Июньская зарисовка
Текст написан месяц назад и прошёл через долгую и мучительную шлифовку, но всё ещё есть пара моментов, которые работают немного неправильно. Экспериментом я, тем не менее, скорее довольна, чем нет.
Со стен тёмно шершавилось рыжее масляное - без бабушкиной деревни, рассветной дальнелесной ежевики, коровьих понимающих глаз, трескучих берегозаливных костров - масляное облупившееся, заброшенное. Новый лез вместе с ветром под юбку; думалось, как с июнем дышала тогда того нервами через тёплую футболку. Забилась в ноздри маркучая штукатурка, впечаталось в лоб рыжее масляное, руки хватали руки и ситец потрескивал летним берегозаливным костром под грохочущими от ветродуя грабами. Но гнала из головы маркучее рыжее, вспоминала-тянулась в лето к тёплой футболке на колотящихся нервах, к дыханию, никак ртом не хватающееся, к прыжку без ничего - без соломки, без парашюта, без уверенности, без бурлящей многоголовости внизу сцены - и с одним «нет» - невыговоренным - на другом конце. В тёмном парадном латунный шарик вместо звезды вместо руки вместо дверной ручки поблескивал, как будто звёзды светили в окно вместо окон, как будто не идти потом по улиственному клёнами мокрому в муравьиное восьмиэтажное. Штукатурка крошилась в спутанные волосы, обстукивала-притрагивалась руками к спине или это новый хрипел-притрагивался, пока воскрешала июньское с нервами и футболкой и ёжиком волос, замершим от удара будто бы, в недоумении будто бы, в растерянности словно бы - в восьмиэтажном муравейниковом хлопотали дверями, кружили мимо, насторожив глаза и выпучив уши мухами-щенятами, и вставали за углом, и прикуривали, и в футболке тёплое было совсем вокруг вернее рядом спутанных волос, совсем рядом стоптанных тапок. Четырьмя руками с зажигалками для щенят-аллигаторов отмахивалось и нервами стучало так громко, что только ими и можно было смотреть. Ладони занозились дверными зубными скобами, когда новый коленями маршировал по площади по скверу по детской площадке по лестничной площадке, и маршировали по телу нового ладони. Стена - футболкой вокруг тёплого, и масляное сыплющееся - стучащими нервами, и латунный шарик - летним ёжиком того волос; и не дежа вю, а две сущности в одном времени, две сущности, одна больше не существующая - нервы с ёжиком отвернувшие тёплую футболку спиной и ничего, кроме спины, не оставившие, хвататься за блестящие тускло ручки из латуни оставившие. С невыговоренным «нет», с пустым в муравьином восьмиэтажном - и новым, хрипением и коленями в пустое втиснувшегося. Без запаха рыжих нервов через футболку, без тёплого ёжика, без «прочь» для аллигаторов-мотылькоголовых незабудковых медвежат. Рук, которые около; июня, который вокруг - вокруг невысуществовавшихся удаляющихся в сторону шагов.
Со стен тёмно шершавилось рыжее масляное - без бабушкиной деревни, рассветной дальнелесной ежевики, коровьих понимающих глаз, трескучих берегозаливных костров - масляное облупившееся, заброшенное. Новый лез вместе с ветром под юбку; думалось, как с июнем дышала тогда того нервами через тёплую футболку. Забилась в ноздри маркучая штукатурка, впечаталось в лоб рыжее масляное, руки хватали руки и ситец потрескивал летним берегозаливным костром под грохочущими от ветродуя грабами. Но гнала из головы маркучее рыжее, вспоминала-тянулась в лето к тёплой футболке на колотящихся нервах, к дыханию, никак ртом не хватающееся, к прыжку без ничего - без соломки, без парашюта, без уверенности, без бурлящей многоголовости внизу сцены - и с одним «нет» - невыговоренным - на другом конце. В тёмном парадном латунный шарик вместо звезды вместо руки вместо дверной ручки поблескивал, как будто звёзды светили в окно вместо окон, как будто не идти потом по улиственному клёнами мокрому в муравьиное восьмиэтажное. Штукатурка крошилась в спутанные волосы, обстукивала-притрагивалась руками к спине или это новый хрипел-притрагивался, пока воскрешала июньское с нервами и футболкой и ёжиком волос, замершим от удара будто бы, в недоумении будто бы, в растерянности словно бы - в восьмиэтажном муравейниковом хлопотали дверями, кружили мимо, насторожив глаза и выпучив уши мухами-щенятами, и вставали за углом, и прикуривали, и в футболке тёплое было совсем вокруг вернее рядом спутанных волос, совсем рядом стоптанных тапок. Четырьмя руками с зажигалками для щенят-аллигаторов отмахивалось и нервами стучало так громко, что только ими и можно было смотреть. Ладони занозились дверными зубными скобами, когда новый коленями маршировал по площади по скверу по детской площадке по лестничной площадке, и маршировали по телу нового ладони. Стена - футболкой вокруг тёплого, и масляное сыплющееся - стучащими нервами, и латунный шарик - летним ёжиком того волос; и не дежа вю, а две сущности в одном времени, две сущности, одна больше не существующая - нервы с ёжиком отвернувшие тёплую футболку спиной и ничего, кроме спины, не оставившие, хвататься за блестящие тускло ручки из латуни оставившие. С невыговоренным «нет», с пустым в муравьином восьмиэтажном - и новым, хрипением и коленями в пустое втиснувшегося. Без запаха рыжих нервов через футболку, без тёплого ёжика, без «прочь» для аллигаторов-мотылькоголовых незабудковых медвежат. Рук, которые около; июня, который вокруг - вокруг невысуществовавшихся удаляющихся в сторону шагов.