Гоголь необыкновенный
Я люблю читать и иногда даже художественная литература приносит мне не только удовольствие, но и способствует пониманию жизни вокруг. Так, благодаря Булгакову и Гоголю я еще раз убедилась, что углубляющаяся пропасть между Украиной и Россией более чем закономерна, и братскими эти народы всегда были лишь постольку-поскольку. Сейчас я читаю цикл повестей Николая Гоголя «Миргород», наслаждаюсь богатством и характерностью языка и быта, и не могу теперь никак смириться с тем, что автор сжег второй том «Мертвых душ» в 1852 году...
Как это часто бывает, в мое первое знакомство с творчеством Гоголя в школьное время, он на меня не произвел такого неизгладимого впечатление, которое я ощутила пару лет назад, испытывая жажду легкой рождественской чертовщинки и взявшись за «Вечера на хуторе близ Диканьки». А ведь так еще птичка! Сейчас я взялась за небольшое собрание его сочинений и смакую каждую страницу. Особое удовольствие среди других повестей цикла мне пока доставили «Старосветские помещики», являясь прекрасной иллюстрацией того утерянного прошлого, которое прекрасно само по себе. Ну, или прекрасной для такой ностальгирующей по канувшей в Лету буколике горожанке, как я.
Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими, которые, как дряхлые живописные домики, хороши своею пестротою и совершенною противоположностью с новым гладеньким строением, которого стен не промыл еще дождь, крыши не покрыла зеленая плесень и лишенное щекатурки крыльцо не выказывает своих красных кирпичей. Я иногда люблю сойти на минуту в сферу этой необыкновенно уединенной жизни, где ни одно желание не перелетает за частокол, окружающий небольшой дворик, за плетень сада, наполненного яблонями и сливами, за деревенские избы, его окружающие, пошатнувшиеся на сторону, осененные вербами, бузиною и грушами. Жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют и ты их видел только в блестящем, сверкающем сновидении. Я отсюда вижу низенький домик с галереею из маленьких почернелых деревянных столбиков, идущею вокруг всего дома, чтобы можно было во время грома и града затворить ставни окон, не замочась дождем. За ним душистая черемуха, целые ряды низеньких фруктовых дерев, потопленных багрянцем вишен и яхонтовым морем слив, покрытых свинцовым матом; развесистый клен, в тени которого разостлан для отдыха ковер; перед домом просторный двор с низенькою свежею травкою, с протоптанною дорожкою от амбара до кухни и от кухни до барских покоев; длинношейный гусь, пьющий воду с молодыми и нежными, как пух, гусятами; частокол, обвешанный связками сушеных груш и яблок и проветривающимися коврами; воз с дынями, стоящий возле амбара; отпряженный вол, лениво лежащий возле него, - все это для меня имеет неизъяснимую прелесть, может быть, оттого, что я уже не вижу их и что нам мило все то, с чем мы в разлуке. Как бы то ни было, но даже тогда, когда бричка моя подъезжала к крыльцу этого домика, душа принимала удивительно приятное и спокойное состояние; лошади весело подкатывали под крыльцо, кучер преспокойно слезал с козел и набивал трубку, как будто бы он приезжал в собственный дом свой; самый лай, который поднимали флегматические барбосы, бровки и жучки, был приятен моим ушам. Но более всего мне нравились самые владетели этих скромных уголков, старички, старушки, заботливо выходившие навстречу. Их лица мне представляются и теперь иногда в шуме и толпе среди модных фраков, и тогда вдруг на меня находит полусон и мерещится былое. На лицах у них всегда написана такая доброта, такое радушие и чистосердечие, что невольно отказываешься, хотя, по крайней мере, на короткое время, от всех дерзких мечтаний и незаметно переходишь всеми чувствами в низменную буколическую жизнь.
Кстати, не менее интересно сравнивать свои впечатления с советской литературной критикой, противопоставлявшей свои порой несколько предвзятые выводы с не менее субъективными оценками современников писателя. Я не вижу в Гоголе ни санитара мещанского общества, вскрывающего публично язвы его бесполезности, ни губителя языка русского со всеми его экспериментами по использованию народного,особенно малороссийского, говора, перенесенного на страницы. Скорее наоборот, благодаря тому, что он это сделал, он в некотором роде обессмертил ту часть прошлого нашего общества, к которому иначе было бы уже не прикоснуться. А это дорогого стоит!..
*Иллюстрация найдена в сети