ИСТОРИЯ ОДНОГО ВОССТАНИЯ
Несмотря на то что на протяжении двух десятилетий на Воркуту беспрерывно шла этап за этапом новая рабсила для «Заполярной кочегарки»,- на шахтах постоянно был недостаток рабочих рук. Спускали в шахты физически здоровых людей, но вскоре лагерная администрация вынуждена была списывать их, как непригодных для подземных работ. Это было вполне закономерным следствием условий содержания заключенных в спецлагерях Воркуты и полным безразличием со стороны ГУЛАГА к технике безопасности на шахтах. Людей, которые работали при 30-40-градусных морозах и заполярных ветрах, кормили неизменно пищей заключенных, вошедшей в историю Советской власти,- пресловутой баландой. Это хлёбово представляло собою бурду из воды с картошкой, кормовой свеклой, луком, капустой. Все это варево было настолько обезжирено, что заключенные «охотились» за каждой каплей жиринки льняного масла, попадающейся в их миске. Правда, для разнообразия «меню» раза два в неделю давали полужидкое картофельное пюре или овсяную, реже просяную кашу. И тоже полностью обезжиренные, только политые той же баландой. Да и откуда могла быть иная кормежка на Воркуте, если все овощи, предназначенные для лагерей, привозились из Кировской, Пермской и других областей навалом в простых товарных вагонах. Так что уже на Воркуту они доходили подмороженными, а по привозе в сами лагеря все это сваливалось в большие кучи, прикрывалось тряпьем - старыми одеялами, бушлатами, телогрейками - и так «хранилось»: летом - под дождем, зимой - на морозе.
Прямым следствием плохого питания в спецлагерях Воркуты были массовые заболевания, особенно свирепствовали дистрофия и цинга, косившие заключенных во время войны и вплоть до 1948 года. В результате только этих двух болезней начальство спецлагерей и шахт вынуждено было «списывать» с подземных работ столько заключенных, что к концу сороковых годов это положение встревожило даже таких «человеколюбов», как начальники лагерей и старшие оперуполномоченные.
Не проходило дня, чтобы в бараке не умирали зэки. По существующим правилам, староста барака обязан был немедленно сообщать об этом на вахту дежурному офицеру. Но этого не делалось, и покойник оставался на своем месте на нарах, прикрытый с головой одеялом, номерным бушлатом и телогрейкой. А на утренней и вечерней поверках пришедшему надзирателю докладывали, что такой-то сильно болен и встать на ноги не может. Делалось это из-за лишних порций хлеба, обедов и ужинов, «полагавшихся» на покойников.
В связи с большой смертностью в спецлагерях Воркуты в эти годы появились особые бригады могильщиков. Бригадиры их, получив «рабочие наряды» от дежурных офицеров, являлись со своими бригадниками в бараки, забирали трупы, переносили их в лагерные морги. Когда скапливалось достаточное количество трупов для братской могилы, бригада приступала к своей основной работе. Работа эта была ночная. Окруженная конвоем, снабженная шахтерскими аккумуляторами (в месяцы полярной ночи), бригада выходила в тундру, где вдалеке от лагерной зоны рылась, а вернее, долбилась в вечной мерзлоте ломами и кирками большая, но не глубокая братская могила. Это было за зоной.
А тем временем другая часть могильщиков в зоне под руководством старшего надзирателя выносила трупы из морга и по его же указанию укладывала покойников так, чтобы головы их были к задней части саней или телеги, а ноги - к передней. После такой аккуратной укладки трупов старший надзиратель подходил к их ногам, на которых уже подвешены деревянные бирки и на них черной масляной краской написаны личные лагерные «тавро» каждого мертвеца. Сверив бирки с имевшимся у него в руках списком захороняемых, надзиратель садится рядом с возчиком-зэком и подвозит покойников к вахте, где их ожидает уже дежурный по лагерю офицер. И здесь совершается следующий акт дикого ритуала по вывозу мертвых заключенных из зоны спецлагеря. Теперь к саням подходит дежурный офицер со списком умерших, сверяет его со списком старшего надзирателя. После этого подает знак, и из вахты выходит «натренированный» надзиратель с железным молотком на длинной деревянной ручке и приступает к своей «работе»: подходит к каждому трупу и наносит два удара по черепу. Только после этого дежурный офицер приказывает открыть ворота лагеря, и «похоронная процессия» под конвоем двигается в тундру к месту захоронения. Бригада заключенных-могильщиков снимает с саней или телеги покойника за покойником и по указанию надзирателя укладывает их в яме штабелем, как дрова. И можно себе представить, с каким чувством они засыпали в братской могиле своих товарищей. На этом кончилось их безропотное повиновение торопящему надзирателю. Могильщики возводили возможно более высокие холмики над могилой, становились вокруг и молились, не обращая внимания на ожидающих их конвоиров и старшего лагерного надзирателя. Лишь после такого «произвольного» ритуала над останками своих товарищей бригада могильщиков возвращалась в зону.
В 1952 году в спецлагерях Воркуты массы заключенных в волевом отношении созрели для решительной борьбы. Достаточно было малейшего внешнего толчка - и лагерная Воркута «встала бы на дыбы». Но произошло событие, которое изменило дальнейший ход жизни. Появились надежды на скорое освобождение без борьбы и без неизбежных при этом жертв.
Таким событием явилась смерть Сталина. Когда же ранним утром 6 марта по радио было официально сообщено о смерти Сталина (а на Воркуте в это время года темная полярная ночь),- все заключенные, даже спавшие после ночных смен, высыпали во дворы. И только одно слово неслось из зон: «Свобода, свобода!» Часовые на вышках, видимо, получив соответствующее указание, вели себя спокойно.
С первых же недель после смерти тирана в спецлагерях начали проводиться определенные изменения, которые, по замыслу новых советских властей, должны были бы нейтрализовать возможные акции со стороны заключенных. В этих же целях в середине марта во всех спецлагерях Воркуты были развешаны оповещения начальников лагерей о том, что с сего числа заключенным разрешено посылать прошения во все судебные инстанции Советского Союза и в КГБ о пересмотре их дел.
Сразу же после смерти Сталина заключенных охватила эйфория, убеждение в скором освобождении. Но уже в первой половине марта как ушат холодной воды был воспринят Указ Верховного Совета СССР об амнистии заключенным: он относился только к осужденным по уголовным статьям и не распространялся на 58 статью УК РСФСР и аналогичные ей статьи уголовных кодексов союзных республик. То есть не распространялся на заключенных спецлагерей. Это предвещало грозу в Воркутинских лагерях. Оставалась еще надежда на ответы на посланные в Москву прошения о пересмотре дел, особенно приговоров ОСО. Но и эти надежды таяли со временем. Проходил месяц за месяцем, а из Москвы ни ответа ни привета на сотни тысяч прошений, посланных заключенными в Генеральную прокуратуру СССР, в Верховный суд, в КГБ.
Именно тогда, к середине 1953 года, в спецлагерях Воркуты создались все предпосылки к прямой борьбе заключенных за свое освобождение. Борьба эта началась во второй половине июля. Развернулась она в форме всеобщей забастовки заключенных, т.е. в поголовном отказе их от выхода на работы, в том числе и на шахты, которые по технологическим особенностям не могут быть остановлены более чем на одни-двое суток. Особо следует отметить, что забастовка началась почти одновременно во всех спецлагерях Воркуты.
Первыми вступили в борьбу 20 июля заключенные спецлагеря при шахте № 7, затем забастовки, как лесной пожар, начали охватывать один лагерь за другим. В каждом из них уже были созданы забастовочные комитеты, которые и взяли в свои руки руководство забастовкой в каждом из спецлагерей Воркуты.
Единственным крупным инцидентом во время этой забастовки явился расстрел в спецлагере при шахте № 29, который был спровоцирован не заключенными, а Генеральным прокурором СССР Руденко, прибывшим на Воркуту во главе специальной комиссии для расследования причин забастовки. Этот инцидент имеет, во-первых, определенное историческое значение и, во-вторых, сыграл в то время большую роль в ходе последовавших переговоров московской комиссии с забастовочными комитетами во всех других спецлагерях Воркуты. Руденко, прибыв на Воркуту в сопровождении командующего войсками МВД генерал-полковника Масленникова, начал свое «расследование» спецлагеря при шахте № 29. Заключенные, оповещенные начальником лагеря о прибытии московской комиссии, высыпали из всех бараков во двор - в надежде, конечно, узнать ответы на посланные в Москву 3 4 месяца назад прошения о пересмотре их дел. Вместо этого они услышали властный приказ: «Немедленно прекратить саботаж! Завтра же с утра всем выйти на работы. Не вышедшие на работу будут отданы под суд и приговорены к строжайшим наказаниям». Совершенно естественной реакцией возбужденной толпы заключенных на эти угрозы Руденко были выкрики: «Ты нас не пугай, прокурор. А на работу не пойдем, пока не получим ответов на посланные прошения о пересмотре наших дел». Ответной реакцией Руденко был повторный приказ: «Разойдись по баракам!» - что еще больше подлило масла в огонь. Из толпы в адрес Генерального прокурора понеслась площадная брань, что в лагерных условиях вполне естественно. В общем, из-за принятой начальством тактики запугивания обстановка в лагере достигла такого накала, что Руденко с генералом Масленниковым буквально выбежали из зоны. И через считанные минуты после этого... на сторожевых вышках появились пулеметы, направленные в сторону лагеря, двор которого был заполнен возбужденными заключенными. И без всякого предупреждения по этой массе безоружных людей с одной стороны вышек застрочил пулемет. Двор лагеря покрылся убитыми.
Но бойня происходила не только здесь. Оказалось, что в общей толпе заключенных находились и сектанты. Увидев на вышках пулеметы, они тут же покинули двор лагеря и направились в садик вблизи вахты, где начали молиться о предотвращении беды. В это время стоявший на вышке краснопогонник, видевший молящихся на коленях заключенных, открыл по ним пулеметный огонь. Прибежавшие из расположенного рядом стационара врачи-заключенные и «вольняшки»-медсестры обнаружили в беседке более десяти убитых и около тридцати раненых сектантов. По определению врачей стационара, общее число жертв в спецлагере при шахте № 29 составило более сорока убитых и 134 госпитализированных раненых.
Все это произошло 1 августа 1953 года, т.е. через пять месяцев после смерти Сталина, при новых руководителях партии и правительства. Прямыми виновниками этого преступления были: Генеральный прокурор СССР Руденко и командующий войсками МВД генерал-полковник Масленников.
После этой кровавой бойни Руденко больше не появлялся ни в одном другом спецлагере. Все дальнейшие переговоры с забастовочными комитетами повел его заместитель Барский.
3 августа, через два дня после расстрела, Барский в сопровождении начальника Главного Управления Воркутинскими лагерями генерала Деревянко прибыл в спецлагерь при шахте № 4. Патруль забастовочного комитета, дежуривший внутри зоны у ворот лагеря, не пропустил их в зону, а послал одного из патрульных сообщить о прибытии руководителю забастовочного комитета Доброштану, находившемуся все это время в помещении штаба лагеря. Игорь Доброштан вышел на высокий помост штаба и дал знак - пропустить.
Доброштан был заключенным-шахтером. В руководители забастовочным комитетом молодого киевлянина выдвинула существовавшая в лагере конспиративная организация бандеровцев. Кандидатуру поддержали все руководители национальных групп, а затем и все заключенные. Шесть лет тому назад Игорь Доброштан, тогда студент авиационного института, был послан на преддипломную практику на один из самолетостроительных заводов США. По возвращении с практики его арестовали, и, «как и слагалось», ОСО приговорило его к десяти , годам заключения в лагерях строгого режима. И вот он уже более пяти лет вкалывает забойщиком на шахте № 4 на Воркуте.
Итак, Барский, генерал Деревянко, начальник лагеря полковник Жилин и с ними старший оперуполномоченный вошли в зону лагеря. Прямо с вахты они направились в штаб лагеря, где их на крыльце встретил Доброштан и двое членов забастовочного комитета. Переговоры в штабе, к удивлению собравшихся зэков, были очень короткими. Объяснилось это тем, что Барский тут же взял инициативу в свои руки. Он заявил Доброштану, что московская комиссия хочет знать о требованиях заключенных не от забастовочного комитета, а от самих заключенных. Для этого он предложил Доброштану найти подходящее в зоне место, где смогло бы собраться максимум заключенных. Доброштан тут же назвал такое место - футбольное поле. Барский, не задумываясь, с этим согласился. В течение каких-нибудь получаса футбольное поле было заполнено до отказа. Не только само поле и окружавшие его «трибуны», но и крыши всех ближайших бараков.
Собрание открывает генерал Деревянко. Дает рукой знать, чтобы успокоились. После чего объявляет, что в лагерь прибыл заместитель Генерального прокурора СССР товарищ Барский, чтобы на месте ознакомиться с требованиями заключенных. Поднимается Барский. Внешне это типичный русский интеллигент времен дореволюционной России. И одет-то он как-то не по-советски: широкополая фетровая шляпа, из-под которой виднелись длинные, как это было в моде у демократической интеллигенции, волосы. С лица Барского не сходила улыбка, обращенная к тысячной аудитории. Уже все это как-то располагало к нему оптимистически настроенную часть заключенных.
Начал он свое выступление с признания, что «в период культа личности» (самой «личности» он не называл) в стране имели место нарушения законности, в результате чего в лагерях Советского Союза содержится множество незаконно осужденных. Несомненно, есть таковые и в этом лагере. Теперь, продолжал Барский, партия и правительство полны решимости покончить с прошлым беззаконием. Для этого в настоящее время Генеральная прокуратура СССР и Верховный суд СССР приступили к рассмотрению поступивших к ним жалоб заключенных, сидящих в лагерях, на незаконное их осуждение, на пытки, примененные во время следствий, и т.п. И вот теперь предстоит рассмотреть многие сотни таких жалоб, поступивших из всех лагерей Советского Союза. Над рассмотрением их работают сейчас сотни следователей, вызванных в Москву из разных областей страны.
Барский заверил слушавших его заключенных, что работа продвигается быстро. Нужно лишь еще немного потерпеть. В заключение он сказал, что по возвращении в Москву он лично проверит, как продвигаются дела с рассмотрением жалоб в Верховный суд СССР и КГБ. Для большей убедительности Барский добавил, что он уже дал указание спецчасти лагеря дать ему список заключенных, которые послали жалобы во все судебные инстанции. И, наконец, заявил: те из присутствующих, кто пожелает поговорить с ним лично, конкретно по делу, могут прийти в штаб лагеря, где он будет находиться еще два-три часа.
Такая тактика Барского, в отличие от поведения Руденко, в целом подействовала на заключенных явно успокаивающе. Генерал Деревянко закрыл собрание, и весь «президиум» - начальство и забастовочный комитет - направился в штаб лагеря. За ними потянулся и длинный хвост заключенных. Через считанные минуты из штаба вышел забастовочный комитет, и Доброштан объявил, что забастовка кончается, по договоренности с Барским с завтрашнего утра все выходят на работы.
Так в спецлагере при шахте № 4 протекала и завершилась забастовка заключенных, продолжавшаяся десять дней -до 3 августа 1953 года. Почти в тот же день закончилась забастовка и во всех спецлагерях Воркуты, заключенные которых добились удовлетворения своих требований о пересмотре дел.
И.Гольц
Прямым следствием плохого питания в спецлагерях Воркуты были массовые заболевания, особенно свирепствовали дистрофия и цинга, косившие заключенных во время войны и вплоть до 1948 года. В результате только этих двух болезней начальство спецлагерей и шахт вынуждено было «списывать» с подземных работ столько заключенных, что к концу сороковых годов это положение встревожило даже таких «человеколюбов», как начальники лагерей и старшие оперуполномоченные.
Не проходило дня, чтобы в бараке не умирали зэки. По существующим правилам, староста барака обязан был немедленно сообщать об этом на вахту дежурному офицеру. Но этого не делалось, и покойник оставался на своем месте на нарах, прикрытый с головой одеялом, номерным бушлатом и телогрейкой. А на утренней и вечерней поверках пришедшему надзирателю докладывали, что такой-то сильно болен и встать на ноги не может. Делалось это из-за лишних порций хлеба, обедов и ужинов, «полагавшихся» на покойников.
В связи с большой смертностью в спецлагерях Воркуты в эти годы появились особые бригады могильщиков. Бригадиры их, получив «рабочие наряды» от дежурных офицеров, являлись со своими бригадниками в бараки, забирали трупы, переносили их в лагерные морги. Когда скапливалось достаточное количество трупов для братской могилы, бригада приступала к своей основной работе. Работа эта была ночная. Окруженная конвоем, снабженная шахтерскими аккумуляторами (в месяцы полярной ночи), бригада выходила в тундру, где вдалеке от лагерной зоны рылась, а вернее, долбилась в вечной мерзлоте ломами и кирками большая, но не глубокая братская могила. Это было за зоной.
А тем временем другая часть могильщиков в зоне под руководством старшего надзирателя выносила трупы из морга и по его же указанию укладывала покойников так, чтобы головы их были к задней части саней или телеги, а ноги - к передней. После такой аккуратной укладки трупов старший надзиратель подходил к их ногам, на которых уже подвешены деревянные бирки и на них черной масляной краской написаны личные лагерные «тавро» каждого мертвеца. Сверив бирки с имевшимся у него в руках списком захороняемых, надзиратель садится рядом с возчиком-зэком и подвозит покойников к вахте, где их ожидает уже дежурный по лагерю офицер. И здесь совершается следующий акт дикого ритуала по вывозу мертвых заключенных из зоны спецлагеря. Теперь к саням подходит дежурный офицер со списком умерших, сверяет его со списком старшего надзирателя. После этого подает знак, и из вахты выходит «натренированный» надзиратель с железным молотком на длинной деревянной ручке и приступает к своей «работе»: подходит к каждому трупу и наносит два удара по черепу. Только после этого дежурный офицер приказывает открыть ворота лагеря, и «похоронная процессия» под конвоем двигается в тундру к месту захоронения. Бригада заключенных-могильщиков снимает с саней или телеги покойника за покойником и по указанию надзирателя укладывает их в яме штабелем, как дрова. И можно себе представить, с каким чувством они засыпали в братской могиле своих товарищей. На этом кончилось их безропотное повиновение торопящему надзирателю. Могильщики возводили возможно более высокие холмики над могилой, становились вокруг и молились, не обращая внимания на ожидающих их конвоиров и старшего лагерного надзирателя. Лишь после такого «произвольного» ритуала над останками своих товарищей бригада могильщиков возвращалась в зону.
В 1952 году в спецлагерях Воркуты массы заключенных в волевом отношении созрели для решительной борьбы. Достаточно было малейшего внешнего толчка - и лагерная Воркута «встала бы на дыбы». Но произошло событие, которое изменило дальнейший ход жизни. Появились надежды на скорое освобождение без борьбы и без неизбежных при этом жертв.
Таким событием явилась смерть Сталина. Когда же ранним утром 6 марта по радио было официально сообщено о смерти Сталина (а на Воркуте в это время года темная полярная ночь),- все заключенные, даже спавшие после ночных смен, высыпали во дворы. И только одно слово неслось из зон: «Свобода, свобода!» Часовые на вышках, видимо, получив соответствующее указание, вели себя спокойно.
С первых же недель после смерти тирана в спецлагерях начали проводиться определенные изменения, которые, по замыслу новых советских властей, должны были бы нейтрализовать возможные акции со стороны заключенных. В этих же целях в середине марта во всех спецлагерях Воркуты были развешаны оповещения начальников лагерей о том, что с сего числа заключенным разрешено посылать прошения во все судебные инстанции Советского Союза и в КГБ о пересмотре их дел.
Сразу же после смерти Сталина заключенных охватила эйфория, убеждение в скором освобождении. Но уже в первой половине марта как ушат холодной воды был воспринят Указ Верховного Совета СССР об амнистии заключенным: он относился только к осужденным по уголовным статьям и не распространялся на 58 статью УК РСФСР и аналогичные ей статьи уголовных кодексов союзных республик. То есть не распространялся на заключенных спецлагерей. Это предвещало грозу в Воркутинских лагерях. Оставалась еще надежда на ответы на посланные в Москву прошения о пересмотре дел, особенно приговоров ОСО. Но и эти надежды таяли со временем. Проходил месяц за месяцем, а из Москвы ни ответа ни привета на сотни тысяч прошений, посланных заключенными в Генеральную прокуратуру СССР, в Верховный суд, в КГБ.
Именно тогда, к середине 1953 года, в спецлагерях Воркуты создались все предпосылки к прямой борьбе заключенных за свое освобождение. Борьба эта началась во второй половине июля. Развернулась она в форме всеобщей забастовки заключенных, т.е. в поголовном отказе их от выхода на работы, в том числе и на шахты, которые по технологическим особенностям не могут быть остановлены более чем на одни-двое суток. Особо следует отметить, что забастовка началась почти одновременно во всех спецлагерях Воркуты.
Первыми вступили в борьбу 20 июля заключенные спецлагеря при шахте № 7, затем забастовки, как лесной пожар, начали охватывать один лагерь за другим. В каждом из них уже были созданы забастовочные комитеты, которые и взяли в свои руки руководство забастовкой в каждом из спецлагерей Воркуты.
Единственным крупным инцидентом во время этой забастовки явился расстрел в спецлагере при шахте № 29, который был спровоцирован не заключенными, а Генеральным прокурором СССР Руденко, прибывшим на Воркуту во главе специальной комиссии для расследования причин забастовки. Этот инцидент имеет, во-первых, определенное историческое значение и, во-вторых, сыграл в то время большую роль в ходе последовавших переговоров московской комиссии с забастовочными комитетами во всех других спецлагерях Воркуты. Руденко, прибыв на Воркуту в сопровождении командующего войсками МВД генерал-полковника Масленникова, начал свое «расследование» спецлагеря при шахте № 29. Заключенные, оповещенные начальником лагеря о прибытии московской комиссии, высыпали из всех бараков во двор - в надежде, конечно, узнать ответы на посланные в Москву 3 4 месяца назад прошения о пересмотре их дел. Вместо этого они услышали властный приказ: «Немедленно прекратить саботаж! Завтра же с утра всем выйти на работы. Не вышедшие на работу будут отданы под суд и приговорены к строжайшим наказаниям». Совершенно естественной реакцией возбужденной толпы заключенных на эти угрозы Руденко были выкрики: «Ты нас не пугай, прокурор. А на работу не пойдем, пока не получим ответов на посланные прошения о пересмотре наших дел». Ответной реакцией Руденко был повторный приказ: «Разойдись по баракам!» - что еще больше подлило масла в огонь. Из толпы в адрес Генерального прокурора понеслась площадная брань, что в лагерных условиях вполне естественно. В общем, из-за принятой начальством тактики запугивания обстановка в лагере достигла такого накала, что Руденко с генералом Масленниковым буквально выбежали из зоны. И через считанные минуты после этого... на сторожевых вышках появились пулеметы, направленные в сторону лагеря, двор которого был заполнен возбужденными заключенными. И без всякого предупреждения по этой массе безоружных людей с одной стороны вышек застрочил пулемет. Двор лагеря покрылся убитыми.
Но бойня происходила не только здесь. Оказалось, что в общей толпе заключенных находились и сектанты. Увидев на вышках пулеметы, они тут же покинули двор лагеря и направились в садик вблизи вахты, где начали молиться о предотвращении беды. В это время стоявший на вышке краснопогонник, видевший молящихся на коленях заключенных, открыл по ним пулеметный огонь. Прибежавшие из расположенного рядом стационара врачи-заключенные и «вольняшки»-медсестры обнаружили в беседке более десяти убитых и около тридцати раненых сектантов. По определению врачей стационара, общее число жертв в спецлагере при шахте № 29 составило более сорока убитых и 134 госпитализированных раненых.
Все это произошло 1 августа 1953 года, т.е. через пять месяцев после смерти Сталина, при новых руководителях партии и правительства. Прямыми виновниками этого преступления были: Генеральный прокурор СССР Руденко и командующий войсками МВД генерал-полковник Масленников.
После этой кровавой бойни Руденко больше не появлялся ни в одном другом спецлагере. Все дальнейшие переговоры с забастовочными комитетами повел его заместитель Барский.
3 августа, через два дня после расстрела, Барский в сопровождении начальника Главного Управления Воркутинскими лагерями генерала Деревянко прибыл в спецлагерь при шахте № 4. Патруль забастовочного комитета, дежуривший внутри зоны у ворот лагеря, не пропустил их в зону, а послал одного из патрульных сообщить о прибытии руководителю забастовочного комитета Доброштану, находившемуся все это время в помещении штаба лагеря. Игорь Доброштан вышел на высокий помост штаба и дал знак - пропустить.
Доброштан был заключенным-шахтером. В руководители забастовочным комитетом молодого киевлянина выдвинула существовавшая в лагере конспиративная организация бандеровцев. Кандидатуру поддержали все руководители национальных групп, а затем и все заключенные. Шесть лет тому назад Игорь Доброштан, тогда студент авиационного института, был послан на преддипломную практику на один из самолетостроительных заводов США. По возвращении с практики его арестовали, и, «как и слагалось», ОСО приговорило его к десяти , годам заключения в лагерях строгого режима. И вот он уже более пяти лет вкалывает забойщиком на шахте № 4 на Воркуте.
Итак, Барский, генерал Деревянко, начальник лагеря полковник Жилин и с ними старший оперуполномоченный вошли в зону лагеря. Прямо с вахты они направились в штаб лагеря, где их на крыльце встретил Доброштан и двое членов забастовочного комитета. Переговоры в штабе, к удивлению собравшихся зэков, были очень короткими. Объяснилось это тем, что Барский тут же взял инициативу в свои руки. Он заявил Доброштану, что московская комиссия хочет знать о требованиях заключенных не от забастовочного комитета, а от самих заключенных. Для этого он предложил Доброштану найти подходящее в зоне место, где смогло бы собраться максимум заключенных. Доброштан тут же назвал такое место - футбольное поле. Барский, не задумываясь, с этим согласился. В течение каких-нибудь получаса футбольное поле было заполнено до отказа. Не только само поле и окружавшие его «трибуны», но и крыши всех ближайших бараков.
Собрание открывает генерал Деревянко. Дает рукой знать, чтобы успокоились. После чего объявляет, что в лагерь прибыл заместитель Генерального прокурора СССР товарищ Барский, чтобы на месте ознакомиться с требованиями заключенных. Поднимается Барский. Внешне это типичный русский интеллигент времен дореволюционной России. И одет-то он как-то не по-советски: широкополая фетровая шляпа, из-под которой виднелись длинные, как это было в моде у демократической интеллигенции, волосы. С лица Барского не сходила улыбка, обращенная к тысячной аудитории. Уже все это как-то располагало к нему оптимистически настроенную часть заключенных.
Начал он свое выступление с признания, что «в период культа личности» (самой «личности» он не называл) в стране имели место нарушения законности, в результате чего в лагерях Советского Союза содержится множество незаконно осужденных. Несомненно, есть таковые и в этом лагере. Теперь, продолжал Барский, партия и правительство полны решимости покончить с прошлым беззаконием. Для этого в настоящее время Генеральная прокуратура СССР и Верховный суд СССР приступили к рассмотрению поступивших к ним жалоб заключенных, сидящих в лагерях, на незаконное их осуждение, на пытки, примененные во время следствий, и т.п. И вот теперь предстоит рассмотреть многие сотни таких жалоб, поступивших из всех лагерей Советского Союза. Над рассмотрением их работают сейчас сотни следователей, вызванных в Москву из разных областей страны.
Барский заверил слушавших его заключенных, что работа продвигается быстро. Нужно лишь еще немного потерпеть. В заключение он сказал, что по возвращении в Москву он лично проверит, как продвигаются дела с рассмотрением жалоб в Верховный суд СССР и КГБ. Для большей убедительности Барский добавил, что он уже дал указание спецчасти лагеря дать ему список заключенных, которые послали жалобы во все судебные инстанции. И, наконец, заявил: те из присутствующих, кто пожелает поговорить с ним лично, конкретно по делу, могут прийти в штаб лагеря, где он будет находиться еще два-три часа.
Такая тактика Барского, в отличие от поведения Руденко, в целом подействовала на заключенных явно успокаивающе. Генерал Деревянко закрыл собрание, и весь «президиум» - начальство и забастовочный комитет - направился в штаб лагеря. За ними потянулся и длинный хвост заключенных. Через считанные минуты из штаба вышел забастовочный комитет, и Доброштан объявил, что забастовка кончается, по договоренности с Барским с завтрашнего утра все выходят на работы.
Так в спецлагере при шахте № 4 протекала и завершилась забастовка заключенных, продолжавшаяся десять дней -до 3 августа 1953 года. Почти в тот же день закончилась забастовка и во всех спецлагерях Воркуты, заключенные которых добились удовлетворения своих требований о пересмотре дел.
И.Гольц