Удачная охота
Об этой трагической истории написано не так мало. Но последняя точка в ней еще не поставлена.
1962 год. Страшное слово входило в нашу жизнь, жизнь пятнадцатилетних подростков, медленно и неотвратимо. Вначале были неясные слухи, обрывки фраз взрослых, уловленные чутким юношеским ухом. Новочеркасск. От этого слова несло могильным холодом, услышав его, собеседники испуганно замолкали...
Так что же произошло тогда? Как покончила с хрущевской оттепелью партийная мафия?
В ночь со 2 на 3 июня 1962 года весь личный состав донской милиции был поднят с постелей и на автобусах переброшен в бывшую столицу донского казачества - взбунтовавшийся Новочеркасск. Пока под руководством чекистов проводили массовые ночные аресты, на ближайших аэродромах приземлялись транспортные самолеты Северо-Кавказского военного округа с десантниками. Армейские автоколонны пылили по проселочным дорогам, окружая город.
Именно здесь, на земле, где еще был жив дух гордого Войска Донского, накануне прорвался так долго зревший гнойник. Те самые пролетарии, которым «нечего терять», оправдали-таки свою историческую миссию. В Новочеркасске вышло так, что «временное повышение цен на мясо» совпало с резким понижением производственных расценок на крупнейшем предприятии - Электровозостроительном заводе имени Ленина. Пролетарии оставили работу и собрались перед заводоуправлением .
Кому не известно, что любое мало-мальски важное решение партаппаратчики принимали лишь после тщательного согласования с вышестоящим начальством! Так что отнюдь не случайно вышедший в конце концов к рабочим директор завода начал разговор не с обычных обещаний, а с угроз. Сознательно пошел на обострение: «У вас нет мяса, так жрите это!» - и ткнул пальцем в почерневший пирожок с горохом в руке одной из работниц. Это переполнило чашу. Директора избили.
Взревел гудок. Весь завод вышел за проходную на площадь. С козырька подземного перехода рабочие впервые говорили о партаппарате все, что думали. Решили объявить массовую стачку и бастовать до тех пор, пока не приедут партийные лидеры из Москвы и не отчитаются, что они сделали для народа. Не откладывая, остановили поезд на проходящей рядом железнодорожной ветке «Москва - Кавказ» и приварили колеса локомотива к рельсам - дабы никто не сомневался в серьезности намерений. Прибывшую милицию с улюлюканьем прогнали. Послали делегации по другим предприятиям области. На утро назначили шествие к горкому партии.
Настала ночь. Городские власти лихорадочно стягивали войска. По всему городу шли массовые облавы на «зачинщиков». На спецсамолете секретно прибыли те, кого так ждали, - правительственная группа во главе с Микояном. Но встречаться с народом вожди не собирались. В полной тайне они расположились в укрепленных казармах и приготовились командовать боевыми действиями против того самого народа...
Шахтеров и рабочих, спешивших из других городов на подмогу новочеркасцам, заставили повернуть обратно танковые заслоны. Но возле самого завода действия войск были неэффективны. Дело шло к братанию, и солдат срочно отвели. Громадная колонна рабочих потянулась по 10-километровому шоссе к центру города. Все городские учреждения - на горе, вокруг собора. Под горою речка. Через нее - единственный мост со старинной триумфальной аркой. Красиво. Перед мостом - дюжина танков, с наведенными на людей стволами и автоматчики. Командует предмостовым укреплением генерал Шапошников.
Когда демонстранты подошли вплотную, по радио поступил приказ министра обороны СССР маршала Гречко: «Уничтожить противника!» В родной станице министра могли бы даже услышать канонаду.
Привет от земляка.
Согласно укоренившейся традиции, генерала Шапошникова за выполнение ответственного задания ожидали крупные награды и повышение в чине. Но он ответил министру: «Я не вижу перед собой противника, по которому можно было бы стрелять!»
Замершая колонна снова двинулась, людской поток обтекал застывшие на мосту танки. О чем думал в те минуты сидевший в командирской машине у триумфальной арки генерал? Его ждали четверть века издевательств, арестов, психушек. Больным стариком услышит он первые публично сказанные о нем добрые слова. И найдет в себе силы, чтобы продолжить борьбу с бандой преступников, засевшей у власти, - возглавит армейское демократическое движение «Щит»...
Колонна подошла к горкому КПСС. Хозяин города получил указание из Москвы не покидать капитанского мостика. Его нашли в стенном шкафу. Следом за ним на балкон вынесли показать рабочим и найденный в кабинете поднос с остатками его скромного завтрака: полбутылки коньяка, осетрина горячего копчения...
Слуга народа получил пинок под зад и уполз обратно в кабинет. Невыспавшиеся солдаты, стоящие в оцеплении, смеялись вместе со всеми. Но тут из внутреннего дворика горкома КПСС цепочкой вышла группа смуглых автоматчиков. Это были воины из среднеазиатских республик. Вот так партаппарат стравливал народы!
Первые очереди прошли над головами. С деревьев парка посыпались подстреленные мальчишки. Минутная пауза. Не может быть! Неужели это стреляют в нас, в народ? Или пугают?
Залпом выпалили пушки окружавших площадь танков. Снарядов не потребовалось: пушечное пламя валит с ног, обжигает лица, лопаются барабанные перепонки. «Дикая дивизия» опустила стволы автоматов ниже и открыла кинжальный огонь прямо по толпе. По рабочим. По их женам и детям. Началась паника. Рев мечущейся толпы заглушал предсмертные крики.
С солдат оцепления, на глазах которых все это происходило, взяли строжайшую подписку о неразглашении. Под их защитой госбезопасность вела киносъемку расстрела!
Заранее пригнанные самосвалы сразу же выехали на залитую кровью площадь. Корчащихся раненых вместе с убитыми без разбору кидали в кузов. В какой балке их зарыли бульдозерами, скрывают и по сей день. Дожидавшиеся с утра пожарные машины сразу же пенными струями стали смывать с асфальта свежую кровь и липкие сгустки мозга.
Пришли за ответом - партия ответила!
На следующее утро все стены классов в ближайшей школе были до потолка заклеены фотографиями. Тысячи сексотов и осведомителей идентифицировали людей, снятых во время демонстрации. Шли массовые облавы. Помимо дюжины приговоренных к расстрелу и нескольких сотен - к лагерям, многие рабочие просто исчезли из города. Среди них были и родственники погибших.
На десятилетия закрыла эти события завеса страшной тайны. Говорить о них было смертельно опасно. Для закулисного употребления госбезопасность пустила слух: большая группа уголовников мутила воду, подбивала рабочих грабить магазины - пришлось пресечь.
Через много лет отставник госбезопасности, поставленный на телевидении заведовать отделом кадров, проводил в курилке линию партии: «Никакого в Таганроге самосожжения не было! Шла пьянь по Первомайской площади, курили. Хлебнул один на ходу спирта из бутылки - и загорелся... А в Новочеркасске? Уголовники! И вот мы идем с ними в толпе... Конечно, в штатском! Я ему говорю: иди домой, чего шуметь? А он меня схватил за горло (весь в наколках) и начал душить. Но мы-то в одиночку не ходим. Группами. Его мои ребята быстро отключили...». Никто из журналистов, конечно, не спросил, как это можно спирт на ходу из горлышка пить и не его ли это «ребята» в Новочеркасске призывали грабить магазины...
Нам могут возразить сейчас, что все это проклятое прошлое, далекая история. У нас-то нынче перестройка, новое мышление. Все иначе!
Разве? Когда в наши дни корреспондент «Комсомольской правды» по Северному Кавказу Юрий Беспалов поехал с московским коллегой в Новочеркасск, рискнув приподнять завесу над партийной тайной, на трассе их демонстративно окружил эскорт черных «Волг» с красномордыми штатскими. Открытое психологическое давление. Статья была все же написана. Но в Москве ее положили под сукно. Через месяц партаппарат решил подстраховаться, выпустить слегка пар. Карманный журналист в местной газетенке поведал чуть ли не ту версию из курилки: надоели, мол, пирожки - пошли грабить магазины.
На официальный запрос демократических депутатов ответили из КГБ, что никаких материалов по Новочеркасску у них не сохранилось. Никаких! У меня на телевидении каждый кадрик кинопленки, каждое выступление «передовиков» изымались после эфира - «для истории». А вот в необъятных архивах КГБ «не сохранилось ничего»!
И о том, что это не далекое прошлое, говорит сегодняшняя страшная судьба активного участника тех событий Петра Сеуды.
В самом начале века его отец был казначеем в южной группе РСДРП. Через его руки проходили мешки с деньгами, награбленные Сталиным и Камо во время закавказских «эксов».
В Нью-Йоркской библиотеке мне попались воспоминания Валентины Богдан, жившей в 1937 году в Ростове-на-Дону: «В одну из ночей приехали забирать некоего Сеуду, крупную партийную шишку, жившего прямо над нами. Всю ночь топали над головой сапоги. А наутро - лишь горький плач вдовы и годовалого ребенка».
Этим ребенком был Петр Петрович Сеуда, приговоренный к расстрелу летом 1962 года.
Когда после смерти Сталина вдова его партийного товарища вернулась из лагерей, ей чудом удалось найти скитавшегося по детским домам сына. Он начал работать на заводе и через несколько лет оказался одним из тех, кто призывал партийцев к ответу с козырька подземного перехода перед заводоуправлением.
Его арестовали ночью, как и отца. И тоже приговорили к расстрелу. Мать начала хлопотать за сына. На этот раз ее не посадили. А сыну заменили расстрел двенадцатью годами лагерей. Помог Микоян. В свое время он не раз наведывался к кавказскому казначею.
Весь срок Сеуда не отбыл - выпустили как «доходягу». Но он не умер. Отлежался и начал активную диссидентскую деятельность. Задолго до перестройки. Попытки рассказать о преступлениях партии постоянно ставили его на грань гибели. Он выходил на зарубежных корреспондентов еще тогда, когда это было смертельно опасно. Он стоял у проходной своего завода с листовками в то время, когда его товарищи по Донскому Народному Фронту лишь обдумывали свои первые акции протеста. Он учил нас дурачить гэбистов и не верить Горбачеву, которому мы тогда еще верили. По его богатейшей библиотеке Самиздата мы учились антипартийной политграмоте.
Обкомовская пресса постоянно поливала его грязью, за два месяца до убийства областное телевидение в часовой антидиссидентской передаче назвало его среди главных врагов режима. Когда начались политические убийства и одним из первых убили нашего шахтерского лидера Александра Сотникова, мы от Сергея Григорьянца (главный редактор самиздатской газеты «Гласность» - Е. Л.) первому позвонили Сеуде - он отвечал за шахтерский регион. Через некоторое время у нас был с ним разговор: не слишком ли он рискует? Раскачивая диктатуру партаппарата, мы все ходили на грани допустимого, но он эту грань всегда переходил. Что он ответил? «Так мне и нужно рисковать вдвое больше, ведь я еще должен рассчитаться за ошибки отца. Мы бьем этих мерзавцев правдой, а за нее, за правду, и умереть не страшно».
Вот за правду его и убили. Больше года назад. Возле самого дома. Исчез его кейс с документами, с открытым письмом, обвиняющим Горбачева в предательстве демократии. Перед смертью он, вроде бы, вышел на след бульдозериста, зарывавшего шевелящуюся груду тел в шестьдесят втором.
Партаппарат так послушно и грубо прятал следы преступления, что в авторстве убийства уже никто не сомневался. Мы сразу же привлекли Международную организацию защиты прав человека, Союз независимых журналистов (С. Григорьянца). Добились решения об участии наших экспертов-медиков во вскрытии тела. Медики приехали, но вскрытие было произведено без них, до назначенного времени. В газетах аппаратчики сообщили, что умер Сеуда естественной смертью, от гипертонического разрыва сосудов мозга, в состоянии сильного опьянения. Когда же мы попали-таки в морг и наши эксперты обнаружили следы смертельного удара, это место на наших глазах было изрезано судмедэкспертом в нарушение всех правил экспертизы.
Напуганный общественным резонансом этой смерти, партаппарат пошел на раскрытие своего внедренного к нам агента Сергея Гончарова, чтобы любой ценой сорвать взятие проб тканей для независимой экспертизы в Прибалтике. Лопнула ложь о ненасильственной смерти.
В день похорон наш ростовский автобус обогнала на трассе колонна машин спецназа. Очевидно, одних новочеркасских войск было недостаточно. Они все рассредоточились по дальним переулочкам. Траурную же процессию наводнили люди в штатском, те самые «ребята», что поодиночке не ходят.
Но мы все-таки их перехитрили: затянули время похорон до пересменки на заводе. На глазах выходящих рабочих остановили катафалк и перед самым козырьком подземного перехода, где говорил свою расстрельную речь 28 лет назад Петр Сеуда, устроили прощальный митинг. Гэбисты на глазах всего завода ничего не решались предпринять. Только дергали сзади за пиджаки и все предлагали отойти поговорить...
Через двадцать дней, 2 июня, демократические силы области впервые провели митинги в память жертв расстрелов в Новочеркасске и Ростове. Траурная процессия остановилась на минуту молчания перед зданием Штаба Северо-Кавказского военного округа. Молодым солдатам охраны штаба, поднятым по тревоге, объяснили: это в память о гражданском подвиге генерала Шапошникова...
Евгений ЛЕЛЬ
координатор Донского Народного Фронта
(«Новое русское слово», Нью-Йорк - ИМА-пресс)
Газета "Кто виноват?" №12 1991 год