ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПОХИТИЛ ЭЙХМАНА
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО № 4 1990
Бывший шеф израильской разведки генерал Исер ХАРЭЛЬ отвечает на вопросы нашего корреспондента Веры ЧЕРНИКОВОЙ
В теплых январских сумерках мы отыскали на окраине Тель-Авива дом в переулке Роз. Зелень и цветы. Тишина. Здесь живет человек, личность которого окутана легендами и тайной. Его профессия -разведка. Долгие годы он возглавлял службы безопасности Израиля. Теперь хозяин дома на покое. Пишет книги, собирает картины. Он родился в Витебске в 1912 году, до сих пор понимает русскую речь. Он готов дать первое в своей жизни интервью советскому журналисту.
- Г-н генерал, ровно тридцать лет назад, в мае 1960 года, вы провели операцию, которая прогремела на весь мир. Розыски, захват и доставка в Израиль нацистского преступника Адольфа Эйхмана стали одной из самых дерзких акций в истории секретных служб. Потом был открытый суд, который признал Эйхмана виновным в убийстве миллионов людей и воздал ему по заслугам.
Справедливость восторжествовала, но был ли праведным путь к ней? Вы ловили Эйхмана в чужой стране, тайком вывозили его через границу...
- Да, перед нами остро стояли проблемы этики и политики. Мы должны были бы сообщить властям Аргентины, что подозреваем в одном из ее граждан, Рикардо Клементе, страшного нацистского преступника. А потом - ждать, пока его выдадут Западной Германии. Но стал бы ждать сам Эйхман? Мы решили, что у нас нет выбора и мы должны тайно захватить Эйхмана и переправить в Израиль.
- Не проще ли было разделаться с ним на месте?
- Ни в коем случае! Цель была совершенно иная - предать Эйхмана суду. Я помню, как глава правительства Бен-Гурион внушал нам: только привезите его живым, доставьте в таком состоянии, чтобы его можно было судить.
Нацисты в то время опять стали поднимать головы. Надо было освежить память тех, кто предпочел забыть все ужасы гитлеризма и даже начал твердить, что ничего страшного вроде бы и не было.
А молодое поколение Израиля вообще не верило, что такое может быть. Так вот мы хотели, чтобы они впервые услышали полный отчет о смертном приговоре, который нацисты вынесли целому народу. И показать, что это было, и сделать так, чтобы этого не было больше никогда.
- И все-таки, когда вы поймали Эйхмана, разве вам не хотелось растерзать его своими руками?
- Нет. Меня и моих товарищей удерживали железная дисциплина и порядки, привитые нашей службой. Ни при захвате, ни во время допросов мы не позволяли себе ничего. Относились к нему вполне нейтрально. Была конечная цель--суд.
- Вы присутствовали на суде в Иерусалиме?
- Только один раз, в качестве зрителя, когда давали показания восставшие узники варшавского гетто. Я был приглашен на казнь Эйхмана, но не пошел.
- Почему?
- Я десять дней и ночей дышал одним воздухом с Эйхманом, пока мы прятали его в тайнике в Аргентине. Я кормил его, поил, убирал за ним. Больше я не хотел его видеть никогда.
- Вы охотились еще и за Иозефом Менгеле, врачом-изувером из Освенцима.
- Да, но нам не повезло, он улизнул.
- Улизнули от ответственности многие нацистские преступники. Допустимы ли сейчас операции, повторяющие охоту за Эйхманом?
- Демократическое человечество должно помнить об этих преступниках и предавать их суду, пока они еще живы. Мы искали Эйхмана и Менгеле потому, что были уверены, что никто, кроме нас, не найдет их и не поймает. Но не в наших силах выловить всех остальных. И вообще это дело не одного нашего маленького государства. Нужно действовать всем миром. Люди и страны доброй воли могут сообща вырвать нацизм с корнем.
- Охота за Эйхманом была самой трудной вашей операцией?
- Наиболее важной - да. Самой же трудной была история поисков одного ребенка. Религиозные фанатики похитили мальчика у родителей. Разразилась буря. Мать требовала у государства защиты своих материнских прав. К тому же в стране создалась сложная политическая обстановка, и правительству надо было укрепить свои акции. Так возникло это странное для разведки поручение, на выполнение которого ушло больше трех лет.
Я не буду описывать вам трудности, которые нам пришлось преодолеть. Поверьте, это было сложнейшее дело. Мы разослали.агентов повсюду, ловили любые намеки, которые помогли бы найти мальчишку, прочесывали газеты," слушали радио, изучали объявления и в конце концов напали на след. Похитительницей оказалась Мадлен Ферэ - француженка, перешедшая в иудаизм. Мы обнаружили ее в Женеве, она упорно все отрицала. Заставить ее заговорить удалось буквально чудом - благодаря тому, что наткнулись в ее паспорте на детскую фотографию. Это был снимок пропавшего мальчика, одетого и загримированного под девочку. Ферэ призналась, что хитростью вывезла ребенка в Америку.
Возвращение мальчика стало у нас в стране праздником.
- Ваша жизнь прошла в атмосфере больших секретов и риска. Вы наверняка не раз подходили к грани закона. Действия в экстремальных условиях тоже, видимо, бывали экстремальными?
- Вы хотите спросить, был ли кто-нибудь убит людьми генерала Харэля? Отвечаю: нет и никогда. Хотя приходилось сталкиваться с совершенно крайними антиизраильскими действиями. Наша страна - излюбленный объект шпионажа и диверсий.
Я написал десять книг о деятельности секретных служб. Главная моя мысль состоит в том, что, охраняя безопасность, нельзя попирать основу демократии. Я убежден, что можно эффективно действовать, не нарушая закон, не преступая нормы человеческого поведения, не переходя к жестокости и варварству.
- Вы затронули очень важную проблему. Для нас, в СССР, особую ценность имеет идея правового государства. Мы сейчас заново читаем свою историю, и многие впервые узнают, какую роль играли в нашей стране секретные службы. Они имели неограниченную власть. Поэтому очень остро обсуждается вопрос, какое место должны эти службы занимать в государственном устройстве.
- Любое государство имеет законное право на свою службу безопасности, чтобы она ограждала его от шпионажа и от внутренних террористических и преступных групп. Но история тайных служб в СССР показывает, что они были направлены в основном не на защиту государственных интересов, а на поддержку сталинской диктатуры. Народ, мне кажется, хорошо знал это, но говорить об этом запрещалось.
Я позволю выразить надежду, что с приходом Горбачева ваши секретные службы будут служить народу, а не наоборот.
- Где же грань между безопасностью и демократией?
- Есть четкое правило. У секретных служб не должно быть собственной политической линии и собственного политического мнения. Они должны подчиняться политическому руководству. А политическое руководство должно быть подотчетно парламенту. И таким образом все они вместе отвечают за сохранение законности.
Есть ясные критерии, что можно, а что нельзя. Они вытекают из закона и опираются на закон. В нашей стране бывали случаи, когда начальники спецслужб нарушали правила. И они расставались с должностью, шли под суд. Очень важна гласность, огромную роль играют средства массовой информации. Уже сейчас видно, что в Советском Союзе печать стала на стражу законности и следит за тем, чтобы законы соблюдались.
Я полагаю, что если во главе государства находится человек не только умный, но еще и честный, порядочный, то тайная служба должна быть подчинена ему.
- Вы считаете, что секретные службы должны подчиняться одному человеку, а не Конгрессу, например, или Верховному Совету?
- Я полагаю, что либо глава государства, либо какое-то политическое звено должны отвечать за деятельность служб безопасности. Они обязательно должны быть под контролем, чтобы сами руководители государства в один прекрасный день не оказались бы объектами неприятных сюрпризов.
Мне кажется, что Горбачев, укрепляя демократию и гласность, к этому стремится. Ему ни в коем случае не следует выпускать из своих рук контроль за секретными службами.
- Совсем недавно мы были свидетелями того, как неожиданно объединились усилия наших стран в борьбе с терроризмом. Я говорю о бандитах, захвативших детей в качестве заложников и угнавших советский самолет в Израиль. Мы действовали здесь заодно. Это был обнадеживающий пример.
- Я думаю, что наши разведки и службы безопасности могут сотрудничать. Я жду, что наступит день, когда это сотрудничество начнется. Оно может быть полезным и эффективным. Потому что, вопреки явно выраженному антисемитизму в Советском Союзе, у нас здесь никогда не было ярого антисоветизма. Наоборот, здесь сильны симпатии к советскому народу. Я хотел бы, чтобы вы видели, как здесь принимают артистов из вашей страны. Это отличается от всех других мест в мире. Я сам, разговаривая с русскими, испытываю сентиментальные чувства.
- Вам хочется побывать в местах, где вы родились?
- Очень. Но не пришло еще время.
Спустя много лет после похищения Адольфа Эйхмана генерал Харэль описал эту операцию в книге «Дом на улице Гарибальди». Книга выдержала несколько изданий и вышла во многих странах мира. Автор предупреждает в предисловии, что многие технические подробности операции остаются секретными и по сей день. То же относится к именам и фамилиям участников дела - все они выведены под псевдонимами. Мы выбрали из книги две главы-начальную и ту, где описываются драматические события, разыгравшиеся в пригороде Буэнос-Айреса, около дома Эйхмана на улице Гарибальди.
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Помню, словно это было вчера, как у меня созрело решение поймать Адольфа Эйхмана. То было в конце 1957 года, через двенадцать с половиной лет после разгрома нацистской Германии, положившего конец кровавой карьере офицера СС, которому было поручено уничтожение еврейского народа.
Однако история, которую я собираюсь рассказать, началась с телефонного звонка: генеральный директор министерства иностранных дел доктор Вальтер Эйтан сообщил, что хочет меня видеть, причем срочно.
Я знал доктора Эйтана как человека, умеющего владеть собой. Я высоко ценил его манеру выражаться и стиль его речи: культурный и спокойный. Но в этот раз голос его звучал взволнованно, и было ясно, что какое-то происшествие выбивает доктора из колеи. Я не спросил, в чем дело, и не удивился его взволнованности: мне было понятно, что он не захочет объясняться по телефону. Мы условились встретиться в кафе в Рамат-Гане.
Там доктор Эйтан сказал мне, что получена телеграмма от доктора Шнеера, возглавлявшего тогда нашу делегацию по репарациям в ФРГ, а в телеграмме весть: Адольф Эйхман - живой и здоровый - прячется в Аргентине, причем адрес его известен.
Я поблагодарил его и обещал проверить информацию.
Я уже достаточно долго прослужил в моей тогдашней должности, чтобы набраться опыта и скептически относиться к подобным сенсационным сообщениям. С тех пор как Эйхман скрылся, мы не раз получали известия о нем и о местах, где он якобы обитает. Больше того, мы не имели основания считать его живым. Следы Эйхмана пропали в начале мая 1945 года, и никто из тех, кто мог бы нас навести на след, не видел его после этой даты.
Не знаю, почему я придал новой информации больше значения, чем предыдущим. Может быть, мною руководило предчувствие, может быть, передалось волнение Вальтера Эйтана. Я вернулся на работу и попросил принести из архива все, что есть там об Эйхмане. Я знал, что он - один из главных нацистских преступников, который занимался главным образом уничтоже нием евреев, но я до тех пор не углублялся в материалы о нем, не знал, какое именно место занимал Эйхман в нацистской иерархии и какова доля его участия в том, что у гитлеровцев называлось «окончательным решением еврейского вопроса». Та страшная глава в истории нашего народа казалась мне жутким нереальным кошмаром, каким-то отклонением от общеизвестных норм злодейства и ненависти, так что постичь всю сатанинскую его суть просто невозможно.
В ту ночь я просидел долгие часы над «делом» Эйхмана. В то время я не знал ничего о нем как о личности, не знал также, каким образом он лишился естественных моральных качеств человека. Мне было неизвестно, какая мания помогла ему управлять машиной убийств и как он дошел до того, что был готов расправляться как с целыми общинами, так и с отдельными евреями. Я еще не знал, с какой свирепостью он отдавал приказы и выполнял указания свыше и как он осуществлял свою кровавую акцию - без колебаний, сожаления и милосердия. Я еще не знал, что он был способен отдавать приказы убивать младенцев и сам присутствовал при этом, считая себя дисциплинированным солдатом, что он мог дирижировать массовым насилием над женщинами и похваляться верностью присяге, заниматься расстрелами беспомощных стариков и называть себя идеалистом.
К утру я, однако, уже знал, что во всем, касающемся евреев, он был верховной инстанцией и все нити убийств сходились в его руках. На всех процессах о военных преступниках в Нюрнберге об Эйхмане говорили как о главном виновнике уничтожения евреев.
Мне стало также ясно, что он обучен приемам гестапо и может оказаться - при его жестокости и обреченности - опасным противником. После окончания войны он сумел с большим мастерством скрыться и не оставить за собой следов.
Я знал также, что кровь миллионов жертв взывает к отмщению, но в мире нет ни одного правительства, ни одной полиции - никого, кто искал бы Адольфа Эйхмана, чтобы судить его за совершенные преступления. Мир слишком устал от описаний ужасов; страны и их руководители твердили, что пора забыть, не бередить раны и что все равно нет казни, соразмерной масштабам содеянного преступления. Все словно соглашались с издевательством над справедливостью и правосудием.
В ту ночь я сказал себе, что если Адольф Эйхман жив, он будет пойман ...
"СИДИ СПОКОЙНО- ПРИКОНЧИМ!"
11 мая Зеев закончил оборудование комнаты для пленника на вилле «Тира» и тайника, куда надо было спрятать Клемента (под такой фамилией скрывался Адольф Эйхман) в случае обыска. Учитывая условия и сроки, он совершил чудо. Мы были убеждены, что с ним - неведомая сила, которая только и способна была помочь устроить тайник так, что никакая полиция, без специальных средств, не нашла бы Эйхмана.
В то утро в «Тире» состоялся осмотр оборудования и продуктов. Выяснили, что не хватает кое-чего для акции и первых дней содержания пленника. Мы отправили людей за покупками. Время напирало, все знали, что надо торопиться, но при этом необходима была особая осторожность.
Габи, Эуд, Кенет и Эзра поехали в город возвращать автомобили, которые не будут участвовать в акции. У нас остались две машины для захвата и третья для снабжения. Люди загримировались и сменили документы. Мы полагали, что порвали всякую видимую связь между теми, кто бывал в районе цели, и теми, кто явится туда для акции. Мы не оставили никаких следов в отелях, сделали так, чтобы нас не могли узнать в магазинах, где мы что-то покупали, словом, сделались как бы совсем другими людьми.
* * *
Я никому не говорил в гостинице, что уеду утром. Служащие отеля почти дремали, когда составляли для меня счет и вызывали такси, которое доставит меня на «железнодорожную станцию». Я переправил мои вещи в надежное место и уехал - свободный человек - на станцию. Там, отпустив такси, я пересел на автобус, а потом пошел гулять. Погода стояла свежая, прогулка меня взбодрила. Я отправился в один из дальних районов города, где раньше не назначал встреч. Наши оперативники тоже никогда здесь не бывали.
Через час я был в кафе, стоявшем в моем списке на первом месте. Время было раннее, но кафе уже открыли - и не случайно. В моем списке, содержавшем названия и адреса доброй сотни кафе, было записано, когда какое из них открывается и закрывается и дни недели, когда кафе не работает. Ошибка в списке могла сорвать график и нарушить связь с товарищами.
В то утро вступили в силу новые правила предосторожности, предпринятые нами для того, чтобы затруднить работу потенциальных преследователей, если бы они вышли на наши следы. До сих пор меня можно было найти в том или ином кафе, а оперативники также могли связаться друг с другом в любое время дня, если бы возникла такая необходимость. Сейчас же заработала двойная система связи: наши люди должны были сперва найти связного, а он уже знал, где искать меня. При этом я менял кафе через пять - десять минут и согласно графику был доступен в течение всего дня.
Люди группы захвата знали мой маршрут и маршрут связного, им было разрешено встречаться со мной непосредственно, но, если что-либо покажется им подозрительным, они должны искать связного, чтобы не дать преследователям возможность выйти на меня.
Я сказал также нашим, что если замечу «хвост», то дам знать связному, а сам исчезну из поля зрения.
Интересно, что сам связной понятия не имел, в чем участвует. Он «клюнул» на вымышленную историю, которая якобы заставляет меня предпринимать такие странные меры предосторожности, и был убежден, что дело его чести - не выдавать секрета.
Завершающую встречу с участниками захвата я назначил в ресторане. Я думаю, что иначе бы они в тот день вообще не пообедали.
Обед закончился в два часа дня. Мы пожали друг другу руки.
Теперь нами распоряжалась судьба.
Парни пошли к своей машине, которую оставили в городе на стоянке. В 14.30 они пытались ее завести, но аккумулятор сел и не проворачивал стартера, хотя был вроде бы новый. Они тут же пошли в гараж и сменили аккумулятор. В 15.30 наконец сдвинулись с места.
В 16.30 в «Тире» состоялся последний инструктаж, затем все сменили одежду и взяли новые документы, а также нужное для операции оборудование. В 18.30 обе машины вышли из «Тиры». В первой, машине захвата, ехали Габи - командир акции, Кенет - шофер, Зеев, севший рядом с шофером, и Эли.
Во второй машине ехали Эуд - шофер, Эзра возле него, а врач на заднем сиденье.
Машины двигались к цели двумя разными дорогами, чтобы встретиться в условном месте на шоссе № 197. Ехали они так, чтобы проверить состояние дорог и избрать ту, по которой будут возвращаться в «Тиру». Оба пути оказались в порядке. Никаких полицейских заслонов на дороге не было. Когда машины сошлись, парни решили действовать согласно варианту «А».
Некоторое время ехали по «ничейной земле» между шоссе № 197 и 202. Во время этой поездки был приведен в боевую готовность необходимый инструментарий. Сразу затем двинулись в район цели.
* * *
Май в Аргентине - месяц зимний. Погода стояла холодная и неспокойная, за несколько дней до того я подхватил серьезную простуду. У меня была высокая температура, но я скрывал это. В день акции я не мог обратиться к врачу или хотя бы изменить график встреч, чтобы купить лекарства и более теплую одежду. Я выпил кофе, постепенно температура спала, и мне полегчало.
Операция была намечена на 19.40, ждать первых известий я мог не раньше 20.40. Но и к 21.00 никто ничего не докладывал. Тут я стал пересчитывать километры и часы, и мне стало ясно, что если бы Клемент явился домой раньше или пришел бы туда не один, то наши уже сообщили бы об этом. Не иначе, говорил я себе, Клемент возвращается сегодня позднее обычного...
Прошел еще час. Стрелки часов приближались к 22.00 - никто не приходил ко мне. Я снова пустился в анализ: если даже нашу группу захватили или перехватили, так не всех же! Кто-то уж должен разыскать меня! Выходит, дело не в этом.
Я переходил из одного условного кафе в другое, пока не наступила полночь и кафе собрались закрывать. Я уже намеревался совсем уходить, как в дверях показались Эуд и Кенет. Выглядели они усталыми, но было легко понять, что дело сделано: лица их были озарены улыбками. Они еще и рта не раскрыли, а я мог поручиться, что Клемент взят и признался, что он - Эйхман.
Они посидели со мной, потом мы перешли в другое место, рассказ продолжался. Я услышал полный отчет об акции.
* * *
Машины прибыли на место в 19.35, то есть чуть позже назначенного времени. Оставалось не больше двух-трех минут до прихода автобуса линии 203 на остановку у киоска. Все же наши успели приготовиться к встрече с Клементом. Но вот автобус прибыл, а Клемент с него не сошел.
Первая машина стояла на улице Гарибальди, метрах в десяти от того места, где улица ответвлялась от шоссе № 202, носом в сторону дома Клемента. Капот поднят, Зеев копался в моторе. Он стоял так, чтобы Клемент не мог увидеть его. Эли стоял слева от машины и тоже копался в моторе. Кенет, одевший для камуфляжа очки, сидел у руля, а Габи встал на колени на полу и, прижав лицо к стеклу, оглядывал округу. Чуть погодя какой-то велосипедист подкатил к ним и предложил свои услуги. Они вежливо отклонили помощь - дескать, мы и сами с усами. Велосипедист обиделся и уехал.
Вторая машина стояла на обочине шоссе № 202, между мостом над речкой, в сторону Банкалери, и углом улицы Гарибальди. Между обеими машинами было около тридцати метров. Пассажиры этой машины тоже подняли капот и что-то якобы исправляли в двигателе.
Задача экипажа второй машины состояла в том, чтобы ослепить транспорт, идущий навстречу, а также Клемента, чтобы никто не видел первую машину как можно дольше.
Семь человек не отрывали взглядов от остановки. Прибыли два автобуса один за Другим, Клемента не было ни в одном. Наши начали беспокоиться. Не вернулся ли тот домой прежде времени? А может, он вообще заночует в другом месте?
Пришел еще один автобус, в нем тоже не было Клемента. Тут уж сомнения охватили всех, хотя виду никто не подавал.
Между экипажами машин существовала договоренность, что Клемента они ждут до восьми. Когда часы показали восемь, Кенет спросил у Габи, не двинуться ли им домой - слишком долгая «починка» моторов может показаться подозрительной. Габи решил подождать еще.
Эуд был того же мнения: надо ждать. Они с Габи не обменялись ни словом, ни знаком, но и вторая машина продолжала стоять на шоссе. За несколько минут до восьми Эуд вышел из машины поглядеть, что делается вокруг. Он стоял в нескольких метрах от автомобиля, почти на углу улицы Гарибальди. Увидев еще один автобус у киоска, Эуд пошел медленными шагами назад к автомобилю. И тут он увидел в темноте Клемента. Время было 20.05. Эуд побежал к машине. Эзра, увидев Эуда, тут же опустил капот. Эуд вскочил в машину и включил дальний свет. В тот момент Клемент стоял на углу улицы Гарибальди. Эуд завел двигатель.
Экипаж первой машины к тому времени уже отчаялся дождаться Клемента. Они тоже видели автобус у киоска, но уже не верили, что Эйхман будет в нем. А тут Кенет увидел, что кто-то идет по обочине. В темноте он не разглядел, кто это.
- Кто-то идет,- сказал он Габи. - Я не уверен, что это Клемент.
Несколько секунд спустя, сдерживая крик, он возвестил:
- Вот он!
Клемент тем временем был уже на углу и свернул на улицу Гарибальди.
Кенет шепнул Габи:
- Он держит руку в кармане! Может быть, у него пистолет?
- Скажи Эли.
- Эли, осторожно! Он держит руку в кармане.
Клемент дошел уже до машины.
- Моментито! - окликнул его Эли и метнулся в его сторону.
Клемент в испуге отступил назад.
На тренировках парни отработали прием «носилки» - задерживаемого обхватывали сзади, кто-то поднимал его ноги, и в таком виде пленника вносили в автомобиль. Но, боясь, как бы Клемент не пустил в ход оружие, Эли избрал другую тактику: он бросился на него. Оба они очутились на земле. Падая, Клемент страшно закричал, как зверь, попавший в капкан. Зеев обежал машину и схватил поваленного палача за ноги. Это парализовало немца. Габи, увидев, что захват происходит не по отработанному варианту, выскочил и, схватив врага за голову, стал тащить его в машину. В считанные секунды все уже были в автомобиле. Зеев перебрался через сиденье и занял свое место рядом с шофером. Кенет опустил капот, завел мотор, и машина рванула с места. Вся акция не длилась и минуты.
Эуд, который не мог в темноте видеть, что происходит, понял только, что автомобиль трогается, и тоже двинулся сам.
В первой машине все было в норме. Клемент не пытался оказать сопротивление. Зеев и Эли воткнули ему кляп и связали по ногам и рукам. На глаза Клемента были надеты темные очки, затем его положили на пол и накрыли одеялом. Кенет произнес в самом начале по-немецки достаточно знакомую каждому эсэсовцу фразу:
- Сиди спокойно, или прикончим!
У железнодорожного шлагбаума они были вынуждены остановиться. Там по обе стороны рельсового пути выстроились длинные колонны. Если бы кто-либо и заглянул в окна машины, в которой везли Клемента, то не различил бы ничего. Пассажиры вели себя, как все вокруг. Ничто не выдавало в них победителей.
Эйхман лежал недвижим на полу, и только тяжелое дыхание свидетельствовало о том, что он живой.
Сперва у нас было намерение усыпить его тут же после захвата, чтоб он не мешал нам. Врач, однако, заявил, что это опасно для жизни арестованного.
Когда они прибыли на виллу «Тира», часы показывали 20.55. Прошло всего 50 минут с тех пор, как Клемент-Эйхман сошел в последний раз в жизни с автобуса линии 203.
У ворот «Тиры» их ждал хозяин дома - Ицхак. Вел он себя как самый радушный хозяин, принимающий дорогих гостей. Он приветствовал прибывших и распахнул перед машинами ворота. Первая въехала в гараж. Ворота гаража закрылись за ней, и Клемента вынесли наружу. Затем его поставили на ноги и, подпирая с двух сторон, повели в дом. Сразу за этим машина покинула гараж, освобождая место для второй. Первую отправили в город; если кто-то и видел, что произошло на улице Гарибальди, то он запомнил первую машину, поэтому ее надо было убрать подальше от виллы.
В доме Клемента положили на железную кровать, прикрепив одну его ногу наручниками к пружинной сетке.
Одежду с него сняли, он лежал в пижаме, купленной для него. В то время в комнате Эйхмана находились Габи, Эли, Эуд и Кенет. Допрашивал Кенет. Сперва Эйхмана осмотрели, чтобы найти те особые приметы, о которых нам было известно. Начали с подмышек, там у офицеров СС была обычно татуировка - буквенное обозначение группы крови, но у Клемента на месте татуировки обнаружили только небольшой шрам. Нашли рубец на груди, след какой-то травмы.
Держа перед собой список особых примет Эйхмана, Кенет стал задавать вопросы:
- Какого размера головные уборы вы носите?
- 56.
- А одежду?
- 50.
- Номер обуви?
- 42.
- Номер членского билета в национал-социалистской партии?
- 889895,- без колебаний ответил Эйхман.
Уже этих ответов было достаточно, чтобы говорить о тождественности Клемента и Эйхмана. Никто, кроме Эйхмана, не мог знать номер его членского билета в партии нацистов, и уж наверняка никто не выпалил бы его с такой быстротой, что называется, механически. Кенет, однако, хотел получить подтверждение из уст пленника, поэтому продолжал допрос:
- В каком году вы прибыли в Аргентину?
- В 1950-м.
- Как вас зовут?
- Рикардо Клемент.
- Скажите, рубец на груди, это - след автокатастрофы, случившейся во время мировой войны?
- Да, - ответил Клемент, запинаясь. Возможно, до него лишь сейчас дошло, что он выдал себя, назвав номер членского билета нацистской партии.
- Так какое же ваше настоящее имя?
- Отто Хенингер.
Кенет не возразил. Некоторое время он просматривал свои записи, зная, что пауза взвинчивает нервы пленника. Затем спросил:
- Ваш номер в СС 45326 или 63752?
- Оба.
- Так как же вас звать на самом деле?
- Адольф Эйхман.
Тело его била нервная дрожь. В комнате воцарилась глубокая тишина. Эйхман попросил:
- Если можно, дайте мне красного вина, немного вина, чтобы я справился с собой.
Когда ему сказали, что он получит вино, добавил:
- Когда вы приказали мне в машине молчать, я понял, что меня взяли в плен израильтяне. Я знаю иврит, я учился у раввина Лео Бека. «Брейшит бара элоим эт ашамаим вэ эт гаарец. Шма Исраэл...»
Омерзение охватило наших, когда они услышали эти слова из уст Эйхмана. Они знали; что им запрещено бить арестованного или покончить с ним. Но оставаться с ним в одной комнате было уже свыше их сил. Они встали и вышли.
Все это рассказали мне Эуд и Кенет. Расставшись с ними, я пошел искать связного, который в течение всего того дня кочевал из кафе в кафе параллельным со мною маршрутом. Я представлял себе, что он сильно устал и будет рад, когда я скажу, что он наконец свободен.
Я не знал его, он не был знаком со мной. Но когда я вошел в кафе, то легко узнал связного. Мы договорились, что он положит перед собою на стол определенную книгу, но еще до того, как прочитать название книги, я увидел глаза, зорко вглядывавшиеся в каждого входящего, а в глазах читался вопрос: «Вы ли тот, кого я жду целый день?» Я подошел к нему без колебаний. Книга лежала на столе на заметном месте. Он очень обрадовался моему приходу и хотел угостить меня чашкой кофе, но я попросил заказать что-либо иное.
К сожалению, я не мог и сейчас раскрыть ему нашу тайну. Я только попросил его сходить в известное ему место, встретить Менаше и сказать ему, что пишущая машинка прибыла на место.
- И это все? - спросил он. Ему было трудно смириться с мыслью, что ради этого странного известия о какой-то пишущей машинке пришлось ему потратить день. Он посидел еще несколько минут, расстроенный и бледный, а потом встал и сказал:
- Да-да, я понимаю. Я уже иду к нему.
Менее чем через час известие было получено Менаше. Пароль означал, что он должен срочно передать в Израиль известие, что Рикардо Клемент в наших руках и нет сомнений, что это Адольф Эйхман.
Я вышел на свежий воздух, и после дня, проведенного в накуренных и душных кафе, прохлада и чистый воздух были особенно приятны. Я решил пройти пешком до того места, где остались мои вещи. Воспоминания об этой прогулке и сейчас не померкли в моей душе. Я взял свой багаж и, вызвав такси, поехал в отель, далеко от места, где жил до сих пор. Шофер такси и администратор отеля были уверены, что я только что прибыл в Буэнос-Айрес.
Переступив порог номера, я лег в постель и тут же уснул.
Бывший шеф израильской разведки генерал Исер ХАРЭЛЬ отвечает на вопросы нашего корреспондента Веры ЧЕРНИКОВОЙ
В теплых январских сумерках мы отыскали на окраине Тель-Авива дом в переулке Роз. Зелень и цветы. Тишина. Здесь живет человек, личность которого окутана легендами и тайной. Его профессия -разведка. Долгие годы он возглавлял службы безопасности Израиля. Теперь хозяин дома на покое. Пишет книги, собирает картины. Он родился в Витебске в 1912 году, до сих пор понимает русскую речь. Он готов дать первое в своей жизни интервью советскому журналисту.
- Г-н генерал, ровно тридцать лет назад, в мае 1960 года, вы провели операцию, которая прогремела на весь мир. Розыски, захват и доставка в Израиль нацистского преступника Адольфа Эйхмана стали одной из самых дерзких акций в истории секретных служб. Потом был открытый суд, который признал Эйхмана виновным в убийстве миллионов людей и воздал ему по заслугам.
Справедливость восторжествовала, но был ли праведным путь к ней? Вы ловили Эйхмана в чужой стране, тайком вывозили его через границу...
- Да, перед нами остро стояли проблемы этики и политики. Мы должны были бы сообщить властям Аргентины, что подозреваем в одном из ее граждан, Рикардо Клементе, страшного нацистского преступника. А потом - ждать, пока его выдадут Западной Германии. Но стал бы ждать сам Эйхман? Мы решили, что у нас нет выбора и мы должны тайно захватить Эйхмана и переправить в Израиль.
- Не проще ли было разделаться с ним на месте?
- Ни в коем случае! Цель была совершенно иная - предать Эйхмана суду. Я помню, как глава правительства Бен-Гурион внушал нам: только привезите его живым, доставьте в таком состоянии, чтобы его можно было судить.
Нацисты в то время опять стали поднимать головы. Надо было освежить память тех, кто предпочел забыть все ужасы гитлеризма и даже начал твердить, что ничего страшного вроде бы и не было.
А молодое поколение Израиля вообще не верило, что такое может быть. Так вот мы хотели, чтобы они впервые услышали полный отчет о смертном приговоре, который нацисты вынесли целому народу. И показать, что это было, и сделать так, чтобы этого не было больше никогда.
- И все-таки, когда вы поймали Эйхмана, разве вам не хотелось растерзать его своими руками?
- Нет. Меня и моих товарищей удерживали железная дисциплина и порядки, привитые нашей службой. Ни при захвате, ни во время допросов мы не позволяли себе ничего. Относились к нему вполне нейтрально. Была конечная цель--суд.
- Вы присутствовали на суде в Иерусалиме?
- Только один раз, в качестве зрителя, когда давали показания восставшие узники варшавского гетто. Я был приглашен на казнь Эйхмана, но не пошел.
- Почему?
- Я десять дней и ночей дышал одним воздухом с Эйхманом, пока мы прятали его в тайнике в Аргентине. Я кормил его, поил, убирал за ним. Больше я не хотел его видеть никогда.
- Вы охотились еще и за Иозефом Менгеле, врачом-изувером из Освенцима.
- Да, но нам не повезло, он улизнул.
- Улизнули от ответственности многие нацистские преступники. Допустимы ли сейчас операции, повторяющие охоту за Эйхманом?
- Демократическое человечество должно помнить об этих преступниках и предавать их суду, пока они еще живы. Мы искали Эйхмана и Менгеле потому, что были уверены, что никто, кроме нас, не найдет их и не поймает. Но не в наших силах выловить всех остальных. И вообще это дело не одного нашего маленького государства. Нужно действовать всем миром. Люди и страны доброй воли могут сообща вырвать нацизм с корнем.
- Охота за Эйхманом была самой трудной вашей операцией?
- Наиболее важной - да. Самой же трудной была история поисков одного ребенка. Религиозные фанатики похитили мальчика у родителей. Разразилась буря. Мать требовала у государства защиты своих материнских прав. К тому же в стране создалась сложная политическая обстановка, и правительству надо было укрепить свои акции. Так возникло это странное для разведки поручение, на выполнение которого ушло больше трех лет.
Я не буду описывать вам трудности, которые нам пришлось преодолеть. Поверьте, это было сложнейшее дело. Мы разослали.агентов повсюду, ловили любые намеки, которые помогли бы найти мальчишку, прочесывали газеты," слушали радио, изучали объявления и в конце концов напали на след. Похитительницей оказалась Мадлен Ферэ - француженка, перешедшая в иудаизм. Мы обнаружили ее в Женеве, она упорно все отрицала. Заставить ее заговорить удалось буквально чудом - благодаря тому, что наткнулись в ее паспорте на детскую фотографию. Это был снимок пропавшего мальчика, одетого и загримированного под девочку. Ферэ призналась, что хитростью вывезла ребенка в Америку.
Возвращение мальчика стало у нас в стране праздником.
- Ваша жизнь прошла в атмосфере больших секретов и риска. Вы наверняка не раз подходили к грани закона. Действия в экстремальных условиях тоже, видимо, бывали экстремальными?
- Вы хотите спросить, был ли кто-нибудь убит людьми генерала Харэля? Отвечаю: нет и никогда. Хотя приходилось сталкиваться с совершенно крайними антиизраильскими действиями. Наша страна - излюбленный объект шпионажа и диверсий.
Я написал десять книг о деятельности секретных служб. Главная моя мысль состоит в том, что, охраняя безопасность, нельзя попирать основу демократии. Я убежден, что можно эффективно действовать, не нарушая закон, не преступая нормы человеческого поведения, не переходя к жестокости и варварству.
- Вы затронули очень важную проблему. Для нас, в СССР, особую ценность имеет идея правового государства. Мы сейчас заново читаем свою историю, и многие впервые узнают, какую роль играли в нашей стране секретные службы. Они имели неограниченную власть. Поэтому очень остро обсуждается вопрос, какое место должны эти службы занимать в государственном устройстве.
- Любое государство имеет законное право на свою службу безопасности, чтобы она ограждала его от шпионажа и от внутренних террористических и преступных групп. Но история тайных служб в СССР показывает, что они были направлены в основном не на защиту государственных интересов, а на поддержку сталинской диктатуры. Народ, мне кажется, хорошо знал это, но говорить об этом запрещалось.
Я позволю выразить надежду, что с приходом Горбачева ваши секретные службы будут служить народу, а не наоборот.
- Где же грань между безопасностью и демократией?
- Есть четкое правило. У секретных служб не должно быть собственной политической линии и собственного политического мнения. Они должны подчиняться политическому руководству. А политическое руководство должно быть подотчетно парламенту. И таким образом все они вместе отвечают за сохранение законности.
Есть ясные критерии, что можно, а что нельзя. Они вытекают из закона и опираются на закон. В нашей стране бывали случаи, когда начальники спецслужб нарушали правила. И они расставались с должностью, шли под суд. Очень важна гласность, огромную роль играют средства массовой информации. Уже сейчас видно, что в Советском Союзе печать стала на стражу законности и следит за тем, чтобы законы соблюдались.
Я полагаю, что если во главе государства находится человек не только умный, но еще и честный, порядочный, то тайная служба должна быть подчинена ему.
- Вы считаете, что секретные службы должны подчиняться одному человеку, а не Конгрессу, например, или Верховному Совету?
- Я полагаю, что либо глава государства, либо какое-то политическое звено должны отвечать за деятельность служб безопасности. Они обязательно должны быть под контролем, чтобы сами руководители государства в один прекрасный день не оказались бы объектами неприятных сюрпризов.
Мне кажется, что Горбачев, укрепляя демократию и гласность, к этому стремится. Ему ни в коем случае не следует выпускать из своих рук контроль за секретными службами.
- Совсем недавно мы были свидетелями того, как неожиданно объединились усилия наших стран в борьбе с терроризмом. Я говорю о бандитах, захвативших детей в качестве заложников и угнавших советский самолет в Израиль. Мы действовали здесь заодно. Это был обнадеживающий пример.
- Я думаю, что наши разведки и службы безопасности могут сотрудничать. Я жду, что наступит день, когда это сотрудничество начнется. Оно может быть полезным и эффективным. Потому что, вопреки явно выраженному антисемитизму в Советском Союзе, у нас здесь никогда не было ярого антисоветизма. Наоборот, здесь сильны симпатии к советскому народу. Я хотел бы, чтобы вы видели, как здесь принимают артистов из вашей страны. Это отличается от всех других мест в мире. Я сам, разговаривая с русскими, испытываю сентиментальные чувства.
- Вам хочется побывать в местах, где вы родились?
- Очень. Но не пришло еще время.
Спустя много лет после похищения Адольфа Эйхмана генерал Харэль описал эту операцию в книге «Дом на улице Гарибальди». Книга выдержала несколько изданий и вышла во многих странах мира. Автор предупреждает в предисловии, что многие технические подробности операции остаются секретными и по сей день. То же относится к именам и фамилиям участников дела - все они выведены под псевдонимами. Мы выбрали из книги две главы-начальную и ту, где описываются драматические события, разыгравшиеся в пригороде Буэнос-Айреса, около дома Эйхмана на улице Гарибальди.
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Помню, словно это было вчера, как у меня созрело решение поймать Адольфа Эйхмана. То было в конце 1957 года, через двенадцать с половиной лет после разгрома нацистской Германии, положившего конец кровавой карьере офицера СС, которому было поручено уничтожение еврейского народа.
Однако история, которую я собираюсь рассказать, началась с телефонного звонка: генеральный директор министерства иностранных дел доктор Вальтер Эйтан сообщил, что хочет меня видеть, причем срочно.
Я знал доктора Эйтана как человека, умеющего владеть собой. Я высоко ценил его манеру выражаться и стиль его речи: культурный и спокойный. Но в этот раз голос его звучал взволнованно, и было ясно, что какое-то происшествие выбивает доктора из колеи. Я не спросил, в чем дело, и не удивился его взволнованности: мне было понятно, что он не захочет объясняться по телефону. Мы условились встретиться в кафе в Рамат-Гане.
Там доктор Эйтан сказал мне, что получена телеграмма от доктора Шнеера, возглавлявшего тогда нашу делегацию по репарациям в ФРГ, а в телеграмме весть: Адольф Эйхман - живой и здоровый - прячется в Аргентине, причем адрес его известен.
Я поблагодарил его и обещал проверить информацию.
Я уже достаточно долго прослужил в моей тогдашней должности, чтобы набраться опыта и скептически относиться к подобным сенсационным сообщениям. С тех пор как Эйхман скрылся, мы не раз получали известия о нем и о местах, где он якобы обитает. Больше того, мы не имели основания считать его живым. Следы Эйхмана пропали в начале мая 1945 года, и никто из тех, кто мог бы нас навести на след, не видел его после этой даты.
Не знаю, почему я придал новой информации больше значения, чем предыдущим. Может быть, мною руководило предчувствие, может быть, передалось волнение Вальтера Эйтана. Я вернулся на работу и попросил принести из архива все, что есть там об Эйхмане. Я знал, что он - один из главных нацистских преступников, который занимался главным образом уничтоже нием евреев, но я до тех пор не углублялся в материалы о нем, не знал, какое именно место занимал Эйхман в нацистской иерархии и какова доля его участия в том, что у гитлеровцев называлось «окончательным решением еврейского вопроса». Та страшная глава в истории нашего народа казалась мне жутким нереальным кошмаром, каким-то отклонением от общеизвестных норм злодейства и ненависти, так что постичь всю сатанинскую его суть просто невозможно.
В ту ночь я просидел долгие часы над «делом» Эйхмана. В то время я не знал ничего о нем как о личности, не знал также, каким образом он лишился естественных моральных качеств человека. Мне было неизвестно, какая мания помогла ему управлять машиной убийств и как он дошел до того, что был готов расправляться как с целыми общинами, так и с отдельными евреями. Я еще не знал, с какой свирепостью он отдавал приказы и выполнял указания свыше и как он осуществлял свою кровавую акцию - без колебаний, сожаления и милосердия. Я еще не знал, что он был способен отдавать приказы убивать младенцев и сам присутствовал при этом, считая себя дисциплинированным солдатом, что он мог дирижировать массовым насилием над женщинами и похваляться верностью присяге, заниматься расстрелами беспомощных стариков и называть себя идеалистом.
К утру я, однако, уже знал, что во всем, касающемся евреев, он был верховной инстанцией и все нити убийств сходились в его руках. На всех процессах о военных преступниках в Нюрнберге об Эйхмане говорили как о главном виновнике уничтожения евреев.
Мне стало также ясно, что он обучен приемам гестапо и может оказаться - при его жестокости и обреченности - опасным противником. После окончания войны он сумел с большим мастерством скрыться и не оставить за собой следов.
Я знал также, что кровь миллионов жертв взывает к отмщению, но в мире нет ни одного правительства, ни одной полиции - никого, кто искал бы Адольфа Эйхмана, чтобы судить его за совершенные преступления. Мир слишком устал от описаний ужасов; страны и их руководители твердили, что пора забыть, не бередить раны и что все равно нет казни, соразмерной масштабам содеянного преступления. Все словно соглашались с издевательством над справедливостью и правосудием.
В ту ночь я сказал себе, что если Адольф Эйхман жив, он будет пойман ...
"СИДИ СПОКОЙНО- ПРИКОНЧИМ!"
11 мая Зеев закончил оборудование комнаты для пленника на вилле «Тира» и тайника, куда надо было спрятать Клемента (под такой фамилией скрывался Адольф Эйхман) в случае обыска. Учитывая условия и сроки, он совершил чудо. Мы были убеждены, что с ним - неведомая сила, которая только и способна была помочь устроить тайник так, что никакая полиция, без специальных средств, не нашла бы Эйхмана.
В то утро в «Тире» состоялся осмотр оборудования и продуктов. Выяснили, что не хватает кое-чего для акции и первых дней содержания пленника. Мы отправили людей за покупками. Время напирало, все знали, что надо торопиться, но при этом необходима была особая осторожность.
Габи, Эуд, Кенет и Эзра поехали в город возвращать автомобили, которые не будут участвовать в акции. У нас остались две машины для захвата и третья для снабжения. Люди загримировались и сменили документы. Мы полагали, что порвали всякую видимую связь между теми, кто бывал в районе цели, и теми, кто явится туда для акции. Мы не оставили никаких следов в отелях, сделали так, чтобы нас не могли узнать в магазинах, где мы что-то покупали, словом, сделались как бы совсем другими людьми.
* * *
Я никому не говорил в гостинице, что уеду утром. Служащие отеля почти дремали, когда составляли для меня счет и вызывали такси, которое доставит меня на «железнодорожную станцию». Я переправил мои вещи в надежное место и уехал - свободный человек - на станцию. Там, отпустив такси, я пересел на автобус, а потом пошел гулять. Погода стояла свежая, прогулка меня взбодрила. Я отправился в один из дальних районов города, где раньше не назначал встреч. Наши оперативники тоже никогда здесь не бывали.
Через час я был в кафе, стоявшем в моем списке на первом месте. Время было раннее, но кафе уже открыли - и не случайно. В моем списке, содержавшем названия и адреса доброй сотни кафе, было записано, когда какое из них открывается и закрывается и дни недели, когда кафе не работает. Ошибка в списке могла сорвать график и нарушить связь с товарищами.
В то утро вступили в силу новые правила предосторожности, предпринятые нами для того, чтобы затруднить работу потенциальных преследователей, если бы они вышли на наши следы. До сих пор меня можно было найти в том или ином кафе, а оперативники также могли связаться друг с другом в любое время дня, если бы возникла такая необходимость. Сейчас же заработала двойная система связи: наши люди должны были сперва найти связного, а он уже знал, где искать меня. При этом я менял кафе через пять - десять минут и согласно графику был доступен в течение всего дня.
Люди группы захвата знали мой маршрут и маршрут связного, им было разрешено встречаться со мной непосредственно, но, если что-либо покажется им подозрительным, они должны искать связного, чтобы не дать преследователям возможность выйти на меня.
Я сказал также нашим, что если замечу «хвост», то дам знать связному, а сам исчезну из поля зрения.
Интересно, что сам связной понятия не имел, в чем участвует. Он «клюнул» на вымышленную историю, которая якобы заставляет меня предпринимать такие странные меры предосторожности, и был убежден, что дело его чести - не выдавать секрета.
Завершающую встречу с участниками захвата я назначил в ресторане. Я думаю, что иначе бы они в тот день вообще не пообедали.
Обед закончился в два часа дня. Мы пожали друг другу руки.
Теперь нами распоряжалась судьба.
Парни пошли к своей машине, которую оставили в городе на стоянке. В 14.30 они пытались ее завести, но аккумулятор сел и не проворачивал стартера, хотя был вроде бы новый. Они тут же пошли в гараж и сменили аккумулятор. В 15.30 наконец сдвинулись с места.
В 16.30 в «Тире» состоялся последний инструктаж, затем все сменили одежду и взяли новые документы, а также нужное для операции оборудование. В 18.30 обе машины вышли из «Тиры». В первой, машине захвата, ехали Габи - командир акции, Кенет - шофер, Зеев, севший рядом с шофером, и Эли.
Во второй машине ехали Эуд - шофер, Эзра возле него, а врач на заднем сиденье.
Машины двигались к цели двумя разными дорогами, чтобы встретиться в условном месте на шоссе № 197. Ехали они так, чтобы проверить состояние дорог и избрать ту, по которой будут возвращаться в «Тиру». Оба пути оказались в порядке. Никаких полицейских заслонов на дороге не было. Когда машины сошлись, парни решили действовать согласно варианту «А».
Некоторое время ехали по «ничейной земле» между шоссе № 197 и 202. Во время этой поездки был приведен в боевую готовность необходимый инструментарий. Сразу затем двинулись в район цели.
* * *
Май в Аргентине - месяц зимний. Погода стояла холодная и неспокойная, за несколько дней до того я подхватил серьезную простуду. У меня была высокая температура, но я скрывал это. В день акции я не мог обратиться к врачу или хотя бы изменить график встреч, чтобы купить лекарства и более теплую одежду. Я выпил кофе, постепенно температура спала, и мне полегчало.
Операция была намечена на 19.40, ждать первых известий я мог не раньше 20.40. Но и к 21.00 никто ничего не докладывал. Тут я стал пересчитывать километры и часы, и мне стало ясно, что если бы Клемент явился домой раньше или пришел бы туда не один, то наши уже сообщили бы об этом. Не иначе, говорил я себе, Клемент возвращается сегодня позднее обычного...
Прошел еще час. Стрелки часов приближались к 22.00 - никто не приходил ко мне. Я снова пустился в анализ: если даже нашу группу захватили или перехватили, так не всех же! Кто-то уж должен разыскать меня! Выходит, дело не в этом.
Я переходил из одного условного кафе в другое, пока не наступила полночь и кафе собрались закрывать. Я уже намеревался совсем уходить, как в дверях показались Эуд и Кенет. Выглядели они усталыми, но было легко понять, что дело сделано: лица их были озарены улыбками. Они еще и рта не раскрыли, а я мог поручиться, что Клемент взят и признался, что он - Эйхман.
Они посидели со мной, потом мы перешли в другое место, рассказ продолжался. Я услышал полный отчет об акции.
* * *
Машины прибыли на место в 19.35, то есть чуть позже назначенного времени. Оставалось не больше двух-трех минут до прихода автобуса линии 203 на остановку у киоска. Все же наши успели приготовиться к встрече с Клементом. Но вот автобус прибыл, а Клемент с него не сошел.
Первая машина стояла на улице Гарибальди, метрах в десяти от того места, где улица ответвлялась от шоссе № 202, носом в сторону дома Клемента. Капот поднят, Зеев копался в моторе. Он стоял так, чтобы Клемент не мог увидеть его. Эли стоял слева от машины и тоже копался в моторе. Кенет, одевший для камуфляжа очки, сидел у руля, а Габи встал на колени на полу и, прижав лицо к стеклу, оглядывал округу. Чуть погодя какой-то велосипедист подкатил к ним и предложил свои услуги. Они вежливо отклонили помощь - дескать, мы и сами с усами. Велосипедист обиделся и уехал.
Вторая машина стояла на обочине шоссе № 202, между мостом над речкой, в сторону Банкалери, и углом улицы Гарибальди. Между обеими машинами было около тридцати метров. Пассажиры этой машины тоже подняли капот и что-то якобы исправляли в двигателе.
Задача экипажа второй машины состояла в том, чтобы ослепить транспорт, идущий навстречу, а также Клемента, чтобы никто не видел первую машину как можно дольше.
Семь человек не отрывали взглядов от остановки. Прибыли два автобуса один за Другим, Клемента не было ни в одном. Наши начали беспокоиться. Не вернулся ли тот домой прежде времени? А может, он вообще заночует в другом месте?
Пришел еще один автобус, в нем тоже не было Клемента. Тут уж сомнения охватили всех, хотя виду никто не подавал.
Между экипажами машин существовала договоренность, что Клемента они ждут до восьми. Когда часы показали восемь, Кенет спросил у Габи, не двинуться ли им домой - слишком долгая «починка» моторов может показаться подозрительной. Габи решил подождать еще.
Эуд был того же мнения: надо ждать. Они с Габи не обменялись ни словом, ни знаком, но и вторая машина продолжала стоять на шоссе. За несколько минут до восьми Эуд вышел из машины поглядеть, что делается вокруг. Он стоял в нескольких метрах от автомобиля, почти на углу улицы Гарибальди. Увидев еще один автобус у киоска, Эуд пошел медленными шагами назад к автомобилю. И тут он увидел в темноте Клемента. Время было 20.05. Эуд побежал к машине. Эзра, увидев Эуда, тут же опустил капот. Эуд вскочил в машину и включил дальний свет. В тот момент Клемент стоял на углу улицы Гарибальди. Эуд завел двигатель.
Экипаж первой машины к тому времени уже отчаялся дождаться Клемента. Они тоже видели автобус у киоска, но уже не верили, что Эйхман будет в нем. А тут Кенет увидел, что кто-то идет по обочине. В темноте он не разглядел, кто это.
- Кто-то идет,- сказал он Габи. - Я не уверен, что это Клемент.
Несколько секунд спустя, сдерживая крик, он возвестил:
- Вот он!
Клемент тем временем был уже на углу и свернул на улицу Гарибальди.
Кенет шепнул Габи:
- Он держит руку в кармане! Может быть, у него пистолет?
- Скажи Эли.
- Эли, осторожно! Он держит руку в кармане.
Клемент дошел уже до машины.
- Моментито! - окликнул его Эли и метнулся в его сторону.
Клемент в испуге отступил назад.
На тренировках парни отработали прием «носилки» - задерживаемого обхватывали сзади, кто-то поднимал его ноги, и в таком виде пленника вносили в автомобиль. Но, боясь, как бы Клемент не пустил в ход оружие, Эли избрал другую тактику: он бросился на него. Оба они очутились на земле. Падая, Клемент страшно закричал, как зверь, попавший в капкан. Зеев обежал машину и схватил поваленного палача за ноги. Это парализовало немца. Габи, увидев, что захват происходит не по отработанному варианту, выскочил и, схватив врага за голову, стал тащить его в машину. В считанные секунды все уже были в автомобиле. Зеев перебрался через сиденье и занял свое место рядом с шофером. Кенет опустил капот, завел мотор, и машина рванула с места. Вся акция не длилась и минуты.
Эуд, который не мог в темноте видеть, что происходит, понял только, что автомобиль трогается, и тоже двинулся сам.
В первой машине все было в норме. Клемент не пытался оказать сопротивление. Зеев и Эли воткнули ему кляп и связали по ногам и рукам. На глаза Клемента были надеты темные очки, затем его положили на пол и накрыли одеялом. Кенет произнес в самом начале по-немецки достаточно знакомую каждому эсэсовцу фразу:
- Сиди спокойно, или прикончим!
У железнодорожного шлагбаума они были вынуждены остановиться. Там по обе стороны рельсового пути выстроились длинные колонны. Если бы кто-либо и заглянул в окна машины, в которой везли Клемента, то не различил бы ничего. Пассажиры вели себя, как все вокруг. Ничто не выдавало в них победителей.
Эйхман лежал недвижим на полу, и только тяжелое дыхание свидетельствовало о том, что он живой.
Сперва у нас было намерение усыпить его тут же после захвата, чтоб он не мешал нам. Врач, однако, заявил, что это опасно для жизни арестованного.
Когда они прибыли на виллу «Тира», часы показывали 20.55. Прошло всего 50 минут с тех пор, как Клемент-Эйхман сошел в последний раз в жизни с автобуса линии 203.
У ворот «Тиры» их ждал хозяин дома - Ицхак. Вел он себя как самый радушный хозяин, принимающий дорогих гостей. Он приветствовал прибывших и распахнул перед машинами ворота. Первая въехала в гараж. Ворота гаража закрылись за ней, и Клемента вынесли наружу. Затем его поставили на ноги и, подпирая с двух сторон, повели в дом. Сразу за этим машина покинула гараж, освобождая место для второй. Первую отправили в город; если кто-то и видел, что произошло на улице Гарибальди, то он запомнил первую машину, поэтому ее надо было убрать подальше от виллы.
В доме Клемента положили на железную кровать, прикрепив одну его ногу наручниками к пружинной сетке.
Одежду с него сняли, он лежал в пижаме, купленной для него. В то время в комнате Эйхмана находились Габи, Эли, Эуд и Кенет. Допрашивал Кенет. Сперва Эйхмана осмотрели, чтобы найти те особые приметы, о которых нам было известно. Начали с подмышек, там у офицеров СС была обычно татуировка - буквенное обозначение группы крови, но у Клемента на месте татуировки обнаружили только небольшой шрам. Нашли рубец на груди, след какой-то травмы.
Держа перед собой список особых примет Эйхмана, Кенет стал задавать вопросы:
- Какого размера головные уборы вы носите?
- 56.
- А одежду?
- 50.
- Номер обуви?
- 42.
- Номер членского билета в национал-социалистской партии?
- 889895,- без колебаний ответил Эйхман.
Уже этих ответов было достаточно, чтобы говорить о тождественности Клемента и Эйхмана. Никто, кроме Эйхмана, не мог знать номер его членского билета в партии нацистов, и уж наверняка никто не выпалил бы его с такой быстротой, что называется, механически. Кенет, однако, хотел получить подтверждение из уст пленника, поэтому продолжал допрос:
- В каком году вы прибыли в Аргентину?
- В 1950-м.
- Как вас зовут?
- Рикардо Клемент.
- Скажите, рубец на груди, это - след автокатастрофы, случившейся во время мировой войны?
- Да, - ответил Клемент, запинаясь. Возможно, до него лишь сейчас дошло, что он выдал себя, назвав номер членского билета нацистской партии.
- Так какое же ваше настоящее имя?
- Отто Хенингер.
Кенет не возразил. Некоторое время он просматривал свои записи, зная, что пауза взвинчивает нервы пленника. Затем спросил:
- Ваш номер в СС 45326 или 63752?
- Оба.
- Так как же вас звать на самом деле?
- Адольф Эйхман.
Тело его била нервная дрожь. В комнате воцарилась глубокая тишина. Эйхман попросил:
- Если можно, дайте мне красного вина, немного вина, чтобы я справился с собой.
Когда ему сказали, что он получит вино, добавил:
- Когда вы приказали мне в машине молчать, я понял, что меня взяли в плен израильтяне. Я знаю иврит, я учился у раввина Лео Бека. «Брейшит бара элоим эт ашамаим вэ эт гаарец. Шма Исраэл...»
Омерзение охватило наших, когда они услышали эти слова из уст Эйхмана. Они знали; что им запрещено бить арестованного или покончить с ним. Но оставаться с ним в одной комнате было уже свыше их сил. Они встали и вышли.
Все это рассказали мне Эуд и Кенет. Расставшись с ними, я пошел искать связного, который в течение всего того дня кочевал из кафе в кафе параллельным со мною маршрутом. Я представлял себе, что он сильно устал и будет рад, когда я скажу, что он наконец свободен.
Я не знал его, он не был знаком со мной. Но когда я вошел в кафе, то легко узнал связного. Мы договорились, что он положит перед собою на стол определенную книгу, но еще до того, как прочитать название книги, я увидел глаза, зорко вглядывавшиеся в каждого входящего, а в глазах читался вопрос: «Вы ли тот, кого я жду целый день?» Я подошел к нему без колебаний. Книга лежала на столе на заметном месте. Он очень обрадовался моему приходу и хотел угостить меня чашкой кофе, но я попросил заказать что-либо иное.
К сожалению, я не мог и сейчас раскрыть ему нашу тайну. Я только попросил его сходить в известное ему место, встретить Менаше и сказать ему, что пишущая машинка прибыла на место.
- И это все? - спросил он. Ему было трудно смириться с мыслью, что ради этого странного известия о какой-то пишущей машинке пришлось ему потратить день. Он посидел еще несколько минут, расстроенный и бледный, а потом встал и сказал:
- Да-да, я понимаю. Я уже иду к нему.
Менее чем через час известие было получено Менаше. Пароль означал, что он должен срочно передать в Израиль известие, что Рикардо Клемент в наших руках и нет сомнений, что это Адольф Эйхман.
Я вышел на свежий воздух, и после дня, проведенного в накуренных и душных кафе, прохлада и чистый воздух были особенно приятны. Я решил пройти пешком до того места, где остались мои вещи. Воспоминания об этой прогулке и сейчас не померкли в моей душе. Я взял свой багаж и, вызвав такси, поехал в отель, далеко от места, где жил до сих пор. Шофер такси и администратор отеля были уверены, что я только что прибыл в Буэнос-Айрес.
Переступив порог номера, я лег в постель и тут же уснул.