Три эссе
Ара Балиозян (р. 1936)
Пер. с англ. А.Акопяна
Важные вопросы
Пятнадцать лет искал я ответ на вопрос, может ли человек из низших слоев общества (читай: с самого его дна), любящий читать, слушать музыку, совершать продолжительные прогулки (такое же неприбыльное занятие, как и предыдущие два), предаваться размышлениям (аналогично), может ли человек, любящий все это, но питающий отвращение к бизнесу и тому, что все называют «зарабатыванием на жизнь», надеяться когда-либо избавиться от этой мышиной возни? Другими словами: может ли человек из трущоб, безразличный к деньгам, овладеть достаточным их количеством, чтобы избежать необходимости тяжелой или неприятной работы?
Следует уточнить, что хоть я и томился этим вопросом на экзистенциальном уровне, то есть в каждый конкретный момент своей жизни, я никогда не облекал его в такое количество слов: я не осмеливался.
Не осмеливался, потому что не считал это важным вопросом. В моем понимании, лишь поставленный и, таким образом, признанный выдающимся мыслителем вопрос мог быть важным.
Пятнадцать лет я терзался вопросом, который я гнал от себя как незначительный, потому что ни Платон, ни Толстой, ни коли на то пошло Будда, Томас Манн, Набоков или Витгенштейн им не задавались. Книги были мне опиумом, пока я не прочел Торо.
Я ценю Торо за его любовь к мелким банальным вещам - тому, что происходит с нами со всеми каждый день: ходьба, еда, выживание во враждебном мире, не роняя свое достоинство. Благодаря Торо, я осознал, что предметы первой необходимости доступны при незначительных затратах. Эта мудрость лежит в основе независимости. Именно читая Торо, я задался этим важным вопросом: «А сколько денег мне действительно нужно?» Я составил список того, что мне нужно, и, к своему изумлению, обнаружил, что большинство пунктов списка были не необходимостью, а роскошью. (Что есть роскошь? Ответ: все, кроме хлеба и книг.) Также к своему удивлению, я осознал, что за эти пятнадцать лет накопил достаточно денег, чтобы быть финансово независимым. Пережитое тогда чувство возбуждения было схоже с описанным Мольером в «Мещанине во дворянстве», когда г-н Журден вдруг обнаруживает, что всю жизнь изъяснялся прозой, сам того не зная. Это случилось пять лет назад, и в течение этих пяти лет я жил счастливо, как во сне, посвящая время чтению, музыке, размышлениям, прогулками и иногда писательству.
Если хотите знать об этом больше, читайте Торо. Вам нужен именно он. Не Толстой или Витгенштейн, к которым проблема финансовой независимости не имела отношения. Чувствующие отвращение к своему собственному богатству, оба эти господина (как и Будда, еще один миллионер!) избрали добровольную бедность. Не нищету и лишения, что есть проклятие, а добровольную бедность - благодать и роскошь, которую только очень богатые могут себе позволить.
1976 г.
Учителя
Уильям Сароян научил меня использовать слова для передачи не других слов и идей, а себя самого.
Торо научил меня писать не о вымышленных существах и ситуациях, а о своей ежедневной борьбе и сомнениях.
Томас Манн научил меня никогда не стесняться открыть о себе то, что причиняет боль и заставляет смущаться, поскольку только лжец и глупец может представить себя образцом благородства и ожидать, что ему поверят.
Монтень подкрепил этот урок, напомнив мне, что действительно бесполезно вставать на ходули, ибо и на ходулях нужно передвигаться своими собственными ногами, и что на любом высочайшем троне мира я сижу не на чем ином, как на своем заду.
И.С.Бах научил меня, что ум, талант и даже гений ничего не стоят, если у тебя нет привычки терпеливо работать каждый день и находить в этом монотонном и лишенном приключений порядке источник радости и веселья.
Эйнштейн научил меня, что ставить перед собой цели достижения исключительно материального благополучия и счастья значит иметь амбиции свиньи.
Платон научил меня, что знание может прийти после долгих исследований в использовании слов, определений и образов, но не посредством их самих. Оно приходит через непосредственное проникновение в суть вещей.
Шарль Пеги научил меня, что писатель обязан иногда быть не по вкусу своему читателю.
Пауль Тиллих научил меня не путать одиночество с уединением: одиночество есть боль от того, что ты одинок, уединение - блаженство.
Св. Тереза Авильская научила меня никогда не подчинять свой ум кому-то, у кого у самого его не так много.
Гегель научил меня, что не обязательно быть рабом, чтобы жить и думать как раб, и что рабом является всякий, чьи действия служат продвижению интересов другого.
Симона Вейль научила меня, что свободу можно обрести только после того, как проживешь долго в состоянии полного и крайнего унижения, но унижения, которого пытался избежать любым допустимым способом.
Ганди научил меня, что истина приобретает значение, только когда она эмоционально воспринята и пережита, то есть приспособлена, преобразована и развита.
У меня было много других учителей: все, кого я встречал, научили меня чему-то, в том числе мимолетные знакомые, совершенно чужие люди и враги. Да, всего важнее враги.
Враги больше, чем друзья, потому что, отказываясь принять меня таким, какой я есть, они заставляют меня взглянуть на себя критически.
И если бы кто-либо спросил меня, почему же, имея таких прославленных учителей, я не смог никем стать, я бы ответил, что был слишком занят учебой и, хотя многому уже научился, я еще не начинал.
Нет, не у Сократа я научился этим словам, а у жизни... жизни - мудрейшего и строжайшего из учителей, неустанно напоминающего мне каждый день, что невежество - невиннейшее из всех преступлений и одновременно самым суровейшим образом наказуемое.
1976 г.
Два слова о Сарояне
Армянский журнал, в котором Уильям Сароян начал публиковать свои юношеские рассказы, хвалился на своих страницах тем, что Сароян никогда не просил денег и ни разу не получил ни цента за свои произведения, подразумевая тем самым (возможно, без умысла), что, если бы это зависело от них, Сароян бы, очень вероятно, умер с голода. Когда он начал писать, Сароян не был финансово независимым. В большинстве рассказов этого периода говорится о нужде и голоде. Сароян выжил и умер миллионером, потому что его талант был легкодоступен среднему американскому читателю. Были и другие, менее удачливые, чем Сароян, которых игнорировали и, таким образом, заставляли молчать так же эффективно, как Чаренца и Бакунца при Сталине, просто потому что их стиль и мировоззрение не были легкодоступны широкой публике. В России избавляются от писателей-диссидентов. В Америке игнорируют непопулярных писателей. Результат одинаков. Для настоящего художника служить вкусам американской публики может быть так же невыносимо, как и служить Кремлю. Художник должен служить только Богу (если в Него верит) или Истине (если не верит). В тот момент, когда он решит служить какой-то определенной аудитории или политической партии, он деградирует и становится шоуменом, пропагандистом, клоуном. И когда это случается, даже публика, которую он решил развлекать, будет его игнорировать. Не это ли произошло с Тиграном Куюмджяном (Майклом Арленом)? И не это ли было причиной постепенного упадка Сарояна как писателя?
1982 г.
Пер. с англ. А.Акопяна
Важные вопросы
Пятнадцать лет искал я ответ на вопрос, может ли человек из низших слоев общества (читай: с самого его дна), любящий читать, слушать музыку, совершать продолжительные прогулки (такое же неприбыльное занятие, как и предыдущие два), предаваться размышлениям (аналогично), может ли человек, любящий все это, но питающий отвращение к бизнесу и тому, что все называют «зарабатыванием на жизнь», надеяться когда-либо избавиться от этой мышиной возни? Другими словами: может ли человек из трущоб, безразличный к деньгам, овладеть достаточным их количеством, чтобы избежать необходимости тяжелой или неприятной работы?
Следует уточнить, что хоть я и томился этим вопросом на экзистенциальном уровне, то есть в каждый конкретный момент своей жизни, я никогда не облекал его в такое количество слов: я не осмеливался.
Не осмеливался, потому что не считал это важным вопросом. В моем понимании, лишь поставленный и, таким образом, признанный выдающимся мыслителем вопрос мог быть важным.
Пятнадцать лет я терзался вопросом, который я гнал от себя как незначительный, потому что ни Платон, ни Толстой, ни коли на то пошло Будда, Томас Манн, Набоков или Витгенштейн им не задавались. Книги были мне опиумом, пока я не прочел Торо.
Я ценю Торо за его любовь к мелким банальным вещам - тому, что происходит с нами со всеми каждый день: ходьба, еда, выживание во враждебном мире, не роняя свое достоинство. Благодаря Торо, я осознал, что предметы первой необходимости доступны при незначительных затратах. Эта мудрость лежит в основе независимости. Именно читая Торо, я задался этим важным вопросом: «А сколько денег мне действительно нужно?» Я составил список того, что мне нужно, и, к своему изумлению, обнаружил, что большинство пунктов списка были не необходимостью, а роскошью. (Что есть роскошь? Ответ: все, кроме хлеба и книг.) Также к своему удивлению, я осознал, что за эти пятнадцать лет накопил достаточно денег, чтобы быть финансово независимым. Пережитое тогда чувство возбуждения было схоже с описанным Мольером в «Мещанине во дворянстве», когда г-н Журден вдруг обнаруживает, что всю жизнь изъяснялся прозой, сам того не зная. Это случилось пять лет назад, и в течение этих пяти лет я жил счастливо, как во сне, посвящая время чтению, музыке, размышлениям, прогулками и иногда писательству.
Если хотите знать об этом больше, читайте Торо. Вам нужен именно он. Не Толстой или Витгенштейн, к которым проблема финансовой независимости не имела отношения. Чувствующие отвращение к своему собственному богатству, оба эти господина (как и Будда, еще один миллионер!) избрали добровольную бедность. Не нищету и лишения, что есть проклятие, а добровольную бедность - благодать и роскошь, которую только очень богатые могут себе позволить.
1976 г.
Учителя
Уильям Сароян научил меня использовать слова для передачи не других слов и идей, а себя самого.
Торо научил меня писать не о вымышленных существах и ситуациях, а о своей ежедневной борьбе и сомнениях.
Томас Манн научил меня никогда не стесняться открыть о себе то, что причиняет боль и заставляет смущаться, поскольку только лжец и глупец может представить себя образцом благородства и ожидать, что ему поверят.
Монтень подкрепил этот урок, напомнив мне, что действительно бесполезно вставать на ходули, ибо и на ходулях нужно передвигаться своими собственными ногами, и что на любом высочайшем троне мира я сижу не на чем ином, как на своем заду.
И.С.Бах научил меня, что ум, талант и даже гений ничего не стоят, если у тебя нет привычки терпеливо работать каждый день и находить в этом монотонном и лишенном приключений порядке источник радости и веселья.
Эйнштейн научил меня, что ставить перед собой цели достижения исключительно материального благополучия и счастья значит иметь амбиции свиньи.
Платон научил меня, что знание может прийти после долгих исследований в использовании слов, определений и образов, но не посредством их самих. Оно приходит через непосредственное проникновение в суть вещей.
Шарль Пеги научил меня, что писатель обязан иногда быть не по вкусу своему читателю.
Пауль Тиллих научил меня не путать одиночество с уединением: одиночество есть боль от того, что ты одинок, уединение - блаженство.
Св. Тереза Авильская научила меня никогда не подчинять свой ум кому-то, у кого у самого его не так много.
Гегель научил меня, что не обязательно быть рабом, чтобы жить и думать как раб, и что рабом является всякий, чьи действия служат продвижению интересов другого.
Симона Вейль научила меня, что свободу можно обрести только после того, как проживешь долго в состоянии полного и крайнего унижения, но унижения, которого пытался избежать любым допустимым способом.
Ганди научил меня, что истина приобретает значение, только когда она эмоционально воспринята и пережита, то есть приспособлена, преобразована и развита.
У меня было много других учителей: все, кого я встречал, научили меня чему-то, в том числе мимолетные знакомые, совершенно чужие люди и враги. Да, всего важнее враги.
Враги больше, чем друзья, потому что, отказываясь принять меня таким, какой я есть, они заставляют меня взглянуть на себя критически.
И если бы кто-либо спросил меня, почему же, имея таких прославленных учителей, я не смог никем стать, я бы ответил, что был слишком занят учебой и, хотя многому уже научился, я еще не начинал.
Нет, не у Сократа я научился этим словам, а у жизни... жизни - мудрейшего и строжайшего из учителей, неустанно напоминающего мне каждый день, что невежество - невиннейшее из всех преступлений и одновременно самым суровейшим образом наказуемое.
1976 г.
Два слова о Сарояне
Армянский журнал, в котором Уильям Сароян начал публиковать свои юношеские рассказы, хвалился на своих страницах тем, что Сароян никогда не просил денег и ни разу не получил ни цента за свои произведения, подразумевая тем самым (возможно, без умысла), что, если бы это зависело от них, Сароян бы, очень вероятно, умер с голода. Когда он начал писать, Сароян не был финансово независимым. В большинстве рассказов этого периода говорится о нужде и голоде. Сароян выжил и умер миллионером, потому что его талант был легкодоступен среднему американскому читателю. Были и другие, менее удачливые, чем Сароян, которых игнорировали и, таким образом, заставляли молчать так же эффективно, как Чаренца и Бакунца при Сталине, просто потому что их стиль и мировоззрение не были легкодоступны широкой публике. В России избавляются от писателей-диссидентов. В Америке игнорируют непопулярных писателей. Результат одинаков. Для настоящего художника служить вкусам американской публики может быть так же невыносимо, как и служить Кремлю. Художник должен служить только Богу (если в Него верит) или Истине (если не верит). В тот момент, когда он решит служить какой-то определенной аудитории или политической партии, он деградирует и становится шоуменом, пропагандистом, клоуном. И когда это случается, даже публика, которую он решил развлекать, будет его игнорировать. Не это ли произошло с Тиграном Куюмджяном (Майклом Арленом)? И не это ли было причиной постепенного упадка Сарояна как писателя?
1982 г.