(no subject)

[caresska]

Она приготовила кимбап. Сама. Прямо при мне. При помощи еды, которой я не доверяю - угрожающе-белого дайкона, ехидного болгарского перца, не особо любимого риса и странных водорослей. То есть водоросли-то как водоросли - нори, что с них взять, - но я им не доверяла, все еще считая, что они резиновые и вообще малосъедобные. Впрочем, как и вся эта корейско-японская кухня - совершенно не понимала всеобщего помешательства на этих суши и прочих неудобных рисовых кусках. Во всяком случае, так было ровно до тех пор, пока пока она не привела меня в смешной маленький ресторанчик и не накормила рисом с кунжутом и соевым соусом. Тогда я поняла, что из её рук я съем всё что угодно, потому что доверяю ей бесконечно... К тому же, у неё безупречный вкус. И вот она стоит на залитой солнцем кухне в расшитом птицами халате и готовит кимбап. И я не могу оторвать от неё взгляд. Её движения точны и изящны, она увлечена готовкой, но при этом мы непринужденно беседуем обо всём и на тарелке один за другим появляются забавные роллы, еще не разрезанные на кусочки, как трио инопланетян. Она рассказывает о том, что руки должны быть холодные, а нож мокрый, объясняет почему кусочки лежат в два ряда, и пока я делаю из васаби маленькое нежно-зеленое сердечко, перед нами уже стоят два блюда с милыми маленькими роллами. С ужасом думаю о том, что наверняка забыла как пользоваться палочками, но руки всё помнят. Она смотрит на меня и улыбается. Улыбается тому, с каким аппетитом я ем эти маленькие вкусняшки, которые оказываются до того великолепны, что у меня даже не хватает слов, чтобы описать свой гастрономический (и не только) восторг. Дайкон был чертовски нежен, водоросли обволакивали рис и придавали ему какой-то совершенно новый интересный вкус, перец был удивительно уместен, а морковь до безумия здоровски сочеталась с соевым соусом. Не говоря уже о сыре и огурце... И когда я уже парила на нирвановом облачке, счастливо улыбаясь и облизываясь, она принесла чайный столик и стала заваривать наш любимый молочный улун. Церемония была прекрасной. С каким изяществом она прогревала посуду, разливала чай по пиалам, пила его и разливала снова... Я смотрела на неё сквозь легкий пар, поднимающийся над столиком, смотрела на её руки, на её лицо. Она была еще более прекрасна, чем обычно. Наполненная тёплым светом, она словно светилась изнутри... И мне казалось, что я ловлю отблески этого света в каждой новой пиале с ароматным улуном. "Европейцы никогда не умели пить чай" - лукаво улыбнулась она.

...Солнце садилось над городом. Мы лежали на кровати, едва соприкасаясь плечами. Она читала Брэдбери вслух, а я пришивала пуговички к её платью. Нас наполняло тихое спокойное счастье. Как же нам обеим этого не хватало, как не хватало друг друга...