Великая красота (2013): Осень патрициев
Над вечным городом день, над вечным городом ночь. Вечный город на то и вечный, чтобы служить исчерпывающей метафорой всему и вся - под круговертью его небес хорошо размышлять о чём угодно, от межгалактических странствий великого духа до вечернего меню бренного тела. Официант сервирует сладкую жизнь ножами и вилками: у тысячелетних развалин резвятся орды постаревших венделов. Пир для глаз, пир для души, пир для сорванных криками «Зрелищ!» глоток - ибо насущных пирожных не надо, а надо рвотных перьев, дабы пресыщение жизнью не мешало наслаждаться очередной порцией. Пир во время чумы, и никакой грим не скроет трупных пятен на коже новых римских патрициев, пока опопсевшие пролетарии подносят бокалы, меняют бельё, танцуют стриптиз и засыпают навеки с видом на дно моря. Наверно, мир чертовски стар, если молодые глаза есть только у памяти, да и она почти забыла твоё имя. Рим. Самый великий закатный город мира.
Он вплывает в кадр под полуденный выстрел пушки у памятника Гарибальди, плеск фонтана dell’Acqua Paola и завораживающее a cappella, струящееся меж колонн галереи. Камера скользит над водой, парит над крепостной стеной, заглядывает в лица статуям, зажмуривается от солнца - и сетчатка благодарно впитывает каждую картинку, каждый маленький эпизод, вырванный из суеты дней. Обрывки чужих разговоров и детский смех, белые одежды послушниц и чёрные платья танцовщиц, пьяный гул вечеринок и пьянящая тишина прогулок, тесные лабиринты комнат и незапертые горизонты крыш. Не останавливаясь ни на мгновение, Паоло Соррентино причащает нас красотой, концентрированной настолько, что можно умереть. Но в этом занимательном путешествии по извивам улочек и тупикам взаимоотношений режиссёр ненавязчиво ткнёт носом во все мелкие уродства человеческой комедии, так контрастирующие с великолепным фоном декораций. Пока кинематографисты на все лады склоняют истории о том, как невыносимо ужасно жить в несовершенном мире, Соррентино показал, что в совершенном мире ничуть не лучше.
Отпечатывая в вечности «Великую красоту», он, конечно, перепевал классическую Дольчевиту, но с поправкой на полвека. Рим за это время вырос, заматерел, обзавёлся гламурным шиком и синтетическим блеском, начитался Пруста, познал роскошь, да так и не обрёл счастья. Там, где чёрно-белый Феллини рассказывал о пустой, но бурной и многоцветной жизни, Соррентино всей золотой палитрой рисует портрет серого поколения, приговорённого к смерти. К унылой смерти от старости, о которой, может быть, поболтают между десертом и танцами, и которую почти некому оплакать - правила поведения не включают слёзы в ассортимент разрешённых эмоций. Одни молятся богу, другие ботоксу, что милосердно разглаживает исчерченные морщинами лбы, насильно продлевая молодость, однако у средства Макропулоса свои побочные действия: расчётливые умы, холодные сердца. В торжестве снисходительного благополучия, в хвастливой болтовне о мнимых успехах, в нескончаемом карнавале бессмысленных ночей кроется всё та же пустота. Если паровозик никуда не едет, значит, он уже прибыл на конечную станцию.
Время великих прошло: цивилизация достигла финального акта, когда всё новое - лишь переделанное старое, а старое благополучно запрятано в склепы частных коллекций. Общество потребления неспособно творить прекрасное, оно может лишь поглощать и переваривать, выдавая цветные фекалии за прогрессивные формы художественного творчества. Современное искусство - это девушка с красным лобком, бьющаяся головой о стену в отчаянном желании хоть как-то прокричать о себе. Это маленькая девочка со взглядом капитолийской волчицы, заливающая холст слезами и красками для публики, готовой платить миллионы за прикосновение к таинству создания безыскусной детской мазни. Это выставка фотосвидетельств всей твоей жизни, о которой можно сказать только то, что ты был. Город ежедневно насилует сам себя в попытках блеснуть ещё ярче и повеселиться ещё веселее, но чем сильнее кто-то желает выделиться из толпы, тем больше он с ней сливается. Рим у Соррентино похож на постоянно бурлящую кичливую биомассу, а фильм - на бессюжетную экскурсию в славных традициях National Geographic.
Видимо, время вандалов тоже подходит к концу, но до чего ж восхитительное зрелище эта осень патрициев: если умирает человек - это статистика, если умирает мир - займите места в партере. Однако есть в декадентском раю и один живой персонаж - Джеп Гамбарделла, денди и циник, несостоявшийся гений и состоятельный тусовщик; ему ничего не нужно создавать, чтобы вызывать всеобщее восхищение, а правда из его уст звучнее автоматных очередей. На фоне изощрённого гедонизма быдлствующей элиты он один по-настоящему занят делом - поисками вечно ускользающего жизненного смысла, той самой Великой красоты. Очарованным странником блуждает он по королевству кривых, доведя до практического совершенства платоновское понятие созерцательной жизни. Присутствуя всюду и нигде, ежедневно дегустируя бытие в самых невообразимых проявлениях и непрестанно наслаждаясь им как процессом, он счастлив особой мудростью человека, в итоге познавшего истину. Вот только у высших истин всегда горький вкус: единственная великая красота - это любовь; а он взял и просто прошёл мимо.
Ну, а жизнь - всего лишь уловка. Фокус-покус.
Рецензия на Кинопоиске на фильм «Великая красота (2013)»
Он вплывает в кадр под полуденный выстрел пушки у памятника Гарибальди, плеск фонтана dell’Acqua Paola и завораживающее a cappella, струящееся меж колонн галереи. Камера скользит над водой, парит над крепостной стеной, заглядывает в лица статуям, зажмуривается от солнца - и сетчатка благодарно впитывает каждую картинку, каждый маленький эпизод, вырванный из суеты дней. Обрывки чужих разговоров и детский смех, белые одежды послушниц и чёрные платья танцовщиц, пьяный гул вечеринок и пьянящая тишина прогулок, тесные лабиринты комнат и незапертые горизонты крыш. Не останавливаясь ни на мгновение, Паоло Соррентино причащает нас красотой, концентрированной настолько, что можно умереть. Но в этом занимательном путешествии по извивам улочек и тупикам взаимоотношений режиссёр ненавязчиво ткнёт носом во все мелкие уродства человеческой комедии, так контрастирующие с великолепным фоном декораций. Пока кинематографисты на все лады склоняют истории о том, как невыносимо ужасно жить в несовершенном мире, Соррентино показал, что в совершенном мире ничуть не лучше.
Отпечатывая в вечности «Великую красоту», он, конечно, перепевал классическую Дольчевиту, но с поправкой на полвека. Рим за это время вырос, заматерел, обзавёлся гламурным шиком и синтетическим блеском, начитался Пруста, познал роскошь, да так и не обрёл счастья. Там, где чёрно-белый Феллини рассказывал о пустой, но бурной и многоцветной жизни, Соррентино всей золотой палитрой рисует портрет серого поколения, приговорённого к смерти. К унылой смерти от старости, о которой, может быть, поболтают между десертом и танцами, и которую почти некому оплакать - правила поведения не включают слёзы в ассортимент разрешённых эмоций. Одни молятся богу, другие ботоксу, что милосердно разглаживает исчерченные морщинами лбы, насильно продлевая молодость, однако у средства Макропулоса свои побочные действия: расчётливые умы, холодные сердца. В торжестве снисходительного благополучия, в хвастливой болтовне о мнимых успехах, в нескончаемом карнавале бессмысленных ночей кроется всё та же пустота. Если паровозик никуда не едет, значит, он уже прибыл на конечную станцию.
Время великих прошло: цивилизация достигла финального акта, когда всё новое - лишь переделанное старое, а старое благополучно запрятано в склепы частных коллекций. Общество потребления неспособно творить прекрасное, оно может лишь поглощать и переваривать, выдавая цветные фекалии за прогрессивные формы художественного творчества. Современное искусство - это девушка с красным лобком, бьющаяся головой о стену в отчаянном желании хоть как-то прокричать о себе. Это маленькая девочка со взглядом капитолийской волчицы, заливающая холст слезами и красками для публики, готовой платить миллионы за прикосновение к таинству создания безыскусной детской мазни. Это выставка фотосвидетельств всей твоей жизни, о которой можно сказать только то, что ты был. Город ежедневно насилует сам себя в попытках блеснуть ещё ярче и повеселиться ещё веселее, но чем сильнее кто-то желает выделиться из толпы, тем больше он с ней сливается. Рим у Соррентино похож на постоянно бурлящую кичливую биомассу, а фильм - на бессюжетную экскурсию в славных традициях National Geographic.
Видимо, время вандалов тоже подходит к концу, но до чего ж восхитительное зрелище эта осень патрициев: если умирает человек - это статистика, если умирает мир - займите места в партере. Однако есть в декадентском раю и один живой персонаж - Джеп Гамбарделла, денди и циник, несостоявшийся гений и состоятельный тусовщик; ему ничего не нужно создавать, чтобы вызывать всеобщее восхищение, а правда из его уст звучнее автоматных очередей. На фоне изощрённого гедонизма быдлствующей элиты он один по-настоящему занят делом - поисками вечно ускользающего жизненного смысла, той самой Великой красоты. Очарованным странником блуждает он по королевству кривых, доведя до практического совершенства платоновское понятие созерцательной жизни. Присутствуя всюду и нигде, ежедневно дегустируя бытие в самых невообразимых проявлениях и непрестанно наслаждаясь им как процессом, он счастлив особой мудростью человека, в итоге познавшего истину. Вот только у высших истин всегда горький вкус: единственная великая красота - это любовь; а он взял и просто прошёл мимо.
Ну, а жизнь - всего лишь уловка. Фокус-покус.
Рецензия на Кинопоиске на фильм «Великая красота (2013)»