ТРИЛЛЕР
Я это с раннего детства помню, лет с 4-х, потому что бабушка читала.
Наизусть. Ей это нравилось.
А мне всегда было страшно.
Но тоже очень нравилось.
Медовая истома зноя, блаженство лета, красота, тишина - и ужас.
Это стихотворение «при царе» имелось во всех хрестоматиях и считалось детским.
Вот это:
Где гнутся над омутом лозы,
Где летнее солнце печёт,
Летают и пляшут стрекозы,
Весёлый ведут хоровод.
«Дитя, подойди к нам поближе,
Тебя мы научим летать,
Дитя, подойди, подойди же,
Пока не проснулася мать!
Под нами трепещут былинки,
Нам так хорошо и тепло,
У нас бирюзовые спинки,
А крылышки, словно стекло!
Мы песенок знаем так много,
Мы так тебя любим давно -
Смотри, какой берег отлогий,
Какое песчаное дно!»
Я всегда знала, что это о смерти. Хотя тут об этом ни слова.
Вот такое чудо.
Автор стихотворения - граф А.К.Толстой, автор «Упыря» и «Семьи вурдалака».
Так что пугать он умел.
Но вот чтобы так неуловимо и неотразимо, как здесь…
Ничего страшного не названо - а страшно.
Настоящий триллер.
Отчего мы знаем, что дитя ступит на это песчаное дно?
И что тёмные безмятежные воды сомкнутся над ним:
Самое удивительное: оказывается, первоначально было у стиха продолжение, где ребёнок в самом деле тонул, а дьявольские стрекозы тут же принимались завлекать других детей.
Но потом автор это всё это лишнее убрал.
Осталось только необходимое - полуденный ужас.
Ужас этот существует, хотя необъясним.
Он без всяких причин.
Известен с античности как панический.
И это реальная вещь.
Многие люди пережили (не я, и не хочу).
Солнце стоит в зените.
Великий Пан засыпает, всё замирает, а человека охватывает неодолимый страх.
И душу легко забирает смерть.
Такой вот детский стишок.
Он, кажется, снова в школьной программе.
Педагоги и в старину сетовали, и теперь недовольны, что нет «реализьму», что никто не знает, утонуло ли дитя.
Лучше бы уж утонуло, как было задумано изначально.
Тогда школьники бы легче понимали мораль: нельзя купаться в неположенном месте.
Омут же - и никаких буйков:
Это стихотворение написано в начале 1840-х годов.
То есть даже до Некрасова ещё и до Фета.
В очень наивные времена.
И даже раньше, чем стих про сиротку, который «посинел и весь дрожал» (это тоже во всех хрестоматиях присутствовало).
Но просто удивительно, как Алексей Толстой снайперски точно попал в нерв совсем иной эпохи.
Угадал её, о ней не подозревая.
И до неё не дожив.
Стихотворение было очень ценимо в Серебряном веке.
Декаданс же.
Тогда влекло всё невыразимое и гибельное.
Иннокентий Анненский - первый русский экзистенциалист - особенно ценил эти стихи (к тому же он преподавал в гимназии древние языки и русскую словесность, так что Великий Пан и полуденные стрекозки всегда были с ним).
Анненского своим поэтическим учителем считала Анна Ахматова.
Вот её не полуденный, а полуночный стих:
За озером луна остановилась
И кажется отворенным окном
В притихший, ярко освещённый дом,
Где что-то нехорошее случилось:
Хозяина ли мёртвым привезли,
Хозяйка ли с любовником сбежала,
Иль маленькая девочка пропала
И башмачок у заводи нашли.
Вот и башмачок нашёлся…
Тот самый!
У стрекозиного омута. Я всегда была в этом уверена!
Кстати, вроде бы в первоначальном варианте у Толстого был мальчик, как в Лесном царе Гёте.
Потом осталось только «дитя».
А я всегда была уверена, что это девочка.
Может быть, потому, что бабушка, так это стихотворение любившая, говорила обо мне не «ребёнок» - как все - а «дитя».
И я представляла такую вот девочку, как у Альфонса Мухи:
А стрекозы над водяным мороком кувшинок-ненюфар стали любимым образом Серебряного века (века и Анненского, и Ахматовой).
Модерн, Сецессион, югенд-стиль, ар нуво, либерти - называли это по-разному в разных странах (у нас прижилось английское название модерн). Но суть одна.
На моей заглавной картинке прекрасная и гибельная стрекоза великого ювелира Рене Лалика.
Вообще-то это брошь.
Чуть-чуть поближе её рассмотрим:
Это же настоящая стрекоза-сирена из нашего стихотворения!
Погубительница.
Звезда польского модерна живописец Юзеф Махоффер, скорее всего, не читал стихов Толстого (жил в австро-венгерской Польше).
Но пугающая золотая стрекоза царит в его картине «Странный сад».
И полдень тут такой же гипнотический.
И дитя есть.
И люди не видят друг друга:
Но вернёмся к великолепным стрекозам Лалика, их хрупкой красоте и странным танцам.
Колье с хороводом стрекоз.
Ведь чудо, правда?:
Подвеска "Четыре стрекозы".
"У нас бирюзовые спинки, а крылышки, словно стекло":
Ещё одна брошка:
Здесь - только крылья и гипнотический стрекозиный взгляд :
Это вещи утилитарные, женские украшения.
"Всего лишь" шпилька для волос:
Теперь немного Тиффани.
Знаменитая настольная лампа, до сих пор вызывающая поток подражаний:
Тоже стрекозки Тиффани. Не такие таинственные, а лампа ещё керосиновая:
Витраж-подвеска для светильника от Тиффани:
Это, кажется, тоже Тиффани:
А это уже Фаберже, как же без него (брошка) :
И это Фаберже. Роскошная пудреница:
А теперь ещё одна русская стрекоза.
Которая, несомненно, наше стихотворение знала, потому что училась в русской школе (в Императорском театральном училище).
И училась очень хорошо и старательно по общеобразовательным предметам.
Великая Анна Павлова.
Она сама придумала этот номер на музыку вальса Фрица Крейслера «Прекрасный розмарин».
Стрекоза, порхающая над травами.
Неуловимая, почти призрачная:
Прихотливый полёт стрекозы-Павловой буквально завораживал зрителей.
Это был даже не танец, а мечта о танце, воплощение всех грёз эпохи.
И обещание - «тебя мы научим летать».
А это ведь невозможно.
Разве что во сне.
Иногда даже кошмарном.