Для православных русских Пасха главный праздник года.
Весенняя радость.
Небесная и земная.
Для большинства всё же больше земная:
Но сначала небесная!
Рериха я вообще-то не люблю.
Гималаи и всё такое прочее. Далеко это…
«Чем ближе к небу, тем холоднее».
Но его «Русская пасха» 1924 года - волшебная.
Эта картина (не очень известная) самым точным и неотразимым образом передаёт великолепие, «пиитический ужас» и поразительную красоту русской литургии.
Море людей и море звёзд.
Пасхальная полунощница, когда не читают. Только поют.
Всё так, как бывает на самом деле - и мистически прекрасно:
Совсем другая Святая ночь.
Не возвышенно-великолепная. Не торжественно-вселенская.
Тихая, трогательно-домашняя:
Украинский классик Николай Пимоненко, кажется, подзабыт даже на родине.
Но некогда его картины были очень известны.
И бутылки невероятно когда-то популярной наливки «Спотыкач» тоже украшало его творение - подгулявший дед возвращается из шинка, а бабка поджидает его с хворостиной (оригинал Пимоненко для этикетки):
Эта же этикетка перерисована неумехами (как тут с авторским правом дело обстояло, не знаю), так что бабка уже с дубиной:
«Святая ночь» Пимоненко тоже не без лукавых наблюдений, но светла.
Как занимающийся весенний рассвет.
Ещё одна пасха, наивно-мистическая - от грузина Нико Пиросмани:
Нарядный стол с ритуальным угощением поджидал тех, кто возвращался с пасхальной службы.
Этот стол стал любимой натурой множества русских художников.
Вот певец поэтичных старинных усадеб Станислав Жуковский.
Потому и его пасхальный стол накрыт в усадебной столовой.
Здесь темновато, но уютно, полно ампирной мебели красного дерева, картин и ностальгических воспоминаний прошлого:
В углу этого изображения пасхального стола стоит подпись Olga:
Это работа младшей дочери императора Александра III Ольги, которая неплохо и увлечённо, как тогда говорили, акварелировала.
Тоже её работа:
Ещё один любопытный пасхальный натюрморт.
Его автор - один из столпов советской живописи Аркадий Пластов.
Между прочим, лауреат Сталинской премии первой степени.
И Ленинской тоже.
Мощный мастер, Пластов как никто умел понять суровую корневую красоту крестьянской жизни - тогда колхозной.
И вот вместе с крестьянством, которое старые привычки изживает долго и неохотно, он вопреки советкому официозу тоже открыто празднует пасху.
Правда, и городская элегантность поблескивает в этом серебре:
Да что там крестьянство!
С тем же необъяснимым и совершенно никем не подначиваемым упорством, с каким праздновали Старый новый год, советские люди красили к пасхе яйца и пекли куличи.
Или же покупали куличи в булочной, где они продавались под невинным названием «Кекс весенний».
А какой же ещё!
Ведь и сама весна тоже праздник. Особенно там, где зима длинна и сурова.
Воскрешение и жизнь вечная - сам этот весенний воздух, прогретый ласковым солнцем наконец насквозь.
Художник радости Борис Кустодиев, разумеется, много раз писал пасхальные сцены.
Прелестные (и театрализованные, полумифческие, как у всех мирискусников, у того же Рериха) весенние пейзажи. С пасхальными поцелуями.
Как здесь:
Вот ещё редкий лист Кустодиева.
Никогда не видела его "живьём", только как репродукцию из какого-то альбома:
Но вот уже люди дарят друг другу крашеные яйца, христосуются и перемещаются поближе к столу, который их заждался.
Кустодиевские купцы, родом из комедий Островского.
Знаменитая вещь:
Обмен поцелуями и яйцами (сентиментальная картина XIX века):
Посещение дедушки и бабушки, взаимное дарение яиц-крашенок:
И вот на смешной старинной открытке вся семья за столом.
Молодой человек произносит тост, служанка тащит ещё еды, а на столе возвышается кулич невероятной величины:
Теперь гротескный пасхальный обед Павла Филонова.
Ранний - уже авангардный, но ещё не в сияющем кристаллическом разноцветье по формуле «аналитического искусства».
Зато шестикрылые серафимы уже прилетели:
Праздник, разумеется, не заканчивался лишь застольем.
Тем более что яиц красили пропасть.
Алтайский крестьянин Василий Швецов оставил интереснейшие воспоминания о сибирской старине.
Он рассказывал: попов прихожане настолько задаривали сотнями крашеных яиц, что такие яйца приходилось… засаливать в бочках.
Пока попы занимались этим полезным делом, прочее население устраивало с крашеными яйцами всяческие игры.
Правда, такие игры не разрешались в Светлое Воскресенье.
Зато после в любой день целые 40 дней можно было играть сколько угодно.
Из всех пасхальных игр до наших дней благополучнее прочих дожили «битки» - когда двое берут по яичку и бьют их друг о друга:
Все ведь делают это?
У кого яйцо треснуло, тот проиграл и должен отдать своё треснутое победителю.
Игра весёлая и азартная. В старину пройдохи часто изготавливали фальшивое яйцо из гипса и с его помощью набивали по лукошку «трофеев».
Очень популярно было и катание яиц.
На картине Николая Кошелева этим заняты детишки:
Это уже не примитивные «битки», тут нужно спецоборудование - деревянная горка-желобок.
Каждый игрок пускал по горке своё яичко.
Чьё прокатилось дальше всех, тот выиграл.
Для самых маленьких интересен сам процесс, а не результат.
Это комнатная забава.
А можно было пускать яйца с горки на улице - чьё дальше укатилось, тот берёт все.
Катали яйца ещё более азартно - направляли горку-лоток на разложенные яйца (у каждого было своё), катили яйцо и старались «подбить» лежащее.
Удалось - берёшь подбитое себе.
Иногда обходились и без лотка, просто катили яйцо среди разложенных по травке или полотенцу. Тоже старались подбить и выиграть подбитое. Однако горка штука нехитрая, во многих семьях они были и служили много лет.
Такой вот пасхальный бильярд:
Ещё одна старинная открытка и ещё одна игра:
Выглядит странновато.
Но всё просто: девушка с завязанными глазами (или просто вот так под платком или фартуком) берёт одно из разложенных перед ней яиц и называет, кто его положил. Называлось это игрой "в кучки".
Кто угадал, берёт яйцо себе.
Всё это мило и бесконечно далеко от мистического катарсиса пасхальной литургии.
С небес на землю.
Так и живём.