ОПИЛКИ И ПЫЛЬ В БАРХАТЕ
Опилки и пыль - это театральные несуразности, нелепости и казусы.
О чём потом рассказывают байки и анекдоты.
Люблю театральные анекдоты.
Кто в театре работал, тот знает, что все эти истории - чистая правда.
Было и бывает! Такое уж это место.
Для зрителя театр сплошной праздник.
"Ложи блещут; /Партер и кресла - всё кипит" и т.д.
В старину это так и было.
Сияющий позолотой зал, нарядная публика, бесконечные премьеры, очарование театральных иллюзий.
Актёры знаменитые и безвестные.
Гении и халтурщики.
Их триумфы и оплошности.
Волшебный свет рампы!
Некоторые актёрские оплошности случались регулярно.
Сам уклад старого театра был таков, что никак без них не получалось.
Ведь премьеры шли одна за другой, особенно в провинции.
Театральной публики там было не так много, и смотреть одно и то же много раз она не желала.
То и дело ставили новую пьесу.
Как правило, в пяти актах.
Что делать! Несколько репетиций - и пожалуйте на сцену.
Потому актёры не успевали выучить роли, а многие так и вовсе ролей не учили.
Принципиально.
Такой жрец Мельпомены надеялся на свою опытность, темперамент, находчивость - и на суфлёра.
О, суфлёр был очень важной фигурой!
Но и сам актёр не зевал, импровизировал текст с лёгкостью необыкновенной.
Это называлось «отсебятиной».
Причём делали это не только захолустные халтурщики.
Некоторые звёзды императорской сцены тоже славились "отсебятиной".
О них есть множество анекдотов.
Вот один из самых знаменитых (и вполне реальных, зафиксированных зрителями).
Давали "На бойком месте" А.Н.Островского в Александринском театре.
Играли настоящие звёзды, К.А. Варламов и В.Н. Давыдов.
Комики, любимцы публики.
На этом приватном фото они с коллегой и партнёршей по сцене В.В. Стрельской, Варламов слева:
Вот какие они были колоритные и яркие толстяки.
Итак, «На бойком месте».
Оба виртуоза комедии, как обычно, текста не знают совершенно, а суфлёр куда-то отлучился.
Что делать, что говорить?
Надо самим что-то сочинять.
Да так, чтобы сюжету не повредить (сюжет они помнили в самых общих чертах).
О чём бы поговорить таком нейтральном? О лошадях, что ли?
Давыдов начал:
- Ну, что, братец, коней распряг, овса им задал?
Варламов радостно подхватил:
- Распряг коней, батюшка, овса им задал, всё сделал!
Пауза. Суфлёра всё нет и нет..
Давыдов снова:
- Волнуюсь я: как там наши кони? Распряг ли ты их, братец? Задал ли овса, не забыл?
Варламов:
- Не изволь беспокоиться. Распряг я коней, батюшка, и овса задал.
Снова томительная пауза.
Актёры с тоской смотрят на пустую суфлёрскую будку.
Выход нашёл Давыдов, причём совсем не по Островскому:
- Ну, вот что я скажу тебе. Иди запрягай снова, а то мы отсюда никогда в жизни не уедем.
Публика понимает, в чём дело (знает замашки своих кумиров), хохочет, а Варламов спешно удаляется за кулисы искать суфлёра.
Но даже с помощью суфлёра не все актёры справлялись с текстом.
Особенно если в тексте встречались мудрёные слова.
Известный провинциальный актёр Н. Выходцев не раз попадал впросак, безбожно перевирая текст.
Играет он волхва в "Смерти Иоанна Грозного" А.Толстого и слышит от суфлёра: "В Рафлях и Зодее три дня читали..." (а Рафли и Зодеи - это старинные гадательные книги).
Выходцев же бойко говорит:
- И вафли у злодеев мы едали.
Дают трагедию Гёте "Торквато Тассо".
Выходцев тут в эпизодической роли и о пьесе ни малейшего понятия не имеет.
Суфлёр подаёт ему реплику: "А вот и сам Торквато Тассо!"
Выходцев изумлённо молчит. Что за тарабарщина?
Суфлёр повторяет реплику. Лицо Выходцева проясняется (ага, понял!)
Он торжественно произносит:
- А вот и сам квартальный Тарасов!
Часто нерадивому артисту приходилось "схватить" от суфлёра и чужую реплику.
Снова конфуз!
В Малом театре исполнявший второстепенную роль актёр вдруг повторил за суфлёром:
- Как! Вы даже не хотите назвать меня тётенькой?
Актриса Е.М.Левкеева, игравшая как раз тётеньку (то была её реплика), не растерялась и поправила партнёра:
- Нет, это вы не хотите назвать меня тётенькой!
Зал зашёлся смехом.
Хорошо хоть, что давали комедию!
"Схватить" можно было не только чужую реплику, но и чужую ремарку.
Ведь суфлер напоминал актёрам не тольто текст, но и то, что они должны на сцене делать.
Наверное, главным по сценическим ляпам был в конце ХIХ века И.П. Киселевский.
Бывший одесский стряпчий, он пошёл в актёры и с успехом выступал в провинции и в театре Корша.
Амплуа у него было "трагик и драматический резонёр".
Выглядел он импозантно:
Вот такой солидный господин.
Играл тоже внушительно и с душой (Влас Дорошевич был от него в восторге, но можно ли верить Власу?)
Однако ролей Киселевский никогда не учил и не знал.
Получив под расписку от рассыльного роль, он засовывал её за зеркало в гримёрке и забывал навсегда.
Однажды на сцене он совсем запамятовал сюжет пьесы и никак не желал вовремя покинуть сцену.
- Уходите! - говорит ему суфлёр и указывает рукой на кулису, куда герой Киселевского должен был уйти.
Киселевский кивает («вас понял»), гневно указывает рукой на эту кулису и требует от партнёра:
- Уходите! Уходите сейчас же!
Суфлёр в ужасе:
- Уходите со сцены, Иван Платонович! Вы сами уходите! Вы!
Киселевский понимает свою ошибку и снова набрасывается на партнёра:
- Так вы не желаете уходить? Тогда я сам уйду!
И наконец удаляется.
В другой пьесе Киселевский, занятый только в первом и пятом актах, поджидал свой последний выход в буфете.
Появившись в финале, он не расслышал подсказки суфлёра.
Как обычно, он решил потянуть время за счёт "отсебятины".
Начал разглагольствовать о героине пьесы.
В конце своего монолога он обратился к актёру, игравшему лакея:
- Приехала ли графиня Смельская? Я жду её с минуты на минуту, чтобы выразить своё восхищение.
На что обескураженный "лакей" сообщил:
- Их сиятельство изволили скончаться во втором действии.
Именно Киселевский - герой одной из самых легендарных актёрских баек.
Успешно отыграв спектакль, он с удивлением сказал товарищу по гримёрке:
- Надо же! А роль-то, оказывается, в стихах была.
Другой талантливый, но не любивший учить роли трагик, М.Т. Иванов-Козельский, тоже был склонен к отсебятине.
Зато он часто расцвечивал действие своими выдумками.
Как-то, вслушиваясь в невнятный шёпот суфлёра, который подавал его реплику, он решил хоть чем-то заполнить паузу.
Потому он обратился к партнёру (тот во вчерашнем спектакле играл лакея):
- А пока, голубчик, принеси-ка мне стакан воды.
На что получил ответ:
- Помилуйте, Митрофан Трофимович, я сегодня граф-с.
Конфузы на сцене случались не только от небрежности, но и от излишнего старания актёров.
Провинциальный премьер Н.К. Милославский славился бурным темпераментом.
Он был трагик.
Это тогдашнее коронное амплуа, вызывавшее экстаз зрителей:
Как-то начинающий актёр дебютировал в спектакле, где Милославский играл кардинала Ришелье.
Роль у дебютанта была крошечная: молодой человек должен был всего-навсего объявить выход кардинала.
Но он целыми днями без конца повторял отведённые ему два слова.
На репетициях справлялся со своей задачей успешно - выходил, громко возглашал выход Ришелье.
И вот премьера.
Эффектная сцена: двор и король замерли в ожидании кардинала.
Гнетущая тишина, долгая пауза.
Появляется молодой дебютант, снедаемый волнением, и громко объявляет:
- Радикал Кишелье!
Через мгновение на сцену врывается разъярённый Милославский в красной мантии и хватает беднягу за грудки:
- Я Ришелье! И не радикал, а кардинал, каналья! Я кардинал Ришелье!
Сцена получилась на славу: публика так и покатилась со смеху.
Что уж говорить о дебютантах, если даже великие мастера сцены могли (почему бы нет?) и забыть реплику, и оговориться!
К.С Станиславский долго играл полковника Вершинина в "Трёх сёстрах" Чехова:
В. В. Лужский играл брата трёх сестёр, Андрея:
Станиславский сам был постановщиком спектакля и, казалось бы, знал свою роль отлично.
Но однажды по рассеянности он в первом акте представился Лужскому, который играл Андрея Прозорова:
- Прозоров.
Лужский оторопел и не нашёл ничего лучшего, чем ответить:
- Как странно - я тоже.
Пришлось Станиславскому-Вершинину представляться заново.
Публика в МХТ собиралась деликатная, интеллигентная, несмешливая.
Так что оглушительного хохота, каким обычно встречали актёрские ляпы, не было.
Золотые времена!