Коррупция, Макиавелли и история развития государственности.(C-ZE feat. Б-ИН.) (2)
продолжение и примечания. Начало см. здесь
...И в самом деле, Италия стала колыбелью современной цивилизации во всех отношениях, положительных и отрицательных. В то время как вся Европа, раздираемая жестокостью материальной силы и глупостью убаюкивающей веры, погружалась в болезненный и тяжелый сон, уже со второй половины XI века многие итальянские города - Венеция, Генуя, Флоренция, Милан, Павия и другие - были уже в полной мере республиками; особенно процветали две первые, благодаря своей торговле и промышленности. Уже в XII веке они основали свою первую лигу против императора и папы. В XIII веке они заложили основы современного искусства. В XIV веке у них была великолепная литература: поэзия Данте и проза Боккаччио. Дух этой литературы, проницательный, практический и смелый, обращенный против религии и господства церкви, можно сравнить лишь с Вольтером, появившимся на четыре века позже. В XV веке в Италии был ренессанс греческой и латинской литературы, Христофор Колумб и первые философы-атеисты. И наконец, в XVI веке, веке Макиавелли, Италия поразила мир несравненной гениальностью своих великих художников, смелостью своих вольнодумцев и в то же время - своим глубоким упадком. Ибо именно в эту эпоху она, в конце концов, пала под двойным деспотизмом папы и императора, на этот раз объединившихся против нее. Италия пала и утратила все свои свободы. В XVII веке, подобно заходящему солнцу, она бросила последний отблеск, как бы прощальный луч всему миру благодаря великому гению Галилея, истинного отца современных позитивных наук, устами которого она вынуждена была просить прощения у Римской инквизиции за то, что осмелилась сохранить свой бессмертный гений.
В течение пяти веков свободы и торгового, промышленного, художественного, литературного, философского и общественного процветания итальянские города развивали и испробовали все политические формы, начиная с кратковременной тирании ее маленьких деспотов, умных, но жестоких, - до народной демократии. На новой основе католицизма они возродили опыт городов античной Греции, что с необходимостью привело к новому искусству - искусству побеждать и сохранять власть всеми возможными способами и новой науке - науке о государстве, которую представляли профессиональные политики, поразившие мир своими дерзкими и жестокими преступлениями и глубокой изысканностью своего опыта и коррупции. В течение пяти веков в Италии шла ожесточенная борьба между классами, партиями и индивидами за захват государственной власти, что составляет по сути дела единственный предмет, единственную серьезную заботу политики. Каждый маленький итальянский городок был как бы отдельным миром, представлявшим одну и ту же политическую драму с некоторыми присущими только ему локальными особенностями; каждый город был своеобразной академией, где индивиды и классы, так сказать, вынуждены были изучать на практике науку и искусство политики. Добавьте к этому соперничество и бесконечную борьбу городов между собой и на фоне всего этого усложнения и многообразия отношений - острую, постоянную борьбу папы в императора, Гвельфов и Гибеллинов. Все это должно было способствовать формированию политического характера итальянцев и, в конечном счете, сообщило ему тот отпечаток коварства и глубокой порочности, за который их так часто упрекали. Династии Сфорца, Борджиа и Медичи уже существовали и действовали, прежде чем Никколо Макиавелли, великий основоположник позитивистской политики, написал свои бессмертные труды.
Не Макиавелли изобрел вероломство, непременное свойство всякой политики. Он его лишь констатировал, упорядочил и обобщил не в искусственной, а в совершенно естественной, свойственной самой логике вещей системе, которая стала предметом его учения. Он просто-напросто представил историю естественной, создал физиологическое описание такого общества, каким оно предстало его глазам, и вывел его основные принципы. Из самих глубин исторического прошлого и настоящего Италии он лучше, чем кто-либо до него и даже после него, сумел извлечь вечные законы политики.
Каков же, по Макиавелли, основной принцип политики? Он ужасен, но реален.
Это преступление.
Только с помощью преступления можно создать, укрепить и сохранить государственную власть: но с того момента, когда преступление начинает служить орудием государства, оно становится добродетелью. Таков великий принцип Макиавелли, таков и вечный принцип политической борьбы всех минувших, настоящих и грядущих государств.
Макиавелли был великим патриотом. Глубоко озабоченный упадком своей страны, он горячо жаждал ее освобождения и возрождения, выступая против папы и императора. Он не возлагал больших надежд на ее укрепление с помощью католицизма, как, например, Данте. За два века, прошедших со времени Данте, преступления пап, разложение церкви и священников привели к тому, что просвещенные классы и даже большая часть населения городов почти полностью утратили религиозную веру. Слишком большие бедствия причинил Италии Бог, олицетворяемый церковью.
Макиавелли и его современники могли отныне рассчитывать лишь на человеческие средства, но там, где религия продолжала еще оказывать реальное воздействие на дух народа, можно было использовать и ее. Итак, религия умерла в сердцах самой просвещенной части итальянского народа, особенно в городах, - а известно, что и поныне итальянские государственные деятели смотрят на население деревень как на кариатиду или необходимую для своего существования дойную корову. Все политические и общественные институты, все классы и сообщества, созданные и долгое время вдохновлявшиеся католицизмом, неизбежно были вовлечены в общий процесс гибели Отчизны, и никто из них уже не смог стать опорой ее обновления.
Но с той поры, как жизненные силы нации, ее организованная социальная реальность не могли больше быть естественной базой возрождения Италии как государства, возникла потребность создать нечто новое, стоящее вне жизни нации и свободы народа; создать при помощи политики истинно патриотической по своим целям, но глубоко коварной по средствам, которые, казалось, только и могли отныне привести к достижению этих целей. Необходимо было возродить Италию посредством насилия и лжи, целой серии дерзких, ловко рассчитанных заранее преступлений.
Такова мысль книги "Государь". Впрочем, Макиавелли был не более монархистом, чем республиканцем. Прежде всего, он был итальянцем. В сущности, по своему темпераменту и образу жизни он скорее склонялся даже к республиканской, чем монархической форме правления. Особенно он выступал за создание великого и сильного национального государства, монархического или республиканского; он был твердо убежден, что и монархия, и республика основаны на смелых и ловких интригах, направленных при монархии - против так называемых народных партий, а при республике - против откровенно реакционных партий, а особенно против тех, кто стремился к престолу, - но и в том, и в другом случае это вело к обману и порабощению народных масс.
К тому же, придерживаясь позитивистских взглядов и будучи одним из самых просвещенных людей своей эпохи, Макиавелли прекрасно видел, что общий ход истории в его время определенно ведет к созданию крупных монархий; он понимал также, что существование сильного и в значительной степени централизованного государства несовместимо с республиканскими формами правлени (2) Он стал монархистом не по своему чувству, которое оставалось глубоко республиканским, а благодаря разуму, подкрепленному глубоким знанием итальянской действительности, который доказывал, что спасение его несчастной родины, находящейся под двойным гнетом, светским и духовным - императора и папы, - лишь в искусственном создании монархической державы, основанной не на политике активного и дружеского сотрудничества с итальянским народом, а на его политическом, социальном и духовном уничтожении.
Макиавелли с великолепной проницательностью угадал и предсказал в своей книге основной принцип современной государственной власти, установившейся на обломках средневековья после религиозных войн на всем европейском континенте, кроме Нидерландов и Швейцарии, начиная со второй половины XVII века. Этот принцип - не что иное, как принцип искусственной и главным образом механической силы, опирающейся на тщательно разработанную, научную эксплуатацию богатств и жизненных ресурсов нации и организованной так, чтобы держать ее в абсолютном повиновении. Этот принцип выносит смертный приговор всем национальным структурам и содержит явное или скрытое порабощение народов и торжество абсолютной централизованной власти: военной, бюрократической, полицейской, финансовой. Сама эта власть стала объектом чего-то вроде религиозного культа.
Именно этот строй, под тройным, в равной степени гибельным влиянием татар, Византии и цивилизации, официально вывезенной из Германии, укрепился в германо-восточной части дореволюционной Российской империи, да и пытаются закрепить пропутинские силы и сейчас; именно этот строй, начиная с Вестфальского мира, основанный во Франции политическими авантюристами, приехавшими сюда из Италии в свите Екатерины и Марии Медичи, и расширенный и укрепленный гением Ришелье, окончательно установился при Людовике XIV.
Строй этот пережил многие революции, которые не ослабляли, а, напротив, еще больше укрепляли его, в течение двух веков поддерживая славу и мощь Франции. В конце концов строй стал приходить в упадок и, деморализуя Францию своими постоянными победами, вверг страну в ужасное состояние, в котором она пребывала во времена позднего Бонапарта. Из этого положения Францию могла вывести только социальная революция, т.е. окончательное свержение этого строя, разрушение государства, что и произошло во второй четверти XIX века.
В Германии этот строй был возведен на руинах старой Германской империи в результате победы протестантского движения: воздействие этой религиозной реформы, имевшей освободительное значение и пробуждавшей повсюду в иных странах прогрессивные устремления, в этой стране почтительной субординации и иллюзорных идеалов имело единственный результат: оно полностью парализовало, по крайней мере на протяжении двух веков, развитие умов и окончательно утвердило религиозный культ светской власти, культ власти правителей и их чиновников. Реформация долго продолжала выполнять в Германии ту же обязанность, которую православное христианство с давних пор исполняло в России: обращать души, эгоистически занятые собственным спасением, к Богу, а тело и имущество каждого и всех вместе предавать абсолютному произволу верховного государственного правител (3).
Наконец, этот строй, опирающийся, с одной стороны, на военную жестокость полицейских, гэбистов и особистов, низкопоклонство которых перед Путиным можно сравнить лишь с их глупым презрением ко всему, что в социальной иерархии находится ниже их, а с другой стороны, на рабский, страстный псевдо-патриотизм публичных чиновников, терпеливых и послушных до конца жизни - пытается закрепиться теперь в Путинской квази-империи - бюрократически-церковной империи, основанной на страхе перед Богом и уважении власти и всех вышестоящих.
_
Примечания
(1)Франц. "corruption" можно переводить и как "разложение", "развращение", "подкуп". (Ред.)
(2)Для доказательства совместимости сильной государственной власти и свободы граждан приверженцы чисто политической республики приводят в пример Соединенные Штаты Америки или Великобританию. Но они всегда забывают, что основой Северной Америки были не государства, а штаты. Бесспорно, Соединенные Штаты Америки стремились к концентрации и большему единению, к созданию сильного, единого и неделимого государства. Это результат большой политической победы, ибо политика непременно всегда и повсюду имеет единственную главную цель: создание сильной власти, способной подавить человеческую справедливость и свободу. Если бы это стремление американцев Севера к политической централизации увенчалось успехом, было бы покончено и с их свободой, и с их республиканской формой правления. Это, несомненно, произошло бы благодаря тому естественному импульсу, который роковым образом подталкивает все формы политической демократии, основанные на неравенстве социальных условий и на наемном труде народных масс, к превращению, рано или поздно, сначала в военную диктатуру, более или менее прикрытую республиканскими формами правления, a затем в монархию, также прикрытую разными конституционными формами. И лишь набирающее в последние годы силу в Америке, как и в Европе, мощное социалистическое движение, стремящееся заменить политическое правление сверху экономической и социальной организацией снизу, - лишь оно внушает надежду, что все попытки создать мощную политическую централизованную организацию потерпят крах перед проявлением уже не столь слепой, хотя и не вполне еще осознанной воли народных масс...
Тому, кто хочет мыслить серьезно и непредвзято и основывать свои политические выводы лишь на реальных событиях, взаимоотношениях государства и классов, должно быть ясно: сегодня и в Европе, и в Америке остаются только два течения, два реальных направления: одно ведет цивилизованный мир к созданию крупных государств, огромных и чудовищных политических, деспотических, технических, военных и бюрократических объединений, основанных на окончательном подавлении, чтобы не сказать полном рабстве, народных масс для процветания имущих и господствующих классов, в свою очередь подчиненных всемогущему государству. Другое направление ведет нуждающихся всех стран к полному его освобождению от государственной власти и позволяет предвидеть в недалеком будущем организацию нового международного типа, основанную на свободе и на принципах социального и экономического равенства. Все, что происходит между этими фатально противоположными направлениями, отныне лишено права на существование и средств к существованию - лишь дым и призрак.
У меня нет сомнений, что народное движение, результат самой логики истории и естественных потребностей человеческой природы, в конце концов должно восторжествовать. Но я все более убеждаюсь, что окончательного торжества человечества над жестокостью можно добиться лишь ценой сложной борьбы.
(3)В одном из писем, направленном когда-то в редакцию небольшой газеты Женевы, издававшейся на русском языке, Карл Маркс изложил исторический софизм, весьма удививший некоторых русских того времени, ибо он исходил от столь образованного и интеллигентного человека. Маркс утверждал, что если в Германии до тех пор существовала абсолютная власть государей, то это следовало объяснять в основном роковым влиянием России. Он странным образом недооценивал историю своей собственной страны, выдвигая то, что явно противоречит опыту всех времен и всех стран. Видано ли когда-нибудь, чтобы нация, стоящая на более низкой ступени цивилизации, - каковой была в глазах многих Россия первой половины XIX века, навязывала и передавала свои собственные принципы несравненно более развитой стране иначе как путем завоевания? Но Германия, как известно, никогда не была завоевана Россией. Следовательно. совершенно невозможно, чтобы Германия могла принять какой-либо русский принцип; но более чем вероятно, и даже несомненно, что в результате непосредственного соседства двух стран и своего политического, промышленного, торгового, научного и социального превосходства Германия привнесла в Россию свои собственные идеи, что, собственно, признают, до сих пор, и сами некоторые немцы, когда не без гордости говорят, что Россия обязана Германии той частицей цивилизованности, которой она обладает. И действительно: в политическом и административном, военном и бюрократическом отношении созданием своего имперского строя мы были обязаны Германии. Кроме того, мы были обязаны ей нашей дорогой царствующей династией, чисто немецкой по крови. При Путине же принижать Германское влияние тем более смешно. Одни только скоростные поезда Сапсан производства немецкого концерна Сименс, курсирующие между двумя столицами современной России, красноречиво свидетельствуют об этом.
Если не игнорировать и не отрицать историю, Маркс должен был признать, что народ, а точнее русские народы, - ибо существовали, по крайней мере, два основных народа - народы Великороссии и Малороссии, говорящие на двух языках и имеющие во многих отношениях две разные истории, - что эти народы, повторяю, ни в коей мере не способствовали возвышению той империи, которая зародилась и стала развиваться в Москве под владычеством и жестоким влиянием татар. И эта империя немного выиграла в человеческом плане, получив позднее Византийское благословение. Хотя вера, пропитавшая народ, и придает, во многом, сегодня нам силы.
PS «Воспроизведено по журналу "Вопросы философии" (N 12, 1990 г.)»
____
01.02.2012
...И в самом деле, Италия стала колыбелью современной цивилизации во всех отношениях, положительных и отрицательных. В то время как вся Европа, раздираемая жестокостью материальной силы и глупостью убаюкивающей веры, погружалась в болезненный и тяжелый сон, уже со второй половины XI века многие итальянские города - Венеция, Генуя, Флоренция, Милан, Павия и другие - были уже в полной мере республиками; особенно процветали две первые, благодаря своей торговле и промышленности. Уже в XII веке они основали свою первую лигу против императора и папы. В XIII веке они заложили основы современного искусства. В XIV веке у них была великолепная литература: поэзия Данте и проза Боккаччио. Дух этой литературы, проницательный, практический и смелый, обращенный против религии и господства церкви, можно сравнить лишь с Вольтером, появившимся на четыре века позже. В XV веке в Италии был ренессанс греческой и латинской литературы, Христофор Колумб и первые философы-атеисты. И наконец, в XVI веке, веке Макиавелли, Италия поразила мир несравненной гениальностью своих великих художников, смелостью своих вольнодумцев и в то же время - своим глубоким упадком. Ибо именно в эту эпоху она, в конце концов, пала под двойным деспотизмом папы и императора, на этот раз объединившихся против нее. Италия пала и утратила все свои свободы. В XVII веке, подобно заходящему солнцу, она бросила последний отблеск, как бы прощальный луч всему миру благодаря великому гению Галилея, истинного отца современных позитивных наук, устами которого она вынуждена была просить прощения у Римской инквизиции за то, что осмелилась сохранить свой бессмертный гений.
В течение пяти веков свободы и торгового, промышленного, художественного, литературного, философского и общественного процветания итальянские города развивали и испробовали все политические формы, начиная с кратковременной тирании ее маленьких деспотов, умных, но жестоких, - до народной демократии. На новой основе католицизма они возродили опыт городов античной Греции, что с необходимостью привело к новому искусству - искусству побеждать и сохранять власть всеми возможными способами и новой науке - науке о государстве, которую представляли профессиональные политики, поразившие мир своими дерзкими и жестокими преступлениями и глубокой изысканностью своего опыта и коррупции. В течение пяти веков в Италии шла ожесточенная борьба между классами, партиями и индивидами за захват государственной власти, что составляет по сути дела единственный предмет, единственную серьезную заботу политики. Каждый маленький итальянский городок был как бы отдельным миром, представлявшим одну и ту же политическую драму с некоторыми присущими только ему локальными особенностями; каждый город был своеобразной академией, где индивиды и классы, так сказать, вынуждены были изучать на практике науку и искусство политики. Добавьте к этому соперничество и бесконечную борьбу городов между собой и на фоне всего этого усложнения и многообразия отношений - острую, постоянную борьбу папы в императора, Гвельфов и Гибеллинов. Все это должно было способствовать формированию политического характера итальянцев и, в конечном счете, сообщило ему тот отпечаток коварства и глубокой порочности, за который их так часто упрекали. Династии Сфорца, Борджиа и Медичи уже существовали и действовали, прежде чем Никколо Макиавелли, великий основоположник позитивистской политики, написал свои бессмертные труды.
Не Макиавелли изобрел вероломство, непременное свойство всякой политики. Он его лишь констатировал, упорядочил и обобщил не в искусственной, а в совершенно естественной, свойственной самой логике вещей системе, которая стала предметом его учения. Он просто-напросто представил историю естественной, создал физиологическое описание такого общества, каким оно предстало его глазам, и вывел его основные принципы. Из самих глубин исторического прошлого и настоящего Италии он лучше, чем кто-либо до него и даже после него, сумел извлечь вечные законы политики.
Каков же, по Макиавелли, основной принцип политики? Он ужасен, но реален.
Это преступление.
Только с помощью преступления можно создать, укрепить и сохранить государственную власть: но с того момента, когда преступление начинает служить орудием государства, оно становится добродетелью. Таков великий принцип Макиавелли, таков и вечный принцип политической борьбы всех минувших, настоящих и грядущих государств.
Макиавелли был великим патриотом. Глубоко озабоченный упадком своей страны, он горячо жаждал ее освобождения и возрождения, выступая против папы и императора. Он не возлагал больших надежд на ее укрепление с помощью католицизма, как, например, Данте. За два века, прошедших со времени Данте, преступления пап, разложение церкви и священников привели к тому, что просвещенные классы и даже большая часть населения городов почти полностью утратили религиозную веру. Слишком большие бедствия причинил Италии Бог, олицетворяемый церковью.
Макиавелли и его современники могли отныне рассчитывать лишь на человеческие средства, но там, где религия продолжала еще оказывать реальное воздействие на дух народа, можно было использовать и ее. Итак, религия умерла в сердцах самой просвещенной части итальянского народа, особенно в городах, - а известно, что и поныне итальянские государственные деятели смотрят на население деревень как на кариатиду или необходимую для своего существования дойную корову. Все политические и общественные институты, все классы и сообщества, созданные и долгое время вдохновлявшиеся католицизмом, неизбежно были вовлечены в общий процесс гибели Отчизны, и никто из них уже не смог стать опорой ее обновления.
Но с той поры, как жизненные силы нации, ее организованная социальная реальность не могли больше быть естественной базой возрождения Италии как государства, возникла потребность создать нечто новое, стоящее вне жизни нации и свободы народа; создать при помощи политики истинно патриотической по своим целям, но глубоко коварной по средствам, которые, казалось, только и могли отныне привести к достижению этих целей. Необходимо было возродить Италию посредством насилия и лжи, целой серии дерзких, ловко рассчитанных заранее преступлений.
Такова мысль книги "Государь". Впрочем, Макиавелли был не более монархистом, чем республиканцем. Прежде всего, он был итальянцем. В сущности, по своему темпераменту и образу жизни он скорее склонялся даже к республиканской, чем монархической форме правления. Особенно он выступал за создание великого и сильного национального государства, монархического или республиканского; он был твердо убежден, что и монархия, и республика основаны на смелых и ловких интригах, направленных при монархии - против так называемых народных партий, а при республике - против откровенно реакционных партий, а особенно против тех, кто стремился к престолу, - но и в том, и в другом случае это вело к обману и порабощению народных масс.
К тому же, придерживаясь позитивистских взглядов и будучи одним из самых просвещенных людей своей эпохи, Макиавелли прекрасно видел, что общий ход истории в его время определенно ведет к созданию крупных монархий; он понимал также, что существование сильного и в значительной степени централизованного государства несовместимо с республиканскими формами правлени (2) Он стал монархистом не по своему чувству, которое оставалось глубоко республиканским, а благодаря разуму, подкрепленному глубоким знанием итальянской действительности, который доказывал, что спасение его несчастной родины, находящейся под двойным гнетом, светским и духовным - императора и папы, - лишь в искусственном создании монархической державы, основанной не на политике активного и дружеского сотрудничества с итальянским народом, а на его политическом, социальном и духовном уничтожении.
Макиавелли с великолепной проницательностью угадал и предсказал в своей книге основной принцип современной государственной власти, установившейся на обломках средневековья после религиозных войн на всем европейском континенте, кроме Нидерландов и Швейцарии, начиная со второй половины XVII века. Этот принцип - не что иное, как принцип искусственной и главным образом механической силы, опирающейся на тщательно разработанную, научную эксплуатацию богатств и жизненных ресурсов нации и организованной так, чтобы держать ее в абсолютном повиновении. Этот принцип выносит смертный приговор всем национальным структурам и содержит явное или скрытое порабощение народов и торжество абсолютной централизованной власти: военной, бюрократической, полицейской, финансовой. Сама эта власть стала объектом чего-то вроде религиозного культа.
Именно этот строй, под тройным, в равной степени гибельным влиянием татар, Византии и цивилизации, официально вывезенной из Германии, укрепился в германо-восточной части дореволюционной Российской империи, да и пытаются закрепить пропутинские силы и сейчас; именно этот строй, начиная с Вестфальского мира, основанный во Франции политическими авантюристами, приехавшими сюда из Италии в свите Екатерины и Марии Медичи, и расширенный и укрепленный гением Ришелье, окончательно установился при Людовике XIV.
Строй этот пережил многие революции, которые не ослабляли, а, напротив, еще больше укрепляли его, в течение двух веков поддерживая славу и мощь Франции. В конце концов строй стал приходить в упадок и, деморализуя Францию своими постоянными победами, вверг страну в ужасное состояние, в котором она пребывала во времена позднего Бонапарта. Из этого положения Францию могла вывести только социальная революция, т.е. окончательное свержение этого строя, разрушение государства, что и произошло во второй четверти XIX века.
В Германии этот строй был возведен на руинах старой Германской империи в результате победы протестантского движения: воздействие этой религиозной реформы, имевшей освободительное значение и пробуждавшей повсюду в иных странах прогрессивные устремления, в этой стране почтительной субординации и иллюзорных идеалов имело единственный результат: оно полностью парализовало, по крайней мере на протяжении двух веков, развитие умов и окончательно утвердило религиозный культ светской власти, культ власти правителей и их чиновников. Реформация долго продолжала выполнять в Германии ту же обязанность, которую православное христианство с давних пор исполняло в России: обращать души, эгоистически занятые собственным спасением, к Богу, а тело и имущество каждого и всех вместе предавать абсолютному произволу верховного государственного правител (3).
Наконец, этот строй, опирающийся, с одной стороны, на военную жестокость полицейских, гэбистов и особистов, низкопоклонство которых перед Путиным можно сравнить лишь с их глупым презрением ко всему, что в социальной иерархии находится ниже их, а с другой стороны, на рабский, страстный псевдо-патриотизм публичных чиновников, терпеливых и послушных до конца жизни - пытается закрепиться теперь в Путинской квази-империи - бюрократически-церковной империи, основанной на страхе перед Богом и уважении власти и всех вышестоящих.
_
Примечания
(1)Франц. "corruption" можно переводить и как "разложение", "развращение", "подкуп". (Ред.)
(2)Для доказательства совместимости сильной государственной власти и свободы граждан приверженцы чисто политической республики приводят в пример Соединенные Штаты Америки или Великобританию. Но они всегда забывают, что основой Северной Америки были не государства, а штаты. Бесспорно, Соединенные Штаты Америки стремились к концентрации и большему единению, к созданию сильного, единого и неделимого государства. Это результат большой политической победы, ибо политика непременно всегда и повсюду имеет единственную главную цель: создание сильной власти, способной подавить человеческую справедливость и свободу. Если бы это стремление американцев Севера к политической централизации увенчалось успехом, было бы покончено и с их свободой, и с их республиканской формой правления. Это, несомненно, произошло бы благодаря тому естественному импульсу, который роковым образом подталкивает все формы политической демократии, основанные на неравенстве социальных условий и на наемном труде народных масс, к превращению, рано или поздно, сначала в военную диктатуру, более или менее прикрытую республиканскими формами правления, a затем в монархию, также прикрытую разными конституционными формами. И лишь набирающее в последние годы силу в Америке, как и в Европе, мощное социалистическое движение, стремящееся заменить политическое правление сверху экономической и социальной организацией снизу, - лишь оно внушает надежду, что все попытки создать мощную политическую централизованную организацию потерпят крах перед проявлением уже не столь слепой, хотя и не вполне еще осознанной воли народных масс...
Тому, кто хочет мыслить серьезно и непредвзято и основывать свои политические выводы лишь на реальных событиях, взаимоотношениях государства и классов, должно быть ясно: сегодня и в Европе, и в Америке остаются только два течения, два реальных направления: одно ведет цивилизованный мир к созданию крупных государств, огромных и чудовищных политических, деспотических, технических, военных и бюрократических объединений, основанных на окончательном подавлении, чтобы не сказать полном рабстве, народных масс для процветания имущих и господствующих классов, в свою очередь подчиненных всемогущему государству. Другое направление ведет нуждающихся всех стран к полному его освобождению от государственной власти и позволяет предвидеть в недалеком будущем организацию нового международного типа, основанную на свободе и на принципах социального и экономического равенства. Все, что происходит между этими фатально противоположными направлениями, отныне лишено права на существование и средств к существованию - лишь дым и призрак.
У меня нет сомнений, что народное движение, результат самой логики истории и естественных потребностей человеческой природы, в конце концов должно восторжествовать. Но я все более убеждаюсь, что окончательного торжества человечества над жестокостью можно добиться лишь ценой сложной борьбы.
(3)В одном из писем, направленном когда-то в редакцию небольшой газеты Женевы, издававшейся на русском языке, Карл Маркс изложил исторический софизм, весьма удививший некоторых русских того времени, ибо он исходил от столь образованного и интеллигентного человека. Маркс утверждал, что если в Германии до тех пор существовала абсолютная власть государей, то это следовало объяснять в основном роковым влиянием России. Он странным образом недооценивал историю своей собственной страны, выдвигая то, что явно противоречит опыту всех времен и всех стран. Видано ли когда-нибудь, чтобы нация, стоящая на более низкой ступени цивилизации, - каковой была в глазах многих Россия первой половины XIX века, навязывала и передавала свои собственные принципы несравненно более развитой стране иначе как путем завоевания? Но Германия, как известно, никогда не была завоевана Россией. Следовательно. совершенно невозможно, чтобы Германия могла принять какой-либо русский принцип; но более чем вероятно, и даже несомненно, что в результате непосредственного соседства двух стран и своего политического, промышленного, торгового, научного и социального превосходства Германия привнесла в Россию свои собственные идеи, что, собственно, признают, до сих пор, и сами некоторые немцы, когда не без гордости говорят, что Россия обязана Германии той частицей цивилизованности, которой она обладает. И действительно: в политическом и административном, военном и бюрократическом отношении созданием своего имперского строя мы были обязаны Германии. Кроме того, мы были обязаны ей нашей дорогой царствующей династией, чисто немецкой по крови. При Путине же принижать Германское влияние тем более смешно. Одни только скоростные поезда Сапсан производства немецкого концерна Сименс, курсирующие между двумя столицами современной России, красноречиво свидетельствуют об этом.
Если не игнорировать и не отрицать историю, Маркс должен был признать, что народ, а точнее русские народы, - ибо существовали, по крайней мере, два основных народа - народы Великороссии и Малороссии, говорящие на двух языках и имеющие во многих отношениях две разные истории, - что эти народы, повторяю, ни в коей мере не способствовали возвышению той империи, которая зародилась и стала развиваться в Москве под владычеством и жестоким влиянием татар. И эта империя немного выиграла в человеческом плане, получив позднее Византийское благословение. Хотя вера, пропитавшая народ, и придает, во многом, сегодня нам силы.
PS «Воспроизведено по журналу "Вопросы философии" (N 12, 1990 г.)»
____
01.02.2012