Французское драже
На вокзале Сен-Лазар нет камеры хранения, зато есть пианино.
Я, рассчитывавшая на камеру хранения, некоторое время уныло брожу по округе. Сидеть холодно, кафешек мало и они забиты. Останавливаюсь на середине третьего этажа, где выход к междугородним поездам; за пианино как раз садится обтрепанный мужичок умеренно-алкогольного вида. Трогает пальцами клавиши, улыбается, начинает играть.
Я не знаю, что он исполняет; в игре "Угадай мелодию" я позорно вылетела бы на первом туре. Но хотя я не могу отличить "Полет валькирии" от "Времен года", зато прекрасно различаю то, что звучит в музыке. Сейчас в ней звучит улыбка. Та самая, уроненная на клавиши.
Когда мужчина заканчивает играть, ему аплодируют. Он встает, уступая место другому - здоровенному негру с дредами.
Я ёжусь и иду искать приют и кофе. Вслед мне летит классическое незнамо что.
Приезжаю почти в девять вечера по местному времени, а проснулась в три утра. Такси, самолет, пересадка, самолет, Руассибас, пешочком до Сен-Лазара, поезд до Шербура - целый день разнообразно ехала. Аня и Филипп встречают меня с поезда, обнимают, запихивают нас с чемоданом в машину. Чемодан пристегивают, я сама. Со мною едет круглый тортик со сливочным кремом и клубникой. Я пока не осознаю.
Едем по Шербуру - светофоры, машинки, надписи на французском, знакомые повороты... На очередном каменном домике с белыми ставнями шаблон наконец ломается.
- А-а-а! - ору я. - Боже, я доехала!
Боже удовлетворенно усмехается, я чувствую.
Нормандская погода - это нечто непредсказуемое. Хуже, чем у нас. Зато у них почти не бывает снега!
Но бывает дождь. И ветер. Сильный.
Прошу ingrid_r:
- Давай поедем вдоль моря и остановимся где-нибудь!
- Давай, - соглашается она.
Едем, заруливаем к серф-клубу в старой крепости, останавливаемся. Ветер взъерошил океан и продолжает трепать его холодными руками; идет мелкий дождик, резко пахнет водорослями. Я беру фотоаппарат и по пандусу бегу к воде. В оной плещется одинокий серфер.
- Упорный, - говорю я, возвращаясь обратно.
- Они тут все такие, - объясняет Аня, - меня в такую погоду из дому не выгонишь, а они привыкли с детства - им нормально.
- Меня тоже не выгонишь, - соглашаюсь я.
И мы едем в "Каррефур" греться.
Идем по таможенной тропе. Аня говорит мне:
- Замри! Малиновка.
Мы стоим, стараясь не шевелиться. Небольшая птичка сидит в кустах, выставив грудку. Молчит. Голосок не слышен.
Правильно, кто поет в такую чудесную погоду - облака над океаном, по воде ползут солнечные пятна, заставляя проржавевший папоротник вспыхивать золотым светом, а ветер поднимает пену на несколько метров от полосы прибоя и несет ее через скалы прямо на тропу. Малиновка сидит, ждет, пока ее сфотографируют, потом встряхивается и улетает. Мы идем дальше, глядя на скалы и камни.
Во мне неистребимо желание отомстить улиточкам. Это приблизительно так же, как в прошлый раз - найти побольше морских гребешков.
- Завтра будет рынок в Шербуре, - говорит Аня, - поедем, купим морепродуктов.
Рынок вытянулся вдоль гавани, прикрывшись палаточками от возможного дождя. Внутри тепло и витают разнообразные запахи, но с морепродуктами напряженка. Продукты региона - да, есть, и сидр, и кальвадос, и сыры, и маринованная макрель. Идем до самого конца, где благоухают россыпи устриц.
- Ладно, устриц сегодня возьмем, а за улитками в магазин.
Стоит, смотрим на раковины, переговариваемся. На раздаче два мужичка, в которых божоле бродит, не переставая, с четверга.
- А вы на каком языке говорите, девушки? - наконец, интересуется один из продавцов, пока второй отвлекся. - Мы сегодня уже слышали английский, португальский и испанский, но у вас что-то другое!
- Русский!
- Русский! - вопит продавец устриц. - Калинка! - Выбегает из-за прилавка, бросив ковшик и хохочущих покупателей, и начинает танцевать с нами "Калинку", высоко вскидывая ноги в резиновых сапогах. Орет своему товарищу: - Иди сюда, это русские!
Тот бежит, размахивая руками, как мельница.
Устриц нам в результате отсыпали больше, чем мы заплатили. За красоту, национальность и танцы.
Мы не стали пугать их Украиной.
Перед выходом в тот-самый-ресторан сидим, смотрим "Блич"; беру на руки внезапно добрую кошку, которая в кои-то веки не собирается игриво сожрать меня с потрохами, а полна расположения. Кошка - подросток, у нее длинные лапы, морда, хвост, длинная она вся, она упирается лапами мне в шею и урчит так, что я трясусь. Потом она, подумав, решает: я умыта совершенно недостаточно, дабы появиться в приличном месте. Значит, надо меня умыть. В течение пятнадцати минут кошка с тупым упорством вылизывает мне лицо до самых глаз и левое ухо. Потом, не удовлетворившись содеянным, начинает лизать под ключицей. Я хохочу, но кошку не останавливаю. Нельзя гасить благородные порывы.
Язык небольшой и жесткий, как терка. Вот он, натуральный пилинг.
В аэропорту имени Шарля де Голля я прохожу осмотр уже перед гейтами - такая там система. Два таможенника смотрят на меня, весело прищурившись. Им скучно, а тут блондинка. Вещи у меня разнообразные, складываю их в поддоны, разматываю шарфик, снимаю с головы солнечные очки...
- О, солнечные очки! - радуется таможенник, щеголяя жутким акцентом. - Зачем они вам? Сегодня солнца нет.
- А вдруг будет? - сурово вопрошаю я в ответ.
- Не будет, погода плохая!
- А вдруг будет там, куда я лечу?
- А вы куда летите?
- Во Франкфурт.
- У-у, там вечно дождь! Солнечные очки не нужны!
- Нужны, - отрезаю я. - Я оптимистка. Я всегда ношу с собой солнечные очки.
Хохочут.
А я, между прочим, истинную правду сказала.
Нету солнца, нету.
Ну а вдруг?..
На картонном стаканчике, в которые наливают бесплатный кофе и чай во Франкфуртском аэропорту, написано:
"Do not disturb me, I'm dreaming".
И это правда.
Я, рассчитывавшая на камеру хранения, некоторое время уныло брожу по округе. Сидеть холодно, кафешек мало и они забиты. Останавливаюсь на середине третьего этажа, где выход к междугородним поездам; за пианино как раз садится обтрепанный мужичок умеренно-алкогольного вида. Трогает пальцами клавиши, улыбается, начинает играть.
Я не знаю, что он исполняет; в игре "Угадай мелодию" я позорно вылетела бы на первом туре. Но хотя я не могу отличить "Полет валькирии" от "Времен года", зато прекрасно различаю то, что звучит в музыке. Сейчас в ней звучит улыбка. Та самая, уроненная на клавиши.
Когда мужчина заканчивает играть, ему аплодируют. Он встает, уступая место другому - здоровенному негру с дредами.
Я ёжусь и иду искать приют и кофе. Вслед мне летит классическое незнамо что.
Приезжаю почти в девять вечера по местному времени, а проснулась в три утра. Такси, самолет, пересадка, самолет, Руассибас, пешочком до Сен-Лазара, поезд до Шербура - целый день разнообразно ехала. Аня и Филипп встречают меня с поезда, обнимают, запихивают нас с чемоданом в машину. Чемодан пристегивают, я сама. Со мною едет круглый тортик со сливочным кремом и клубникой. Я пока не осознаю.
Едем по Шербуру - светофоры, машинки, надписи на французском, знакомые повороты... На очередном каменном домике с белыми ставнями шаблон наконец ломается.
- А-а-а! - ору я. - Боже, я доехала!
Боже удовлетворенно усмехается, я чувствую.
Нормандская погода - это нечто непредсказуемое. Хуже, чем у нас. Зато у них почти не бывает снега!
Но бывает дождь. И ветер. Сильный.
Прошу ingrid_r:
- Давай поедем вдоль моря и остановимся где-нибудь!
- Давай, - соглашается она.
Едем, заруливаем к серф-клубу в старой крепости, останавливаемся. Ветер взъерошил океан и продолжает трепать его холодными руками; идет мелкий дождик, резко пахнет водорослями. Я беру фотоаппарат и по пандусу бегу к воде. В оной плещется одинокий серфер.
- Упорный, - говорю я, возвращаясь обратно.
- Они тут все такие, - объясняет Аня, - меня в такую погоду из дому не выгонишь, а они привыкли с детства - им нормально.
- Меня тоже не выгонишь, - соглашаюсь я.
И мы едем в "Каррефур" греться.
Идем по таможенной тропе. Аня говорит мне:
- Замри! Малиновка.
Мы стоим, стараясь не шевелиться. Небольшая птичка сидит в кустах, выставив грудку. Молчит. Голосок не слышен.
Правильно, кто поет в такую чудесную погоду - облака над океаном, по воде ползут солнечные пятна, заставляя проржавевший папоротник вспыхивать золотым светом, а ветер поднимает пену на несколько метров от полосы прибоя и несет ее через скалы прямо на тропу. Малиновка сидит, ждет, пока ее сфотографируют, потом встряхивается и улетает. Мы идем дальше, глядя на скалы и камни.
Во мне неистребимо желание отомстить улиточкам. Это приблизительно так же, как в прошлый раз - найти побольше морских гребешков.
- Завтра будет рынок в Шербуре, - говорит Аня, - поедем, купим морепродуктов.
Рынок вытянулся вдоль гавани, прикрывшись палаточками от возможного дождя. Внутри тепло и витают разнообразные запахи, но с морепродуктами напряженка. Продукты региона - да, есть, и сидр, и кальвадос, и сыры, и маринованная макрель. Идем до самого конца, где благоухают россыпи устриц.
- Ладно, устриц сегодня возьмем, а за улитками в магазин.
Стоит, смотрим на раковины, переговариваемся. На раздаче два мужичка, в которых божоле бродит, не переставая, с четверга.
- А вы на каком языке говорите, девушки? - наконец, интересуется один из продавцов, пока второй отвлекся. - Мы сегодня уже слышали английский, португальский и испанский, но у вас что-то другое!
- Русский!
- Русский! - вопит продавец устриц. - Калинка! - Выбегает из-за прилавка, бросив ковшик и хохочущих покупателей, и начинает танцевать с нами "Калинку", высоко вскидывая ноги в резиновых сапогах. Орет своему товарищу: - Иди сюда, это русские!
Тот бежит, размахивая руками, как мельница.
Устриц нам в результате отсыпали больше, чем мы заплатили. За красоту, национальность и танцы.
Мы не стали пугать их Украиной.
Перед выходом в тот-самый-ресторан сидим, смотрим "Блич"; беру на руки внезапно добрую кошку, которая в кои-то веки не собирается игриво сожрать меня с потрохами, а полна расположения. Кошка - подросток, у нее длинные лапы, морда, хвост, длинная она вся, она упирается лапами мне в шею и урчит так, что я трясусь. Потом она, подумав, решает: я умыта совершенно недостаточно, дабы появиться в приличном месте. Значит, надо меня умыть. В течение пятнадцати минут кошка с тупым упорством вылизывает мне лицо до самых глаз и левое ухо. Потом, не удовлетворившись содеянным, начинает лизать под ключицей. Я хохочу, но кошку не останавливаю. Нельзя гасить благородные порывы.
Язык небольшой и жесткий, как терка. Вот он, натуральный пилинг.
В аэропорту имени Шарля де Голля я прохожу осмотр уже перед гейтами - такая там система. Два таможенника смотрят на меня, весело прищурившись. Им скучно, а тут блондинка. Вещи у меня разнообразные, складываю их в поддоны, разматываю шарфик, снимаю с головы солнечные очки...
- О, солнечные очки! - радуется таможенник, щеголяя жутким акцентом. - Зачем они вам? Сегодня солнца нет.
- А вдруг будет? - сурово вопрошаю я в ответ.
- Не будет, погода плохая!
- А вдруг будет там, куда я лечу?
- А вы куда летите?
- Во Франкфурт.
- У-у, там вечно дождь! Солнечные очки не нужны!
- Нужны, - отрезаю я. - Я оптимистка. Я всегда ношу с собой солнечные очки.
Хохочут.
А я, между прочим, истинную правду сказала.
Нету солнца, нету.
Ну а вдруг?..
На картонном стаканчике, в которые наливают бесплатный кофе и чай во Франкфуртском аэропорту, написано:
"Do not disturb me, I'm dreaming".
И это правда.