я палкой от швабры принялась протыкивать снег, пытаясь уткнуться в тело еще живого кота и дать ему доступ кислорода. Чатик, хоть и состоял чуть не сплошь из медиков (и даже реаниматолога!), советов ценных мне не дал. Я сложила ручки и с тяжелым сердцем стала вспоминать все хорошее, что было связано с Черным.
Вот ему надели на голову носок, вот он выпучивает глаза, увидев фен, вот он неуклюже пытается спрятаться от уколов противовирусного препарата, вот он подставляет свою тяжелую голову и мурлычет, вон он, пропахший рыбными консервами, приходит с помойки и старается прилечь на мой диван... Фууу!
Пока я пишу эти строки, Сима поджирает остатки корма из миски. Он пришел через полдня, с вырванным когтем, проплешиной за ухом и воняя шпротами. Не открывая глаза и без тени почтения, спрыгнул с подоконника и потрусил шумно хлебать воду. "Будь осторожен, чмошник, у тебя осталось всего 6 жизней", - подумала я.