В тупике. Фрагмент
В.Вересаев
Наружная дверь без стука открылась, вошла в кухню миловидная девушка в теплом платке, с нежным румянцем, чудесными, чистыми глазами и большим хищным ртом.
- Добрый день!
- А, Уляша!.. Садитесь, попейте чайку.
Девушка поставила на стол две бутылки молока, покраснела и села на табуретку. Иван Ильич, расхаживая по кухонке, спросил:
- Ну, что хорошенького слышали про большевиков? Где они сейчас?
- Вы, чай, лучше знаете.
- Откуда же нам знать?
- Вчера почта из города проезжала, ямщик сказывал,- в Джанкое.
Иван Ильич захохотал.
- Ого! Быстро они у вас шагают!.. Что же, ждут их на деревне? Уляша помолчала и с неопределенною улыбкою взглянула в угол.
- Большевиков-то у вас, должно быть, не мало.
- Кто ж их знает...- Она застенчиво улыбнулась и вдруг: - Да все большевики!
- Вот как?
- И папаша большевик, и все наши большевики.
- И вы тоже?
- Ну, да.
- А что такое большевизм?
- Сами знаете.
- Нет, не знаю. Каждый по-своему говорит.
- Представляетесь.
- Ну, все-таки,- что же такое большевизм? Уляша помолчала.
- Дачи грабить.
- Что?!
- Дачи ваши грабить.
Иван Ильич громко захохотал на всю кухню.
- Точно и верно определила. Молодец Уляша! Катя сказала:
- Вот, Уляша, вы говорите, что и вы большевичка. Что же, и вы пойдете, например, нас грабить?
- Все пойдут. Уж теперь сговариваются. Отказываться никому не позволят. А нам что ж свое терять?
- Почему же именно дачников грабить?
- Они богатые.
- А мужики у вас в деревне не богатые? Вон, Албантов осенью одного вина продал на сто двадцать тысяч. Сами же вы говорили, что у каждого мужика спрятано керенок на двадцать-тридцать тысяч. И всё у них есть, всякая скотина. Где же нам, дачникам, до них?
- Нет, мужики не считаются богатыми.
- Да почему же? Вон, у вашего отца - две лошади, две коровы, гуси, свиньи, десятка два барашков... Да вы бы дня, например, не стали есть так, как мы едим. Теперь только мужики у нас и богаты.
- Мы работаем. А дачники все лето на берегу лежат голые да цветы по горам собирают.
Катя возмутилась. Она стала говорить об интеллигентном труде, о тяжести его. Потом стала объяснять, что большевики хотят лишить людей возможности эксплуатировать друг друга, для этого сделать достоянием трудящихся землю и орудия производства, а не то, чтоб одни грабили других.
Возмутился Иван Ильич и напал на Катю.
- Это ты о социализме говоришь, а не о большевизме. Зачем ты тогда уехала из Совдепии?.. Нет, Уляша, большевизм именно в том, как вы говорите: грабь, хватай, что увидишь, не упускай своего! Брось работать и бездельничай. И только о себе самом думай. Уляша выпила чай, сказала «спасибо» и встала.
- Папаша велел сказать, что с завтрашнего дня молоко по три рубля кварта.
Анна Ивановна всплеснула руками.
- Да что ты, Уляша, говоришь! Было полтора и вдруг три рубля, вдвое дороже!
- И потом больше не велел вам носить, сами ходите. Много, говорит, время уходит.
Иван Ильич решительно сказал:
- Ну, чего тогда разговаривать. Столько платить не можем. Не надо. Пейте сами.
Глаза Уляши стали серьезными, она значительно ответила:
- Мы сейчас молока не пьем: великий пост. Иван Ильич захохотал.
- Молока пить нельзя, а людей грабить можно! Нет, Уляша, вы просто прелесть!
- В город будем возить сметану, творог.
- Ну и возите себе.
Уляша застенчиво улыбнулась, покраснела и сказала:
- До свиданья вам!
- До свиданья.
Катя протянула печально:
- Значит, и без молока!
Иван Ильич сердито накинулся на нее:
- Я не понимаю, с чего ты вдруг вздумала защищать пред нею большевизм. Удивительно своевременно!
- Пусть же она знает, что такое большевизм в идее.
- «В идее!..» Чрезвычайки, расстрелы, разжигание самых хамских инстинктов - и идея!
Они стали спорить, сердясь и раздражаясь. Иван Ильич махнул рукою и ушел в спальню.
1920.
Наружная дверь без стука открылась, вошла в кухню миловидная девушка в теплом платке, с нежным румянцем, чудесными, чистыми глазами и большим хищным ртом.
- Добрый день!
- А, Уляша!.. Садитесь, попейте чайку.
Девушка поставила на стол две бутылки молока, покраснела и села на табуретку. Иван Ильич, расхаживая по кухонке, спросил:
- Ну, что хорошенького слышали про большевиков? Где они сейчас?
- Вы, чай, лучше знаете.
- Откуда же нам знать?
- Вчера почта из города проезжала, ямщик сказывал,- в Джанкое.
Иван Ильич захохотал.
- Ого! Быстро они у вас шагают!.. Что же, ждут их на деревне? Уляша помолчала и с неопределенною улыбкою взглянула в угол.
- Большевиков-то у вас, должно быть, не мало.
- Кто ж их знает...- Она застенчиво улыбнулась и вдруг: - Да все большевики!
- Вот как?
- И папаша большевик, и все наши большевики.
- И вы тоже?
- Ну, да.
- А что такое большевизм?
- Сами знаете.
- Нет, не знаю. Каждый по-своему говорит.
- Представляетесь.
- Ну, все-таки,- что же такое большевизм? Уляша помолчала.
- Дачи грабить.
- Что?!
- Дачи ваши грабить.
Иван Ильич громко захохотал на всю кухню.
- Точно и верно определила. Молодец Уляша! Катя сказала:
- Вот, Уляша, вы говорите, что и вы большевичка. Что же, и вы пойдете, например, нас грабить?
- Все пойдут. Уж теперь сговариваются. Отказываться никому не позволят. А нам что ж свое терять?
- Почему же именно дачников грабить?
- Они богатые.
- А мужики у вас в деревне не богатые? Вон, Албантов осенью одного вина продал на сто двадцать тысяч. Сами же вы говорили, что у каждого мужика спрятано керенок на двадцать-тридцать тысяч. И всё у них есть, всякая скотина. Где же нам, дачникам, до них?
- Нет, мужики не считаются богатыми.
- Да почему же? Вон, у вашего отца - две лошади, две коровы, гуси, свиньи, десятка два барашков... Да вы бы дня, например, не стали есть так, как мы едим. Теперь только мужики у нас и богаты.
- Мы работаем. А дачники все лето на берегу лежат голые да цветы по горам собирают.
Катя возмутилась. Она стала говорить об интеллигентном труде, о тяжести его. Потом стала объяснять, что большевики хотят лишить людей возможности эксплуатировать друг друга, для этого сделать достоянием трудящихся землю и орудия производства, а не то, чтоб одни грабили других.
Возмутился Иван Ильич и напал на Катю.
- Это ты о социализме говоришь, а не о большевизме. Зачем ты тогда уехала из Совдепии?.. Нет, Уляша, большевизм именно в том, как вы говорите: грабь, хватай, что увидишь, не упускай своего! Брось работать и бездельничай. И только о себе самом думай. Уляша выпила чай, сказала «спасибо» и встала.
- Папаша велел сказать, что с завтрашнего дня молоко по три рубля кварта.
Анна Ивановна всплеснула руками.
- Да что ты, Уляша, говоришь! Было полтора и вдруг три рубля, вдвое дороже!
- И потом больше не велел вам носить, сами ходите. Много, говорит, время уходит.
Иван Ильич решительно сказал:
- Ну, чего тогда разговаривать. Столько платить не можем. Не надо. Пейте сами.
Глаза Уляши стали серьезными, она значительно ответила:
- Мы сейчас молока не пьем: великий пост. Иван Ильич захохотал.
- Молока пить нельзя, а людей грабить можно! Нет, Уляша, вы просто прелесть!
- В город будем возить сметану, творог.
- Ну и возите себе.
Уляша застенчиво улыбнулась, покраснела и сказала:
- До свиданья вам!
- До свиданья.
Катя протянула печально:
- Значит, и без молока!
Иван Ильич сердито накинулся на нее:
- Я не понимаю, с чего ты вдруг вздумала защищать пред нею большевизм. Удивительно своевременно!
- Пусть же она знает, что такое большевизм в идее.
- «В идее!..» Чрезвычайки, расстрелы, разжигание самых хамских инстинктов - и идея!
Они стали спорить, сердясь и раздражаясь. Иван Ильич махнул рукою и ушел в спальню.
1920.