ВИРУС И ХРИЗАНТЕМЫ
Все про вирус - и я туда же.
Но не буду про маски и статистику Италии и Китая. Это другие знают лучше.
А вот как люди переживают подобные напасти...
Есть удивительное свойство человеческой натуры: когда страшное позади, об этом вспоминать иногда весело.
Прошлое прошло, беда перебедована.
Коронавирус не первая подобная напасть человечества.
Как эта по нам пройдётся, пока низвестно, а вот первая вирусная гриппообразная пандемия - т.н. испанка - за 18 месяцев 1918-1919 года свалила в постели полмиллиарда землян.
Из них умерло 90-100 млн.
Страшно.
По России испанка тоже погуляла.
Но поскольку были у неё мощные конкуренты, тиф-сыпняк и холера (да ещё и Гражданская война шла), она не оставила такого уж заметного следа в сознании.
Точного количества русских, болевших испанкой и умерших от неё, не знает никто - какая статистика в те безумные годы?
Известно лишь, что вирус бушевал в основном на юге. От него в Одессе умерла кинозвезда Вера Холодная.
Но оказалось, что ещё одна тогдашняя звезда - писательница Надежда Тэффи - перенесла испанку.
И написала об этом довольно подробно.
В своём стиле.
По её воспоминаниям и можем судить, как русский человек тех далёких лет справлялся с вирусной хворью.
Дело было в Киеве, осенью 1918 года.
Тот Киев нам очень знаком по "Белой гвардии".
Любопытно видеть то же самое - гетманщину, Петлюру и пр. - увиденное глазами совсем другого человека.
Что у них совпадает, а что нет.
Естественно, Булгаков и Тэффи никак не пересекались - начинающий врач, пытающийся стать венерологом, и всероссийская знаменитость, любимый автор большинства читателей, включая царскую семью.
Правда, обстановка в городе была такой нервной и смутной, что и знаменитость не могла найти себе в Киеве угла.
Так что пришлось "ожидать часами очереди, записываться, приходить каждый день справляться, распутывать путаницы". Заметим, ещё до советских прозаседавшихся.
Наконец Тэффи досталась комната в отеле, полуразрушенном каким-то из бессчётных боёв.
Комната холодная, с разбитыми стёклами четырёх громадных окон.
Тут и пришло предчувствие.
"Водворилась я в новую свою обитель в холодный сухой осенний день... и спросила, сама не знаю почему:"А какой здесь доктор специалист по "испанке"? У меня будет "испанка" с осложнением в лёгких".
Собственно, в основном с таким осложнением испанка и протекала.
С пневмонией, которая переходила в лёгочное кровотечение.
И к Тэффи испанка не замедлила явиться.
Вместе со слухами о Петлюре.
"Заболела ночью, сразу ураганом налетел сорокаградусный жар!"
Имнно так и начиналась испанка в тяжёлой форме.
Где жар, там и бред.
Тэффи всю ночь казалось, что в двери стучат, что входит актриса, для которой Тэффи обещала написать куплеты.
"Тут же понимала, что всё это бред, никто не стучит и я лежу в полстели".
К утру писательнице стало предельно худо, но она расслышала за дверью голос той самой актрисы:
"- Вы ещё спите? Так я зайду завтра!
И быстрые шаги удаляющиеся".
В ужасе, что придётся остаться в пустой гостинице без всякой помощи, Тэффи закричала: "Я больна! Вернитесь!"
Актриса вернулась.
И помощь пришла.
А вот какая - это отдельная песня.
Песня про невежество и безалаберность милой русской богемы.
"Через полчаса прибежали испуганные друзья, притащили самое необходимое для больного человека - букет хризантем".
Ещё опубликовали в газетах сообщение о тяжёлой болезни знаменитой русской писательницы.
"И так как людям, собственно говоря, делать было нечего, большинство пережидало "последние дни конвульсий большевизма", не принимаясь за какое-либо определённое занятие... с утра до ночи комната моя оказалась набитой народом".
Вообще-то что испанка "прилипчива", знали все.
Но навестить больного, посидеть у его постели считали своим долгом. Это было хорошим тоном даже до самого последнего времени, ведь так? Даже при инфекциях.
Ни о каких защитных масках, уже распространившихся в Европе, и речи не было.
Ни о каком карантине.
У Тэффи же, которой все так сочувствовали, в комнате началось настоящее столпотворение:
"Было, вероятно, превесело.
Приносили цветы, конфеты, которые сами же и съедали, болтали, курили (курение даже доктора рекомендовали тогда при гриппе! - С.), любящие пары назначали друг другу свидания на одном из подоконников, делилилсь театральными и политическими сплетнями.
Часто появлялись незнакомые мне личности, но улыбались и угощались совсем так же, как знакомые. Я чувствовала себя временами даже лишней в этой весёлой компании.
К счастью, на меня вскоре совсем перестали обращать внимание".
Когда больная жаловалась на шум и просила оставить её одну, ей говорили:
"- Что вы, голубчик, они обидятся. Неловко. Уж вы потерпите. Вот поправитесь, тогда и отдохнёте".
Так продолжалось до тех пор, пока теряющая последние силы Тэффи не оставила деликатность и не обратилась к какому-то незнакомому субъекту:
"- А что, если для разнообразия послать за доктором?"
Доктор явился и пришёл в ужас от творящегося в комнате больной:
"- У вас что же здесь - бал?
- Нет, просто так, навещают сочувтсвующие.
- Всех вон! Гнать всех вон! И цветы вон! У вас воспаление лёгких.
Я торжествовала.
- Чему же вы радуетесь? - даже испугался доктор.
- Я предсказала, я предсказала!
Он, кажется, подумал, что у меня бред"...
Так началось лечение.
Оно в те годы сводилось в основном к уходу и ожиданию "кризиса" - пика болезни. После чего больной либо умирал, либо шёл на поправку.
Тэффи выжила.
Ей было 46.
Считалось, что испанка косит людей в самом пасцвете сил - 20-40-летних.
И важным был собственный иммунитет.
Заболели ли, заразились ли испанкой те бесчисленные гости и просто докучные посетители, неизвестно.
Лучше писательнице стало лишь месяца через два.
Настала жестокая зима 1919 года, с морозом и снегом, что так ярко описано Булгаковым.
Теперь в Киеве не бывает подобных зим.
Оставаться в продуваемой всеми ветрами комнате стало невозможно. Нашли для Тэффи новую.
Состоялся переезд.
С помощниками, в богемном стиле.
Одна подруга Тэффи " свалила в картонку кружевное платье, шёлковое бельё и откупоренную бутылку чернил.
Верочка Чарова (из московского театра Корша) перевезла двенадцаить засохших букетов, дорогих по воспоминаниям.
Тамарочка Оксинская (из сабуровского театра) собрала все визитные карточки, валявшиеся на подоконниках.
Алексеева-Месхиева тщательно уложила остатки конфет и пустые флаконы.
Забыли только сундук и все платья в шкафу".
Стоит ли унывать из-за таких пустяков?
Тэффи не унывала:
"... мелочи все были налицо - а ведь это самое главное, потому что чаще всего забывается".
Быть может, этот пофигизм, эта закалённая в лишениях беспечность и помогли победить испанку Тэффи и её друзьям?
И чувство юмора.
И взаимопомощь, часто нелепая.
Так что без паники.
Что делать - пройдёт и это.
Но не буду про маски и статистику Италии и Китая. Это другие знают лучше.
А вот как люди переживают подобные напасти...
Есть удивительное свойство человеческой натуры: когда страшное позади, об этом вспоминать иногда весело.
Прошлое прошло, беда перебедована.
Коронавирус не первая подобная напасть человечества.
Как эта по нам пройдётся, пока низвестно, а вот первая вирусная гриппообразная пандемия - т.н. испанка - за 18 месяцев 1918-1919 года свалила в постели полмиллиарда землян.
Из них умерло 90-100 млн.
Страшно.
По России испанка тоже погуляла.
Но поскольку были у неё мощные конкуренты, тиф-сыпняк и холера (да ещё и Гражданская война шла), она не оставила такого уж заметного следа в сознании.
Точного количества русских, болевших испанкой и умерших от неё, не знает никто - какая статистика в те безумные годы?
Известно лишь, что вирус бушевал в основном на юге. От него в Одессе умерла кинозвезда Вера Холодная.
Но оказалось, что ещё одна тогдашняя звезда - писательница Надежда Тэффи - перенесла испанку.
И написала об этом довольно подробно.
В своём стиле.
По её воспоминаниям и можем судить, как русский человек тех далёких лет справлялся с вирусной хворью.
Дело было в Киеве, осенью 1918 года.
Тот Киев нам очень знаком по "Белой гвардии".
Любопытно видеть то же самое - гетманщину, Петлюру и пр. - увиденное глазами совсем другого человека.
Что у них совпадает, а что нет.
Естественно, Булгаков и Тэффи никак не пересекались - начинающий врач, пытающийся стать венерологом, и всероссийская знаменитость, любимый автор большинства читателей, включая царскую семью.
Правда, обстановка в городе была такой нервной и смутной, что и знаменитость не могла найти себе в Киеве угла.
Так что пришлось "ожидать часами очереди, записываться, приходить каждый день справляться, распутывать путаницы". Заметим, ещё до советских прозаседавшихся.
Наконец Тэффи досталась комната в отеле, полуразрушенном каким-то из бессчётных боёв.
Комната холодная, с разбитыми стёклами четырёх громадных окон.
Тут и пришло предчувствие.
"Водворилась я в новую свою обитель в холодный сухой осенний день... и спросила, сама не знаю почему:"А какой здесь доктор специалист по "испанке"? У меня будет "испанка" с осложнением в лёгких".
Собственно, в основном с таким осложнением испанка и протекала.
С пневмонией, которая переходила в лёгочное кровотечение.
И к Тэффи испанка не замедлила явиться.
Вместе со слухами о Петлюре.
"Заболела ночью, сразу ураганом налетел сорокаградусный жар!"
Имнно так и начиналась испанка в тяжёлой форме.
Где жар, там и бред.
Тэффи всю ночь казалось, что в двери стучат, что входит актриса, для которой Тэффи обещала написать куплеты.
"Тут же понимала, что всё это бред, никто не стучит и я лежу в полстели".
К утру писательнице стало предельно худо, но она расслышала за дверью голос той самой актрисы:
"- Вы ещё спите? Так я зайду завтра!
И быстрые шаги удаляющиеся".
В ужасе, что придётся остаться в пустой гостинице без всякой помощи, Тэффи закричала: "Я больна! Вернитесь!"
Актриса вернулась.
И помощь пришла.
А вот какая - это отдельная песня.
Песня про невежество и безалаберность милой русской богемы.
"Через полчаса прибежали испуганные друзья, притащили самое необходимое для больного человека - букет хризантем".
Ещё опубликовали в газетах сообщение о тяжёлой болезни знаменитой русской писательницы.
"И так как людям, собственно говоря, делать было нечего, большинство пережидало "последние дни конвульсий большевизма", не принимаясь за какое-либо определённое занятие... с утра до ночи комната моя оказалась набитой народом".
Вообще-то что испанка "прилипчива", знали все.
Но навестить больного, посидеть у его постели считали своим долгом. Это было хорошим тоном даже до самого последнего времени, ведь так? Даже при инфекциях.
Ни о каких защитных масках, уже распространившихся в Европе, и речи не было.
Ни о каком карантине.
У Тэффи же, которой все так сочувствовали, в комнате началось настоящее столпотворение:
"Было, вероятно, превесело.
Приносили цветы, конфеты, которые сами же и съедали, болтали, курили (курение даже доктора рекомендовали тогда при гриппе! - С.), любящие пары назначали друг другу свидания на одном из подоконников, делилилсь театральными и политическими сплетнями.
Часто появлялись незнакомые мне личности, но улыбались и угощались совсем так же, как знакомые. Я чувствовала себя временами даже лишней в этой весёлой компании.
К счастью, на меня вскоре совсем перестали обращать внимание".
Когда больная жаловалась на шум и просила оставить её одну, ей говорили:
"- Что вы, голубчик, они обидятся. Неловко. Уж вы потерпите. Вот поправитесь, тогда и отдохнёте".
Так продолжалось до тех пор, пока теряющая последние силы Тэффи не оставила деликатность и не обратилась к какому-то незнакомому субъекту:
"- А что, если для разнообразия послать за доктором?"
Доктор явился и пришёл в ужас от творящегося в комнате больной:
"- У вас что же здесь - бал?
- Нет, просто так, навещают сочувтсвующие.
- Всех вон! Гнать всех вон! И цветы вон! У вас воспаление лёгких.
Я торжествовала.
- Чему же вы радуетесь? - даже испугался доктор.
- Я предсказала, я предсказала!
Он, кажется, подумал, что у меня бред"...
Так началось лечение.
Оно в те годы сводилось в основном к уходу и ожиданию "кризиса" - пика болезни. После чего больной либо умирал, либо шёл на поправку.
Тэффи выжила.
Ей было 46.
Считалось, что испанка косит людей в самом пасцвете сил - 20-40-летних.
И важным был собственный иммунитет.
Заболели ли, заразились ли испанкой те бесчисленные гости и просто докучные посетители, неизвестно.
Лучше писательнице стало лишь месяца через два.
Настала жестокая зима 1919 года, с морозом и снегом, что так ярко описано Булгаковым.
Теперь в Киеве не бывает подобных зим.
Оставаться в продуваемой всеми ветрами комнате стало невозможно. Нашли для Тэффи новую.
Состоялся переезд.
С помощниками, в богемном стиле.
Одна подруга Тэффи " свалила в картонку кружевное платье, шёлковое бельё и откупоренную бутылку чернил.
Верочка Чарова (из московского театра Корша) перевезла двенадцаить засохших букетов, дорогих по воспоминаниям.
Тамарочка Оксинская (из сабуровского театра) собрала все визитные карточки, валявшиеся на подоконниках.
Алексеева-Месхиева тщательно уложила остатки конфет и пустые флаконы.
Забыли только сундук и все платья в шкафу".
Стоит ли унывать из-за таких пустяков?
Тэффи не унывала:
"... мелочи все были налицо - а ведь это самое главное, потому что чаще всего забывается".
Быть может, этот пофигизм, эта закалённая в лишениях беспечность и помогли победить испанку Тэффи и её друзьям?
И чувство юмора.
И взаимопомощь, часто нелепая.
Так что без паники.
Что делать - пройдёт и это.