Куда несёт поезд?
Линиями, струясь вдоль стен, тени наполняли ложбинки, формируя незамысловатую обшивку тамбура, слегка покачиваясь в свете опьянённых ламп. Во тьме его отражения, проносились грядой деревья, лишь изредка разбавляя пейзаж невысокими домишками. Тело покорно клонилось из стороны в сторону.Ведь надо было выкидывать окурок и возвращаться к человеку, разделившему с тобой купе. Дым стелился по руке, заворачивая к плечу, рассеиваясь у света. Света, отражающегося в стеклах, походивших на иллюминаторы окон, давая больше света несуществующего, освещающего лишь тот зазеркальный мир меж проносящихся деревьев, да стелющегося беззвёздного неба, тонущего в его тени. Ещё одна затяжка!- думал он. Ещё одна затяжка и я вернусь к столу у кушеток. - а сигарета уже обжигала губы. Ведь это же и моё купе! Какого чёрта мне так не хочется возвращаться, и так постыдно обличать этот страх в себе?! - вращая зажигалку большим и средним пальцем, изредка касаясь влажной ладони. Ты ведь не боишься вопросов. Пока стоит вопрос, есть время подумать, есть горизонт движения. Напряжения. Ответ! Лишь ответ пугает меня. Ведь это будет означать конец. Мы ведь можем к чему-то придти. Вытащив очередную сигарету из пачки, и медленно покручивая её между пальцев, он наблюдал, как крохи табака высыпаются на прорезиненный пол тамбура, оставляя на нём свои миниатюрные тени. И без того совсем не молодой, изъеденный оспой пол. Но с другой стороны, ответ ведь может означать и новый вопрос! - глубоко затягиваясь: Вопрошая новую тайну, оставляющую за собой непроходимые лабиринты. Небольшой брызг оранжевых искр в дальнем углу.
Сопровождая его скрипом, двери раздвинули тёплый тамбур, углубляя его свет дальше по вагону, постепенно окрашивая светом сильно искажённые в перспективе двери купе. Пульс. Балансируя о стены, раскачиваясь, словно стебель на ветру, он двинулся, пристально рассматривая таблички на дверях. Вот и моя. Немного опешив, юноша ещё казалось мгновение стоял посреди коридора, в сумасшедшей пляске света, преломляемого окнами вагона, абстрагируясь и не понимая своего страха. Всё тонуло в этом мгновении. Рука, то охватываемая, то оставляемая светом, словно накрываемая волнами береговая твердь. Попавшие в лучи света крохотные пылинки, одна за другой, волной вспыхивающие по коридору. Пряди волос, ниспадающие на лоб, едва различимые во тьме. Пустой коридор, да фигура юноши на мгновенье застрявшего посреди этого пёстрого, свето-геометрического парада. И вот кисть его легла на ручку и пространство перед провалилось в глубь купе. Опустив голову вниз, внимательно исследуя пол, он, стараясь не суетится, вошёл внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Только сев на кушетку, он позволил себе поднять взгляд на фигуру. Фигуру собеседника сидящего напротив. Прислонившегося к стенке возле окна. Почти полностью погружённого в темноту. Лишь лацканы его пиджака, наперебой с бликами линз, мерцали оттуда. И чёрт его дери, не дав собраться, он заговорил первым. Я всегда ненавидел его за это. Он заставал врасплох молниеносно. Ненавидел и гордился. Сложив кисти на столе, я слушал, как подтверждались мои опасения.
- Не имея ни малейшего желания, да и в принципе не имея привычки долго курсировать подле определённого заключения - Он решил не мешкая подвести меня. Смешно. Хотя чего ещё ожидать? Поезд тем временем напористо, но неспешно начало клонить. Во многие окна в такие минуты можно обозревать практически весь состав - вереницу горящих окон с ровным постукиванием, прокладывающим себе путь сквозь тьму.
- Тем самым - не медля, решил подхватить я - Порой лишь подтверждая нежелание опровергать основные положения. - Тут товарищ мой наклонился к столу, и свет разлился по тяжёлой оправе его очков.
- Я всегда стараюсь идти путём наращивания тезисов. К возможно перманентной, а может и мгновенной истине. - И свет коснулся моих рук.
- Но подкрепляя, или как бы завязывая, каждую порцию повествования в узел. - Тут он задумался. Не то чтобы ушёл в себя, а просто на миг отвёл взгляд, окинув пустующее пространство между двух кушеток. Я посмотрел в окно. Ещё один измотанный за день город, смиренно улёгся меж низких холмов. Неторопливый ход поезда давал порой выхватить из сумятицы то пару, то тройку фигур, тихонько бредущих по направлению движения, но все же оставляемых где-то позади. Фигурки, в которых никогда не стараешься увидеть своих старых друзей, родных.
- Но не страхом вызван этот принцип движения. - наконец ответил он. - А ежели и страхом, то в поддержание первому тезису нашей беседы, скажу, что страхом не отчаяния.
- А страхом как созидателем! - мягкая дрожь, пронзившая меня в ответ его лёгкой улыбки.
- Так как, катализируя; пускай беседу, пускай и рассуждение - немедленно добавил мужчина в очках о тяжёлой оправе, играючи наречённый мной собеседником - Я как бы забиваю сваи в фундамент дома.
- И с каждой новой сваей дом мой крепнет. - теперь улыбка скользнула и по моему лицу. Нащупав, на столе стакан уже прохладного чая, я приложился к горлу его на пару освежающих глотков. Тени, растворяющие молодые морщинки в углах губ его. Они словно растворяли в себе чувство моего страха, такого безудержного в дверях купе, где ответ являл собой синоним конца.
- Он крепнет как внутри меня, так ровно также раздается он и за моими зримыми пределами! Каждым оглушительным ударом, оставляя его за мной, я укрепляюсь верой.
- Я верю в свои силы! - решил немного обрисовать. Но не из гордости. И уж хотелось верить, не из нелепого желания участвовать. Так в тот момент я чувствовал.
- Я верю в свои силы, не потому что я силён. Я верю, потому что человек! - тут руки его, уже оторвавшись от колен, (несколько смущённо) задирижировали голосом, мягко путешествуя всё в том же свете, любезно предоставленном нам проплывающим за окном городом. - Я смертен и одинок. - скромным пируэтом ладони его коснулись стола. - Но ведь, то что я смертен и одинок, лишь подтверждает то, что там, на противоположном берегу, мягко переступая с ноги на ногу, есть тот, кто смерти и одиночеству чужд как отец! - руки его сжались в кулаки, а профиль устремился вверх. Профиль, нарисованный где-то в тенях, всё чаще проносящихся за окнами деревьев, грозящих снова превратиться в непрерывную тьму, отражая наши лица напротив друг друга на свой манер.
- Тем самым, укрепляя веру в то бесконечное строительство, я нарекаюсь антитезой смерти и одиночеству.
- Не низменно веря, взращивая веру на отчаянии.
- А свято веря, как в себя - в создателя! - и звуки последнего слога растворились в стуке колёс. В вторящем лязганье. В двоящем дребезжании. Всё нарастающем грохоте, готовым вскоре просто оглушить. Гуле, с всё меньше различимыми звуками. Как будто рёве. Отшлифовывающем пространство. Забиваясь по углам. Наполняя купе. Где пыль парила словно звёзды, будучи выхватываема потоками света, бьющего по ту сторону стекла.
Сопровождая его скрипом, двери раздвинули тёплый тамбур, углубляя его свет дальше по вагону, постепенно окрашивая светом сильно искажённые в перспективе двери купе. Пульс. Балансируя о стены, раскачиваясь, словно стебель на ветру, он двинулся, пристально рассматривая таблички на дверях. Вот и моя. Немного опешив, юноша ещё казалось мгновение стоял посреди коридора, в сумасшедшей пляске света, преломляемого окнами вагона, абстрагируясь и не понимая своего страха. Всё тонуло в этом мгновении. Рука, то охватываемая, то оставляемая светом, словно накрываемая волнами береговая твердь. Попавшие в лучи света крохотные пылинки, одна за другой, волной вспыхивающие по коридору. Пряди волос, ниспадающие на лоб, едва различимые во тьме. Пустой коридор, да фигура юноши на мгновенье застрявшего посреди этого пёстрого, свето-геометрического парада. И вот кисть его легла на ручку и пространство перед провалилось в глубь купе. Опустив голову вниз, внимательно исследуя пол, он, стараясь не суетится, вошёл внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Только сев на кушетку, он позволил себе поднять взгляд на фигуру. Фигуру собеседника сидящего напротив. Прислонившегося к стенке возле окна. Почти полностью погружённого в темноту. Лишь лацканы его пиджака, наперебой с бликами линз, мерцали оттуда. И чёрт его дери, не дав собраться, он заговорил первым. Я всегда ненавидел его за это. Он заставал врасплох молниеносно. Ненавидел и гордился. Сложив кисти на столе, я слушал, как подтверждались мои опасения.
- Не имея ни малейшего желания, да и в принципе не имея привычки долго курсировать подле определённого заключения - Он решил не мешкая подвести меня. Смешно. Хотя чего ещё ожидать? Поезд тем временем напористо, но неспешно начало клонить. Во многие окна в такие минуты можно обозревать практически весь состав - вереницу горящих окон с ровным постукиванием, прокладывающим себе путь сквозь тьму.
- Тем самым - не медля, решил подхватить я - Порой лишь подтверждая нежелание опровергать основные положения. - Тут товарищ мой наклонился к столу, и свет разлился по тяжёлой оправе его очков.
- Я всегда стараюсь идти путём наращивания тезисов. К возможно перманентной, а может и мгновенной истине. - И свет коснулся моих рук.
- Но подкрепляя, или как бы завязывая, каждую порцию повествования в узел. - Тут он задумался. Не то чтобы ушёл в себя, а просто на миг отвёл взгляд, окинув пустующее пространство между двух кушеток. Я посмотрел в окно. Ещё один измотанный за день город, смиренно улёгся меж низких холмов. Неторопливый ход поезда давал порой выхватить из сумятицы то пару, то тройку фигур, тихонько бредущих по направлению движения, но все же оставляемых где-то позади. Фигурки, в которых никогда не стараешься увидеть своих старых друзей, родных.
- Но не страхом вызван этот принцип движения. - наконец ответил он. - А ежели и страхом, то в поддержание первому тезису нашей беседы, скажу, что страхом не отчаяния.
- А страхом как созидателем! - мягкая дрожь, пронзившая меня в ответ его лёгкой улыбки.
- Так как, катализируя; пускай беседу, пускай и рассуждение - немедленно добавил мужчина в очках о тяжёлой оправе, играючи наречённый мной собеседником - Я как бы забиваю сваи в фундамент дома.
- И с каждой новой сваей дом мой крепнет. - теперь улыбка скользнула и по моему лицу. Нащупав, на столе стакан уже прохладного чая, я приложился к горлу его на пару освежающих глотков. Тени, растворяющие молодые морщинки в углах губ его. Они словно растворяли в себе чувство моего страха, такого безудержного в дверях купе, где ответ являл собой синоним конца.
- Он крепнет как внутри меня, так ровно также раздается он и за моими зримыми пределами! Каждым оглушительным ударом, оставляя его за мной, я укрепляюсь верой.
- Я верю в свои силы! - решил немного обрисовать. Но не из гордости. И уж хотелось верить, не из нелепого желания участвовать. Так в тот момент я чувствовал.
- Я верю в свои силы, не потому что я силён. Я верю, потому что человек! - тут руки его, уже оторвавшись от колен, (несколько смущённо) задирижировали голосом, мягко путешествуя всё в том же свете, любезно предоставленном нам проплывающим за окном городом. - Я смертен и одинок. - скромным пируэтом ладони его коснулись стола. - Но ведь, то что я смертен и одинок, лишь подтверждает то, что там, на противоположном берегу, мягко переступая с ноги на ногу, есть тот, кто смерти и одиночеству чужд как отец! - руки его сжались в кулаки, а профиль устремился вверх. Профиль, нарисованный где-то в тенях, всё чаще проносящихся за окнами деревьев, грозящих снова превратиться в непрерывную тьму, отражая наши лица напротив друг друга на свой манер.
- Тем самым, укрепляя веру в то бесконечное строительство, я нарекаюсь антитезой смерти и одиночеству.
- Не низменно веря, взращивая веру на отчаянии.
- А свято веря, как в себя - в создателя! - и звуки последнего слога растворились в стуке колёс. В вторящем лязганье. В двоящем дребезжании. Всё нарастающем грохоте, готовым вскоре просто оглушить. Гуле, с всё меньше различимыми звуками. Как будто рёве. Отшлифовывающем пространство. Забиваясь по углам. Наполняя купе. Где пыль парила словно звёзды, будучи выхватываема потоками света, бьющего по ту сторону стекла.