С этой высоты Запретный Лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мохом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.
Гарри сбросил сандалии и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он в самом деле погрузил их в теплый лиловый туман, скопившийся в тени под замком. Он достал из кармана снитчи и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, равнодушное, глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло - не шевельнулись никакие веки и никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй снитч.
Если бросать по снитчу каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха по прозвищу Казалунья и предполагала мадам Помфри из лазарета; и если неправда то, о чем шептались Филч с Неизвестным из Министерства; и если чего-нибудь стоит маггловская интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания - тогда на седьмом снитче кусты позади с треском раздвинутся, и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит Дамблдор, голый по пояс, в серых габардиновых кальсонах с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желто-розовый, мохнатый, бородатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на кальсоны, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотанием вырываться из разинутого рта. Как надувшнийся боггарт. Как созревший тубогной...
Кусты позади с треском раздвинулись. Гарри осторожно оглянулся, но это был не директор, это был Снейп, преподаватель Зельеварения. Он медленно приблизился и остановился в двух шагах, глядя на Гарри сверху вниз пристальными темными глазами. Он что-то знал или подозревал, что-то очень важное, и это знание или подозрение сковывало его длинное лицо, окаменевшее лицо человека, принесшего сюда, к обрыву, странную тревожную новость; еще никто в мире не знал этой новости, но уже ясно было, что все решительно изменилось, что все прежнее отныне больше не имеет значения и от каждого, наконец, потребуется все, на что он способен.
- А чьи же это туфли? - спросил он и огляделся.
- Это не туфли, - сказал Гарри. - Это сандалии.
- Вот как? - Снейп усмехнулся и потянул из кармана большой блокнот. - Сандалии? Оч-чень хорошо. Но чьи это сандалии?
Он придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.
- Ученик сидит у обрыва, - сказал он, - и рядом с ним сандалии. Неизбежно возникает вопрос: чьи это сандалии и где их владелец?
- Это мои сандалии, - сказал Гарри.
- Ваши? - Снейп с сомнением посмотрел на большой блокнот. - Значит, вы, Поттер, сидите босиком? Почему? - Он решительно спрятал большой блокнот и извлек из заднего кармана малый блокнот.
- Босиком - потому что иначе нельзя, - объяснил Гарри. - Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. - Он нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени. - Вон она лежит. Сейчас я в нее снитчем...
- Минуточку!
Снейп проворно поймал его за руку и отобрал мячик.
- Действительно, простой снитч или бладжер, я не разбираюсь в этом, Поттер, - сказал он. - Но это пока ничего не меняет. Непонятно, Поттер, почему это вы меня обманываете. Ведь туфлю отсюда увидеть нельзя - даже если она действительно там, а там ли она, это уже особый вопрос, которым мы займемся попозже, - а раз туфлю увидеть нельзя, значит, вы не можете рассчитывать попасть в нее снитчем или чем там, даже если бы вы обладали соответствующей меткостью и действительно хотели бы этого и только этого: я имею в виду попадание... Но мы все это сейчас выясним.