"Аврора" и "Тымлат"
Информацию о фрегате "Аврора" часто сопровождают вот этой картинкой:
А ссылки, конечно, нет. Дай, думаю, поищу по интернету.[Нашёл.]
Это картина художника Анатолия Иовича Дехты, называется "Парусник".
Дехта взялся за кисть, как пишут, только в возрасте 58 лет. Репродукция ОТСЮДА, здесь же и краткие сведения о художнике. И упоминание о пароходе "Тымлат". Только название парохода написано "Тимлат", поскольку взято из книги на украинском языке (Поликарп Шабатин. На крыльях дружбы. Путевые записки. 1979.) "Анатолій Іович на хвилину примовк, його суворе лице аж посмикувалося від хвилювання. Він знову пережив те, що з ним сталося тоді. ... «От тобі й тихий Анатолій Іович Дехта!» - подумав я".
Но Анатолий Иович, человек талантливый, и сам описал гибель "Тымлата". Журнал «Морской флот», 1975, № 5, Сс. 71-75.
(В сети нашлось в формате"дежавю", все ли ошибки распознания я выловил, не уверен. Подсказывайте.)
А. ДЕХТА, капитан дальнего плавания
Рассказ-быль
Как-то довелось мне жить в гостинице Холмска в ожидании подхода судна, на которое я получил назначение. В соседнем номере проживал капитан-наставник Сахалинского морского пароходства Сергей Иванович Сидоров. Я знал его еще до войны, когда он плавал помощником капитана, но сейчас мне показалось, что он меня не помнит.
Однажды вечером Сергей Иванович пригласил меня на семейный чай. В беседе время прошло незаметно, и, казалось, все было пересказано. Вдруг Сергей Иванович поднимает подстаканник и показывает гравировку. Там было каллиграфически написано: «Старшему помощнику капитана п/х «Киев» Сидорову С. И. в память за наше спасение - от экипажа п/х «Тымлат», 12 января 1944 года».
Сергей Иванович не подозревал, что рассказывает мною лично пережитое в то страшное утро 12 января, когда экипажу парохода «Киев» удалось вырвать нас, погибающих, из волн бушующего океана.
Впоследствии во Владивостоке я от имени всех спасенных вручил капитану и старпому парохода «Киев» именные подстаканники.
Сергей Иванович был крайне удивлен, что я и есть тот спасенный. о котором он начал было свой рассказ. Теперь уже я продолжил начатое им воспоминание о трагедии, постигшей пароход «Тымлат» и его команду.
Шел третий год Великой Отечественной войны. Фашистские полчища под ударом советских войск отступали. Уже была разгромлены вражеские группировки под Сталинградом, на Курской дуге, освобожден Киев, колебалась почва под ногами фашистов у стен Ленинграда. Шли успешные наступательные бои наших войск на всех фронтах. Но враг был еще силен, война продолжалась, и девиз «Все для фронта, все для победы» был смыслом нашей жизни. Моряки торгового флота совершали длительные океанские переходы с грузами для фронта через вражеские коммуникации. Много судов не пришло в порты назначения, много моряков осталось навечно в пучине морской.
Но суда должны ходить, и они ходили, доставляя грузы для фронта. В этих условиях судно любого тоннажа представляло огромную ценность
Пароходу «Тымлат» и большей части его команды не довелось дожить до конца войны, он погиб при переходе на ремонтную базу, унеся с собой 38 жизней.
А было это так. Летом 1943 года «Тымлат» при аварии получил пробоину левой скуловой части. Пробоина силами завода была временно заделана, и судну предстоял переход из Владивостока в Ванкувер на ремонт.
В конце 1943 года перед выходом в рейс меня назначили на «Тымлат» боцманом. На переход требовалось принять в трюмы груз - балласт - руду. Поскольку скула первого трюма была повреждена, то в первый трюм груз не брали. Во все остальные три трюма было принято по 600 тонн руды.
Приняв полный бункер угля и другого снабжения, под новый, 1944 год судно снялось в рейс.
На следующий день меня вызвал капитан. Когда я зашел к нему в каюту, то был приятно удивлен - это же Марко (как мы его звали за глаза когда-то, когда он был еще третьим помощником капитана на «Ангарстрое»). Да, это был Марк Сергеевич Москаленко. Прибыл он на судно перед самым отходом, поэтому я его раньше не встречал. Вид у него был болезненный, усталый, он еще не окреп после воспаления легких и чувствовал себя плохо.
- А я вот просматриваю судовую роль и вижу твою фамилию, вот и решил посмотреть на тебя.
Говорил он тихо, баском, с плавным украинским акцентом, изредка покашливая. Глядя на него, я искренне ему посочувствовал.
- Зачем же вы в таком состоянии пошли в рейс?
Марк Сергеевич посмотрел мне в глаза и пробасил:
- Людей нет, нет капитанов, нужно идти. Сейчас везде трудно.
Он, действительно, имел все основания не идти в море. Но Марк Сергеевич коммунист, человек долга. Как бы в подтверждение правильности своего решения, он сказал:
- А на фронте разве легче? Разве легче раненым лежать под грохот артиллерийской канонады?!
Мне нечего было возразить, он был прав.
Переход из Владивостока через проливы Лаперуза и Первый Курильский проходил при благоприятных гидрометеорологических условиях. Первые дни оправдывал свое имя и Тихий океан, он был спокоен и приветлив. Справа простирались его безбрежные просторы, освещенные щедрыми лучами солнца. Слева - сизые берега Камчатки, в глубине которых за многие десятки миль красовались белоснежные вершины многочисленных вулканов. А на небосводе ни облачка.
Мы любовались этими сказочными красотами, и каждый из нас строил свои жизненные планы. Но бывалые моряки знали, что такое чарующее затишье, прозрачность воздуха и необыкновенная дальность видимости в этом районе - предвестники грозных штормов.
И действительно. 8 января утро выдалось хмурым. Небо затянуло серой пеленой. Океан помрачнел, приняв окраску небосвода. Ветер от северо-запада начал крепчать и к вечеру достиг 6 баллов. Скорость снизилась до 5 узлов.
К утру следующего дня ветер усилился до 8 баллов.
При утренних контрольных замерах в льялах трюма № 1 обнаружили поступление забортной воды. Когда вскрыли трюм, то вода уже плескалась по днищевому настилу. С левого борта насосы не брали, поэтому был объявлен аврал, и ведрами стали таскать воду из левых льял в правые, откуда насос еще успешно откачивал. Затеи залили дефектные левые льяла цементом и в отдельных местах поставили цементные ящики. Тем временем механики принимали меры по ремонту осушительной системы.
Однако при качке и вибрации судна цементные ящики разрушались и размывались под напором забортной воды. И хотя теперь насосы работали исправно, они не успевали откачивать воду.
Чтобы предотвратить попадание щепы в трубопровод, весь деревянный настил, лючины льял, рыбинсы сняли и подняли на твиндек. Вода заметно прибывала, и к вечеру четверть трюма была уже заполнена. Судно получило значительный дифферент на нос, стало плохо управляться, машина работала с перебоями. К полуночи ветер достиг 9 баллов. Судно испытывало стремительную смешанную качку, все тяжелее всходило на волку, и под действием волнения и ветра его уносило в океан. Надвигалась опасность. Все средства и возможности для предотвращения затопления первого трюма были использованы. однако безуспешно А нарастающий шторм грозил более серьезными последствиями. Предвидя это, Марк Сергеевич собрал ночью совет, на котором было решено при первой возможности снять лишних людей на пароход «Выборг», шедший к нам на помощь.
Ветер до 9 баллов с пургой развил волнение, вода не сходила с носовой палубы, дифферент увеличился, винт оголился. Судно не управлялось. Готовились принять буксир. С носа буксир нельзя при пять, так как на носовой палубе гуляла волна, и тогда решили заводить брагу с кормы. К утру 10 января все было готово для высадки людей и приема буксира.
Невдалеке появился «Выборг», и вскоре, то скользя по склону волны, то подымаясь по ее крутизне, к нам направился мотобот. Мотоботом мастерски управляла старпом Евгения Петровна Горленко. Но подойти к борту для снятия людей при таком волнении было нельзя. Тогда мы передали на бот проводник для буксира, и он ушел. Работали с подъемом, и вот буксир уже выбран и закреплен. Передан сигнал, и «Тымлат», повинуясь силе буксировщика, плавно последовал за ими. Мы разошлись погреться. переодеться и позавтракать. Довольные успешным завершением работы, решили отдохнуть. Но отдыхать не пришлось - лопнул буксир. Пока выбирали оборванный буксир, ветер снова начал усиливаться, пошли снежные заряды, видимость уменьшилась до предела. Суда разошлись на безопасное расстояние (к этому времени к нам подошел еще и пароход «Киев»).
Качка все возрастала, дифферент увеличивался. С мостика велось постоянное наблюдение за закрытием трюмов. И вот. когда схлынула вода, заметили, что брезент первого трюма подорван. Необходимо заклинить, ибо следующая волна вскроет весь трюм и тогда произойдет непоправимое.
Сейчас все внимание боцманской команды было направлено только на этот участок. Мы разбились на две группы по пять человек. И теперь по очереди, до конца этих тревожных дней, без устали будем выполнять одну и ту же работу по пояс в ледяной воде, рискуя быть смытыми за борт - клинить и клинить носовые трюмы.
К полудню ветер стих. пурга прекратилась, и только знакомая уже нам мертвая зыбь продолжала свой ритм.
Носовая палуба освободилась от воды. Когда вскрыли лючину первого трюма, он оказался заполненным водой на уровне забортной. Проникнув через лаз-люк во второй трюм, мы увидели, что поперечная носовая переборка получила прогиб. Заклепки были расшатаны, а многие срезаны, вода поступала в трюм. Насос из второго трюма не брал, осушительная система оказалась забитой мелкой спрессованной рудой, и машинная команда занялась очисткой этой системы. Такое положение вызывало дополнительную тревогу, так как наличие водотечности переборки в условиях штормовой погоды, аварийного состояния трубопровода и насосов приведет к заполнению второго трюма водой, и тогда гибель судна неизбежна.
Многие об этой угрозе не подозревали. однако она надвигалась. Капитан требовал пресечения всяческих панических слухов. Когда я зашел в кормовые помещения, то там царило полное спокойствие, каждый занимался своими личными делами. Я позавидовал такому спокойствию, у меня же самочувствие было просто скверное, мне еще до войны довелось пережить подобную аварию, едва не закончившуюся гибелью судна.
Капитан вызвал меня и спросил о настроении команды. Когда я доложил, он, видимо, остался доволен. Здесь же мне было приказано готовить буксир с носа - к нам шел «Киев».
С трудом по обледенелой палубе мы добрались до полубака. Якорь отсоединить было нельзя, его скоба находилась в клюзе. Соединительные скобы разобщить не удалось. Тем временем «Киев» уже подошел и был готов подать буксир. Выход один - крепить буксир за якорную скобу. Для этого вытравили якорь под клюз, и теперь нужная нам скоба находилась еще ближе к воде. И вот на эту крайне опасную работу вызвался отличный матрос, физически крепкий и смелый - Вася Александров.
Первый заход «Киева» для подачи буксира оказался неудачным. У нас было время подготовить нашего смельчака к забортным работам. Мы надежно обвязали его страховочным концом, и он стоял а ожидании приема буксира. «Киев» зашел с наветренного борта и выпустил проводник на бочке, который удачно приняли. Выбрали буксир. Когда появился огон и набрали слабины, Вася по штормтрапу метнулся за борт, удерживаемый страховочным концом. Ему подали скобу с деталями и инструментом. И тут произошло то, что мы ожидали и к чему были готовы. Как только он приготовился заложить скобу в огон и соединить с якорной скобой, подошла крупная волна, и Вася оказался под водой. Мы с ужасом смотрели, как он, собравшись в комок и не отпуская поданной ему скобы, выжидал прохода волны. Когда же она прошла. Вася, как ни в чем не бывало занялся соединением буксира с якорем.
Эта работа заняла немало времени, и поэтому ему пришлось несколько раз окунаться в ледяную купель. Когда все было сделано, мм дружно выхватили Васю из-за борта, но он не пошел греться, а стал помогать нам. Вытравив около двух смычек каната, передали на «Киев», что буксир закреплен, можно буксировать. Как только судно пришло на буксир, мы. довольные выполненной работой, убежали греться. И опять отдыхать не пришлось - опять лопнул буксир. Мы мигом оказались на баке - здесь вместо добротного буксира на поверхности воды трепался его обрывок. Теперь уже не было буксиров ни на «Выборге», ни на «Киеве». С северо-запада на двигались мрачные тучи. Ветер начал свежеть. небо заволокло свинцовой пеленой. появились снежные заряды. В разрывах между туч на мгновение мелькал бледный серп луны. Он показался раз, другой и затем скрылся надолго. Океан и небосвод слились воедино, исчез горизонт. На судне включили прожекторы и другие палубные огни. Надрывно гудел судовой свисток, ему вторил ветер в снастях.
Мы резали лючины и готовили клинья. Каждому матросу был вручен молоток, чтобы по первому сигналу бежать на носовую палубу и заклинивать трюмы, а вахтенный помощник должен был смотреть за движением волны и при угрозе давать сигнал об опасности.
К матросам пришел повар Заремба, который с жадностью выслушивал каждого о том, что касалось нашего положения. Появлялись другие члены экипажа, не услышав каких-либо тревожных сведений, уходили, затем снова возвращались, чтобы узнать новости. К нам пришел второй помощник Дмитрий Музыченко и рассказал, как ему довелось спасаться на плотах. Он похвально отозвался об этих спасательных средствах. Однако всем нам они казались ненадежными, то ли дело - шлюпка.
На сей раз нашу беседу прервал вахтенный матрос, сообщив, что брезент первого трюма подорван и что капитан приказал заклинить трюм. Четыре матроса и плотник выбежали к спардечному трапу, идущему на носовую палубу.. и остановились: шел громадный вал. обрушивший массу воды на палубу. Последовал сигнал с мостика «разбегайся». Матросы, казалось, были уже в безопасности, но волна все же настигла их. Ребята прибежали на камбуз мокрые, с них лилась вода. В одежде прижимались к раскаленной плите, и вмиг паром заполнился камбуз. К следующему выходу готовились мы. Ждать долго не пришлось, мы повторили такую же работу. И так всю ночь мокрые, согретые лишь собственной распаренной одеждой, несчетное число раз вступали в единоборство со штормом.
Утро 11 января было мрачным, океан не унимался, ему придавал силы свирепый ветер с пургой. Вокруг судна висела морская пыль. Охрипший судовой свисток беспрерывно подавал сигналы, хотя вряд ли кто на других судах мог его услышать, находясь даже в непосредственной близости. Судно имело крен на правый борт до тридцати градусов, при дифференте на нос около четырех метров. Капитан собрал командный состав и дал все необходимые распоряжения по борьбе за живучесть судна, а также на случай его оставления. При этом он еще раз предупредил о необходимости пресекать всякие панические слухи. Но, несмотря на серьезность обстановки, паники, действительно, не было, хотя уже каждый понимал сложность нашего положения.
Пища на камбузе не готовилась, да и ни и чему она, аппетит покинул нас. Кто хотел, мог пользоваться холодными продуктами, которые находились здесь же в неограниченном количестве. Камбуз стал как бы штабом спасательных операций, и каждый, кто подходил, хотел услышать здесь только обнадеживающие новости, однако хорошего ничего не предвиделось.
День прошел в тревожном напряжении и самоотверженном труде как палубной, так и машинной команд. Когда в одни из последних выходов, выбрав момент, пробрались к первому трюму, то обнаружили, что лаз-люк (для первого и второго трюмов) вскрыт. Мы увидели сильное поступление воды во второй трюм через разрывы в поперечной переборке и через отверстия срезанных заклепок. Заклинив нарушенные участки, о состоянии второго трюма доложили капитану. Но что-либо сделать для предотвращения разрушения поперечной переборки и устранения ее водотечности не представлялось возможным. К тому же осушительная система трюма номер два вышла из строя.
Старший механик, он же парторг судна, Сидоренко вот уже третьи сутки не выходил из машины, руководил аварийными работами, в которых участвовала вся машинная команда. Все, что можно было сделать, старший механик сделал, а теперь он был беспомощен что-либо изменить. Механизмы замолкли. Работали только котлы. Стармех с горечью смотрел на мертвые механизмы и тягостно ощущал непривычную тишину в сердце корабля - машинном отделении, частью которого он был сам.
Солнце, видимо, уже зашло. Заметно потемнело. На камбузе собирались обеспокоенные люди Теперь они говорили о средствах и возможностях спасения. Большинство отдавало предпочтение шлюпкам, но второй помощник настойчиво пропагандировал хорошие качества плотов. Некоторые призывали не спешить с выбором средств, надеясь на улучшение погоды и подход спасателей. Прошло немного времени после очередной нашей вылазки, как меня вызвал на мостик капитан и с тревогой в голосе сказал:
- Смотри, что делается, а заклинивать надо. Только вы, матросы, можете продлить жизнь судну и всем нам.
Там, куда он указал, бушевали волны, между фальшбортами и комингсами трюмов бурлила вспененная вода, угол брезента второго трюма выдернут из-под шин.
Первый трюм почти наполовину вскрыт. Плоты, находившиеся между первым и вторым трюмом, сбиты.
Нужно скорей заклинить второй трюм. Выбрав момент, мы группой из десяти человек кинулись к трюму, каждый на свой, .заранее определенный. участок. Брезент был заправлен, и тут последовал сигнал «разбегайсь». Не все успели убежать. Все тот же Вася был накрыт волной и, вцепившись в размотанные на палубе тросы, мотался под толщей воды. Присутствие духа спасло его.
К ночи ветер достиг ураганной силы. Нос судна почти все время в воде, работать на носовой палубе стало невозможно. Первый трюм полностью вскрыт. Волны поспешно уносят лючины за борт. Второй трюм, видимо, интенсивно заполняется водой, так как дифферент увеличивается.
Мы были на камбузе, когда раздался треск и грохот на ботдеке. Когда поднялись туда, то бота уже не было, а болтались лишь его снасти и детали. Сбит и левый плот на спардеке. Теперь остались из спасательных средств только шлюпка и плот с правого, подветренного борта.
Шла вторая половина кошмарной ночи с 11 на 12 января. Все чаще вершины волн достигают ботдека, а средней частью слизывают все на спардеке. Старший механик доложил капитану, что в кочегарке и машине вода вышла на плиты, насос не успевает откачивать Капитан созвал всех командиров и здесь же приказал: радистке перейти на аварийную передачу, старшему механику травить пар из котлов. Гибель судна стала неизбежной. Освещение погасло, прекратился хриплый звук судового свистка. Судно погрузилось в кромешную тьму, лишь очаг на камбузе указывал на то, что жизнь на судне пока есть. Вместо ходовых огней и свистка вступила в действие артиллерия. Начальник военной команды, обаятельный Саша строчил трассирующими из эрликона, а на корме его помощник вторил ему из пушки. В эфир полетели SOS... SOS... SOS... и примерные наши координаты.
Вся команда сгруппировалась около камбуза и все еще продолжала жить надеждами, но судьба судна была предрешена. Сейчас каждого из нас тревожил вопрос, на чем спасаться. И если даже удастся сесть в шлюпку или плот, то сколько мы сможем продержаться в этой непроглядной тьме бушующего океана, без надежды на затишье.
Удары воли, судорожное поскрипывание корпуса, вой ветра и грохот канонад действовали удручающе. Рация, истощившая питание, замолкла. Настал тот момент, когда экипаж, использовав все возможные средства для спасения судна, может оставить судно.
Марк Сергеевич уже не глядя, как прежде, на носовую палубу и бушевавшие на ней волны, обращаясь к собравшимся, тише и медленнее обычного распорядился прекратить стрельбу, поблагодарил всех за службу и чуть дрогнувшим голосом произнес свое последнее распоряжение: экипажу оставить судно, всем надеть нагрудники, спасаться, кто как может. «Прощайте, товарищи» - его последние слова к нам. Он проводил всех до дверей, а сам остался в рулевой рубке.
У камбуза собралась вся команда, которой было передано последнее распоряжение капитана оставить судно. К месту сбора не пришли женщины. Их обнаружили на ботдеке. под радиорубкой. Девушки обнялись и плакали. И как ни пытались их уговорить, они умоляли оставить их.
Настал тот момент, когда нужно было правильно распорядиться собой, своей жизнью, а как это сделать, где оно, это правильное решение? И потому люди были в нерешительности, пока не последовало повторное распоряжение капитана оставить судно. Человек пятнадцать остались около плота, это была, в основном, палубная команда, военные и повар. Ну, что делать? Как быть? Куда прыгать я такую темень и морозный ветер с колючей пургой, в бушующий океан, готовый поглотить нас при первом шаге за пределы борта. Выхода нет, нужно решаться. И вот плот сбит, на миг он задержался на вершине подошедшей волны, чуть ниже спардечной палубы. В это мгновение три человека прыгнули на него, и плот словно провалился в бездну, затем также стремительно появился в прежнем положении на уровне палубы, и еще пять человек стали его пассажирами. На палубе нас осталось человек шесть, когда плот был подброшен волной несколько выше и дальше, чем прежде. Нужно было подтянуть плот к борту, но на таком волнении это оказалось нам не под силу. Вынуждены были закрепить фалинь, чтобы рывком на зыби его поднесло к борту. Хотя при рывке фалинь лопнул, плот удачно поднесло к борту, но значительно ниже палубы, и нам пришлось прыгать наугад. К счастью, обошлось все благополучно, если не считать, что я немного промахнулся, но благодаря дружным усилиям ребят оказался все же на плоту.
Нас начало уносить вдоль борта к носу, где мы рисковали быть заброшенными на палубу, которая была сплошь залита водой, а на поверхности ее в бешеном темпе носились лючины, брезенты, скрежетали и громыхали изуродованные стрелы и трапы. Все это смывалось за борт. Когда плот находился на подошве волны, этот хлам швыряло нам вдогонку. Мы благополучно миновали границы судна и теперь остались наедине со страшной стихией.
На плоту нас оказалось одиннадцать человек: второй и третий помощники, я, пять матросов, два военных матроса и повар.
Плот при таком сильном волнении вел себя прекрасно. Даже на самом гребне волны, когда казалось. что его обязательно опрокинет. плот находил нужное положение. и только вихревые языки холодной воды окатывали нас. Мы сидели почти по пояс в воде и жадно вглядывались в непроглядную мглу в надежде обнаружить какое-либо спасательное судно. Сейчас нужна только выдержка. А насколько этой выдержки хватит? Ноги от ледяной воды ноют. Вода проникает через одежду, тело остывает. Сидеть без движений нельзя. Заставляем друг друга двигаться, растираться. Одежда покрывается льдом.
Прошло некоторое время, и стало светлее, пурга ослабела. Местами появились просветы, и вскоре стала видна вспененная водная поверхность Немного спустя еще посветлело, и вдали мы увидели стелящийся дым парохода. А еще чуть позже, когда видимость стала достаточной, при взлете плота на вершину волны мы успевали рассмотреть наш «Тымлат» с высоко поднятой кормой. С болью всматривались мы в покинутое судно.
Прошло еще немного времени, и стало видно, что спасательное судно движется в нашем направлении. Но вряд ли оно заметит нас в этом водовороте.
Время тянулось медленно. У людей появились признаки обморожения.
Пароход медленно приближался, это был «Киев». Мы, чем могли, махали, пытаясь привлечь его внимание. Наконец судно рядом, но как перебраться на него при таком волнении? Волны заходят на борт судна, и его команда при спасательных работах рискует быть смытой за борт. Но люди готовы выхватить нас. и для этого они были вооружены всем необходимым. Плот мотало. Мы то проваливались и видели только мачты и трубу судна, то смотрели свысока на его палубу. Минуты казались вечностью. Мы сближаемся, волна стремительно несет нас на борт, плот как бы зависает над бортом судна, но его уносит в сторону для нового броска. И так повторялось много раз, прежде чем нас по одному выхватили с плота.
Судовому врачу пришлось немало потрудиться для оказания помощи всем нам. Мы спасены. Теперь «Киев» направился к «Тымлату». Когда до последнего осталось около мили, он вдруг поднял корму еще выше, стал почти вертикально и начал стремительно погружаться. Вот уже скрылась труба и средняя надстройка. Последовал выхлоп клуба рыжей пыли из третьего, а затем четвертого трюмов, полетели вихрем лючины, брезенты, судорожно задвигался гребной винт, и судно скрылось в пучине океана. На месте гибели продолжали всплывать предметы. Людой не было видно.
Вдруг с мостика заметили поблизости плавающего человека. Искусно маневрируя, «Киев» подошел к нему, и, когда ближайшая волна подбросила его к борту, команда выхватила человека из воды. Это был кочегар. Зажав два бревнышка под мышками, он все не решался их выпустить. Немного поодаль был замечен еще человек. Поднять его удалось лишь после многих неудачных попыток. Он был без сознания и обморожен, и это время в двух метрах от судна на вздыбленных волнах, килем вверх, показалась половина шлюпки. На киле, распластавшись и держась за обломки бортов, иногда взмахивая рукой, проплывал начальник военной команды Саша. Его накрыло волной, раз, другой, еще раз, и больше Саши не стало.
Осмотрев район гибели «Тымлата» и не обнаружив больше людей, «Киев» дал три длинных гудка, приспустил флаг и лег курсом на бухту Ахамтен (Русскую), где группировался караван судов для следования во Владивосток.
А спустя несколько дней, по прибытии во Владивосток, в присутствии всех нас - 13 спасенных, я преподнес капитану и старпому «Киева» подстаканники, о которых зашла речь в гостинице за чаем.
Что же случилось с остальной командой, почему не осталось а живых больше никого? Об этом рассказал кочегар, чудом оставшийся в живых.
Люди все еще не решались оставить судно в таком, уже критическом, состоянии, но, когда в разрывах пурги увидели вдали наш плот, это придало им решимости. Вывалили шлюпку и притравили ее до фальшборта. Люди сели в нее. Ходовые лопаря были взяты на шлюпку. Судно стремительно качалось. Когда все сели, начали травить лопари, шлюпка сильно ударилась о борт и разломилась пополам. Люди оказались в бушующем океане. Несколько человек, оставшихся в живых, недолго смогли продержаться. Бесконечно идущие ледяные волны поглотили их.
Не все сели в шлюпку. Но борту остались капитан Москаленко и кочегар, который рассказал мне о последних минутах описанной трагедии.
Когда шлюпка была разбита и часть команды погибла на глазах у капитана, он и кочегар решили спасаться на деревянной сходне, которая лежала поперек судна около третьего трюма у спардечной надстройки. Сходня громоздкая, тяжелая, и они долго возились с нею. А в это время волны уже гуляли на спардеке. Капитан и кочегар все пытались вытащить сходню и не заметили, как подошла громадная волна, обрушилась на кормовую палубу... Сходню разбило и разметало. Капитан остался под толщей воды у спардека. Судно шло ко дну, увлекая за собой все, что можно, в том числе капитана и кочегара.
Уже под водой кочегар почувствовал сильный удар в голову - это было бревно, которое из водоворота вышвырнуло его на поверхность. В беспамятстве он подхватил и зажал два деревянных бруска, с которыми его и подняли на борт.
А ссылки, конечно, нет. Дай, думаю, поищу по интернету.[Нашёл.]
Это картина художника Анатолия Иовича Дехты, называется "Парусник".
Дехта взялся за кисть, как пишут, только в возрасте 58 лет. Репродукция ОТСЮДА, здесь же и краткие сведения о художнике. И упоминание о пароходе "Тымлат". Только название парохода написано "Тимлат", поскольку взято из книги на украинском языке (Поликарп Шабатин. На крыльях дружбы. Путевые записки. 1979.) "Анатолій Іович на хвилину примовк, його суворе лице аж посмикувалося від хвилювання. Він знову пережив те, що з ним сталося тоді. ... «От тобі й тихий Анатолій Іович Дехта!» - подумав я".
Но Анатолий Иович, человек талантливый, и сам описал гибель "Тымлата". Журнал «Морской флот», 1975, № 5, Сс. 71-75.
(В сети нашлось в формате"дежавю", все ли ошибки распознания я выловил, не уверен. Подсказывайте.)
А. ДЕХТА, капитан дальнего плавания
Рассказ-быль
Как-то довелось мне жить в гостинице Холмска в ожидании подхода судна, на которое я получил назначение. В соседнем номере проживал капитан-наставник Сахалинского морского пароходства Сергей Иванович Сидоров. Я знал его еще до войны, когда он плавал помощником капитана, но сейчас мне показалось, что он меня не помнит.
Однажды вечером Сергей Иванович пригласил меня на семейный чай. В беседе время прошло незаметно, и, казалось, все было пересказано. Вдруг Сергей Иванович поднимает подстаканник и показывает гравировку. Там было каллиграфически написано: «Старшему помощнику капитана п/х «Киев» Сидорову С. И. в память за наше спасение - от экипажа п/х «Тымлат», 12 января 1944 года».
Сергей Иванович не подозревал, что рассказывает мною лично пережитое в то страшное утро 12 января, когда экипажу парохода «Киев» удалось вырвать нас, погибающих, из волн бушующего океана.
Впоследствии во Владивостоке я от имени всех спасенных вручил капитану и старпому парохода «Киев» именные подстаканники.
Сергей Иванович был крайне удивлен, что я и есть тот спасенный. о котором он начал было свой рассказ. Теперь уже я продолжил начатое им воспоминание о трагедии, постигшей пароход «Тымлат» и его команду.
Шел третий год Великой Отечественной войны. Фашистские полчища под ударом советских войск отступали. Уже была разгромлены вражеские группировки под Сталинградом, на Курской дуге, освобожден Киев, колебалась почва под ногами фашистов у стен Ленинграда. Шли успешные наступательные бои наших войск на всех фронтах. Но враг был еще силен, война продолжалась, и девиз «Все для фронта, все для победы» был смыслом нашей жизни. Моряки торгового флота совершали длительные океанские переходы с грузами для фронта через вражеские коммуникации. Много судов не пришло в порты назначения, много моряков осталось навечно в пучине морской.
Но суда должны ходить, и они ходили, доставляя грузы для фронта. В этих условиях судно любого тоннажа представляло огромную ценность
Пароходу «Тымлат» и большей части его команды не довелось дожить до конца войны, он погиб при переходе на ремонтную базу, унеся с собой 38 жизней.
А было это так. Летом 1943 года «Тымлат» при аварии получил пробоину левой скуловой части. Пробоина силами завода была временно заделана, и судну предстоял переход из Владивостока в Ванкувер на ремонт.
В конце 1943 года перед выходом в рейс меня назначили на «Тымлат» боцманом. На переход требовалось принять в трюмы груз - балласт - руду. Поскольку скула первого трюма была повреждена, то в первый трюм груз не брали. Во все остальные три трюма было принято по 600 тонн руды.
Приняв полный бункер угля и другого снабжения, под новый, 1944 год судно снялось в рейс.
На следующий день меня вызвал капитан. Когда я зашел к нему в каюту, то был приятно удивлен - это же Марко (как мы его звали за глаза когда-то, когда он был еще третьим помощником капитана на «Ангарстрое»). Да, это был Марк Сергеевич Москаленко. Прибыл он на судно перед самым отходом, поэтому я его раньше не встречал. Вид у него был болезненный, усталый, он еще не окреп после воспаления легких и чувствовал себя плохо.
- А я вот просматриваю судовую роль и вижу твою фамилию, вот и решил посмотреть на тебя.
Говорил он тихо, баском, с плавным украинским акцентом, изредка покашливая. Глядя на него, я искренне ему посочувствовал.
- Зачем же вы в таком состоянии пошли в рейс?
Марк Сергеевич посмотрел мне в глаза и пробасил:
- Людей нет, нет капитанов, нужно идти. Сейчас везде трудно.
Он, действительно, имел все основания не идти в море. Но Марк Сергеевич коммунист, человек долга. Как бы в подтверждение правильности своего решения, он сказал:
- А на фронте разве легче? Разве легче раненым лежать под грохот артиллерийской канонады?!
Мне нечего было возразить, он был прав.
Переход из Владивостока через проливы Лаперуза и Первый Курильский проходил при благоприятных гидрометеорологических условиях. Первые дни оправдывал свое имя и Тихий океан, он был спокоен и приветлив. Справа простирались его безбрежные просторы, освещенные щедрыми лучами солнца. Слева - сизые берега Камчатки, в глубине которых за многие десятки миль красовались белоснежные вершины многочисленных вулканов. А на небосводе ни облачка.
Мы любовались этими сказочными красотами, и каждый из нас строил свои жизненные планы. Но бывалые моряки знали, что такое чарующее затишье, прозрачность воздуха и необыкновенная дальность видимости в этом районе - предвестники грозных штормов.
И действительно. 8 января утро выдалось хмурым. Небо затянуло серой пеленой. Океан помрачнел, приняв окраску небосвода. Ветер от северо-запада начал крепчать и к вечеру достиг 6 баллов. Скорость снизилась до 5 узлов.
К утру следующего дня ветер усилился до 8 баллов.
При утренних контрольных замерах в льялах трюма № 1 обнаружили поступление забортной воды. Когда вскрыли трюм, то вода уже плескалась по днищевому настилу. С левого борта насосы не брали, поэтому был объявлен аврал, и ведрами стали таскать воду из левых льял в правые, откуда насос еще успешно откачивал. Затеи залили дефектные левые льяла цементом и в отдельных местах поставили цементные ящики. Тем временем механики принимали меры по ремонту осушительной системы.
Однако при качке и вибрации судна цементные ящики разрушались и размывались под напором забортной воды. И хотя теперь насосы работали исправно, они не успевали откачивать воду.
Чтобы предотвратить попадание щепы в трубопровод, весь деревянный настил, лючины льял, рыбинсы сняли и подняли на твиндек. Вода заметно прибывала, и к вечеру четверть трюма была уже заполнена. Судно получило значительный дифферент на нос, стало плохо управляться, машина работала с перебоями. К полуночи ветер достиг 9 баллов. Судно испытывало стремительную смешанную качку, все тяжелее всходило на волку, и под действием волнения и ветра его уносило в океан. Надвигалась опасность. Все средства и возможности для предотвращения затопления первого трюма были использованы. однако безуспешно А нарастающий шторм грозил более серьезными последствиями. Предвидя это, Марк Сергеевич собрал ночью совет, на котором было решено при первой возможности снять лишних людей на пароход «Выборг», шедший к нам на помощь.
Ветер до 9 баллов с пургой развил волнение, вода не сходила с носовой палубы, дифферент увеличился, винт оголился. Судно не управлялось. Готовились принять буксир. С носа буксир нельзя при пять, так как на носовой палубе гуляла волна, и тогда решили заводить брагу с кормы. К утру 10 января все было готово для высадки людей и приема буксира.
Невдалеке появился «Выборг», и вскоре, то скользя по склону волны, то подымаясь по ее крутизне, к нам направился мотобот. Мотоботом мастерски управляла старпом Евгения Петровна Горленко. Но подойти к борту для снятия людей при таком волнении было нельзя. Тогда мы передали на бот проводник для буксира, и он ушел. Работали с подъемом, и вот буксир уже выбран и закреплен. Передан сигнал, и «Тымлат», повинуясь силе буксировщика, плавно последовал за ими. Мы разошлись погреться. переодеться и позавтракать. Довольные успешным завершением работы, решили отдохнуть. Но отдыхать не пришлось - лопнул буксир. Пока выбирали оборванный буксир, ветер снова начал усиливаться, пошли снежные заряды, видимость уменьшилась до предела. Суда разошлись на безопасное расстояние (к этому времени к нам подошел еще и пароход «Киев»).
Качка все возрастала, дифферент увеличивался. С мостика велось постоянное наблюдение за закрытием трюмов. И вот. когда схлынула вода, заметили, что брезент первого трюма подорван. Необходимо заклинить, ибо следующая волна вскроет весь трюм и тогда произойдет непоправимое.
Сейчас все внимание боцманской команды было направлено только на этот участок. Мы разбились на две группы по пять человек. И теперь по очереди, до конца этих тревожных дней, без устали будем выполнять одну и ту же работу по пояс в ледяной воде, рискуя быть смытыми за борт - клинить и клинить носовые трюмы.
К полудню ветер стих. пурга прекратилась, и только знакомая уже нам мертвая зыбь продолжала свой ритм.
Носовая палуба освободилась от воды. Когда вскрыли лючину первого трюма, он оказался заполненным водой на уровне забортной. Проникнув через лаз-люк во второй трюм, мы увидели, что поперечная носовая переборка получила прогиб. Заклепки были расшатаны, а многие срезаны, вода поступала в трюм. Насос из второго трюма не брал, осушительная система оказалась забитой мелкой спрессованной рудой, и машинная команда занялась очисткой этой системы. Такое положение вызывало дополнительную тревогу, так как наличие водотечности переборки в условиях штормовой погоды, аварийного состояния трубопровода и насосов приведет к заполнению второго трюма водой, и тогда гибель судна неизбежна.
Многие об этой угрозе не подозревали. однако она надвигалась. Капитан требовал пресечения всяческих панических слухов. Когда я зашел в кормовые помещения, то там царило полное спокойствие, каждый занимался своими личными делами. Я позавидовал такому спокойствию, у меня же самочувствие было просто скверное, мне еще до войны довелось пережить подобную аварию, едва не закончившуюся гибелью судна.
Капитан вызвал меня и спросил о настроении команды. Когда я доложил, он, видимо, остался доволен. Здесь же мне было приказано готовить буксир с носа - к нам шел «Киев».
С трудом по обледенелой палубе мы добрались до полубака. Якорь отсоединить было нельзя, его скоба находилась в клюзе. Соединительные скобы разобщить не удалось. Тем временем «Киев» уже подошел и был готов подать буксир. Выход один - крепить буксир за якорную скобу. Для этого вытравили якорь под клюз, и теперь нужная нам скоба находилась еще ближе к воде. И вот на эту крайне опасную работу вызвался отличный матрос, физически крепкий и смелый - Вася Александров.
Первый заход «Киева» для подачи буксира оказался неудачным. У нас было время подготовить нашего смельчака к забортным работам. Мы надежно обвязали его страховочным концом, и он стоял а ожидании приема буксира. «Киев» зашел с наветренного борта и выпустил проводник на бочке, который удачно приняли. Выбрали буксир. Когда появился огон и набрали слабины, Вася по штормтрапу метнулся за борт, удерживаемый страховочным концом. Ему подали скобу с деталями и инструментом. И тут произошло то, что мы ожидали и к чему были готовы. Как только он приготовился заложить скобу в огон и соединить с якорной скобой, подошла крупная волна, и Вася оказался под водой. Мы с ужасом смотрели, как он, собравшись в комок и не отпуская поданной ему скобы, выжидал прохода волны. Когда же она прошла. Вася, как ни в чем не бывало занялся соединением буксира с якорем.
Эта работа заняла немало времени, и поэтому ему пришлось несколько раз окунаться в ледяную купель. Когда все было сделано, мм дружно выхватили Васю из-за борта, но он не пошел греться, а стал помогать нам. Вытравив около двух смычек каната, передали на «Киев», что буксир закреплен, можно буксировать. Как только судно пришло на буксир, мы. довольные выполненной работой, убежали греться. И опять отдыхать не пришлось - опять лопнул буксир. Мы мигом оказались на баке - здесь вместо добротного буксира на поверхности воды трепался его обрывок. Теперь уже не было буксиров ни на «Выборге», ни на «Киеве». С северо-запада на двигались мрачные тучи. Ветер начал свежеть. небо заволокло свинцовой пеленой. появились снежные заряды. В разрывах между туч на мгновение мелькал бледный серп луны. Он показался раз, другой и затем скрылся надолго. Океан и небосвод слились воедино, исчез горизонт. На судне включили прожекторы и другие палубные огни. Надрывно гудел судовой свисток, ему вторил ветер в снастях.
Мы резали лючины и готовили клинья. Каждому матросу был вручен молоток, чтобы по первому сигналу бежать на носовую палубу и заклинивать трюмы, а вахтенный помощник должен был смотреть за движением волны и при угрозе давать сигнал об опасности.
К матросам пришел повар Заремба, который с жадностью выслушивал каждого о том, что касалось нашего положения. Появлялись другие члены экипажа, не услышав каких-либо тревожных сведений, уходили, затем снова возвращались, чтобы узнать новости. К нам пришел второй помощник Дмитрий Музыченко и рассказал, как ему довелось спасаться на плотах. Он похвально отозвался об этих спасательных средствах. Однако всем нам они казались ненадежными, то ли дело - шлюпка.
На сей раз нашу беседу прервал вахтенный матрос, сообщив, что брезент первого трюма подорван и что капитан приказал заклинить трюм. Четыре матроса и плотник выбежали к спардечному трапу, идущему на носовую палубу.. и остановились: шел громадный вал. обрушивший массу воды на палубу. Последовал сигнал с мостика «разбегайся». Матросы, казалось, были уже в безопасности, но волна все же настигла их. Ребята прибежали на камбуз мокрые, с них лилась вода. В одежде прижимались к раскаленной плите, и вмиг паром заполнился камбуз. К следующему выходу готовились мы. Ждать долго не пришлось, мы повторили такую же работу. И так всю ночь мокрые, согретые лишь собственной распаренной одеждой, несчетное число раз вступали в единоборство со штормом.
Утро 11 января было мрачным, океан не унимался, ему придавал силы свирепый ветер с пургой. Вокруг судна висела морская пыль. Охрипший судовой свисток беспрерывно подавал сигналы, хотя вряд ли кто на других судах мог его услышать, находясь даже в непосредственной близости. Судно имело крен на правый борт до тридцати градусов, при дифференте на нос около четырех метров. Капитан собрал командный состав и дал все необходимые распоряжения по борьбе за живучесть судна, а также на случай его оставления. При этом он еще раз предупредил о необходимости пресекать всякие панические слухи. Но, несмотря на серьезность обстановки, паники, действительно, не было, хотя уже каждый понимал сложность нашего положения.
Пища на камбузе не готовилась, да и ни и чему она, аппетит покинул нас. Кто хотел, мог пользоваться холодными продуктами, которые находились здесь же в неограниченном количестве. Камбуз стал как бы штабом спасательных операций, и каждый, кто подходил, хотел услышать здесь только обнадеживающие новости, однако хорошего ничего не предвиделось.
День прошел в тревожном напряжении и самоотверженном труде как палубной, так и машинной команд. Когда в одни из последних выходов, выбрав момент, пробрались к первому трюму, то обнаружили, что лаз-люк (для первого и второго трюмов) вскрыт. Мы увидели сильное поступление воды во второй трюм через разрывы в поперечной переборке и через отверстия срезанных заклепок. Заклинив нарушенные участки, о состоянии второго трюма доложили капитану. Но что-либо сделать для предотвращения разрушения поперечной переборки и устранения ее водотечности не представлялось возможным. К тому же осушительная система трюма номер два вышла из строя.
Старший механик, он же парторг судна, Сидоренко вот уже третьи сутки не выходил из машины, руководил аварийными работами, в которых участвовала вся машинная команда. Все, что можно было сделать, старший механик сделал, а теперь он был беспомощен что-либо изменить. Механизмы замолкли. Работали только котлы. Стармех с горечью смотрел на мертвые механизмы и тягостно ощущал непривычную тишину в сердце корабля - машинном отделении, частью которого он был сам.
Солнце, видимо, уже зашло. Заметно потемнело. На камбузе собирались обеспокоенные люди Теперь они говорили о средствах и возможностях спасения. Большинство отдавало предпочтение шлюпкам, но второй помощник настойчиво пропагандировал хорошие качества плотов. Некоторые призывали не спешить с выбором средств, надеясь на улучшение погоды и подход спасателей. Прошло немного времени после очередной нашей вылазки, как меня вызвал на мостик капитан и с тревогой в голосе сказал:
- Смотри, что делается, а заклинивать надо. Только вы, матросы, можете продлить жизнь судну и всем нам.
Там, куда он указал, бушевали волны, между фальшбортами и комингсами трюмов бурлила вспененная вода, угол брезента второго трюма выдернут из-под шин.
Первый трюм почти наполовину вскрыт. Плоты, находившиеся между первым и вторым трюмом, сбиты.
Нужно скорей заклинить второй трюм. Выбрав момент, мы группой из десяти человек кинулись к трюму, каждый на свой, .заранее определенный. участок. Брезент был заправлен, и тут последовал сигнал «разбегайсь». Не все успели убежать. Все тот же Вася был накрыт волной и, вцепившись в размотанные на палубе тросы, мотался под толщей воды. Присутствие духа спасло его.
К ночи ветер достиг ураганной силы. Нос судна почти все время в воде, работать на носовой палубе стало невозможно. Первый трюм полностью вскрыт. Волны поспешно уносят лючины за борт. Второй трюм, видимо, интенсивно заполняется водой, так как дифферент увеличивается.
Мы были на камбузе, когда раздался треск и грохот на ботдеке. Когда поднялись туда, то бота уже не было, а болтались лишь его снасти и детали. Сбит и левый плот на спардеке. Теперь остались из спасательных средств только шлюпка и плот с правого, подветренного борта.
Шла вторая половина кошмарной ночи с 11 на 12 января. Все чаще вершины волн достигают ботдека, а средней частью слизывают все на спардеке. Старший механик доложил капитану, что в кочегарке и машине вода вышла на плиты, насос не успевает откачивать Капитан созвал всех командиров и здесь же приказал: радистке перейти на аварийную передачу, старшему механику травить пар из котлов. Гибель судна стала неизбежной. Освещение погасло, прекратился хриплый звук судового свистка. Судно погрузилось в кромешную тьму, лишь очаг на камбузе указывал на то, что жизнь на судне пока есть. Вместо ходовых огней и свистка вступила в действие артиллерия. Начальник военной команды, обаятельный Саша строчил трассирующими из эрликона, а на корме его помощник вторил ему из пушки. В эфир полетели SOS... SOS... SOS... и примерные наши координаты.
Вся команда сгруппировалась около камбуза и все еще продолжала жить надеждами, но судьба судна была предрешена. Сейчас каждого из нас тревожил вопрос, на чем спасаться. И если даже удастся сесть в шлюпку или плот, то сколько мы сможем продержаться в этой непроглядной тьме бушующего океана, без надежды на затишье.
Удары воли, судорожное поскрипывание корпуса, вой ветра и грохот канонад действовали удручающе. Рация, истощившая питание, замолкла. Настал тот момент, когда экипаж, использовав все возможные средства для спасения судна, может оставить судно.
Марк Сергеевич уже не глядя, как прежде, на носовую палубу и бушевавшие на ней волны, обращаясь к собравшимся, тише и медленнее обычного распорядился прекратить стрельбу, поблагодарил всех за службу и чуть дрогнувшим голосом произнес свое последнее распоряжение: экипажу оставить судно, всем надеть нагрудники, спасаться, кто как может. «Прощайте, товарищи» - его последние слова к нам. Он проводил всех до дверей, а сам остался в рулевой рубке.
У камбуза собралась вся команда, которой было передано последнее распоряжение капитана оставить судно. К месту сбора не пришли женщины. Их обнаружили на ботдеке. под радиорубкой. Девушки обнялись и плакали. И как ни пытались их уговорить, они умоляли оставить их.
Настал тот момент, когда нужно было правильно распорядиться собой, своей жизнью, а как это сделать, где оно, это правильное решение? И потому люди были в нерешительности, пока не последовало повторное распоряжение капитана оставить судно. Человек пятнадцать остались около плота, это была, в основном, палубная команда, военные и повар. Ну, что делать? Как быть? Куда прыгать я такую темень и морозный ветер с колючей пургой, в бушующий океан, готовый поглотить нас при первом шаге за пределы борта. Выхода нет, нужно решаться. И вот плот сбит, на миг он задержался на вершине подошедшей волны, чуть ниже спардечной палубы. В это мгновение три человека прыгнули на него, и плот словно провалился в бездну, затем также стремительно появился в прежнем положении на уровне палубы, и еще пять человек стали его пассажирами. На палубе нас осталось человек шесть, когда плот был подброшен волной несколько выше и дальше, чем прежде. Нужно было подтянуть плот к борту, но на таком волнении это оказалось нам не под силу. Вынуждены были закрепить фалинь, чтобы рывком на зыби его поднесло к борту. Хотя при рывке фалинь лопнул, плот удачно поднесло к борту, но значительно ниже палубы, и нам пришлось прыгать наугад. К счастью, обошлось все благополучно, если не считать, что я немного промахнулся, но благодаря дружным усилиям ребят оказался все же на плоту.
Нас начало уносить вдоль борта к носу, где мы рисковали быть заброшенными на палубу, которая была сплошь залита водой, а на поверхности ее в бешеном темпе носились лючины, брезенты, скрежетали и громыхали изуродованные стрелы и трапы. Все это смывалось за борт. Когда плот находился на подошве волны, этот хлам швыряло нам вдогонку. Мы благополучно миновали границы судна и теперь остались наедине со страшной стихией.
На плоту нас оказалось одиннадцать человек: второй и третий помощники, я, пять матросов, два военных матроса и повар.
Плот при таком сильном волнении вел себя прекрасно. Даже на самом гребне волны, когда казалось. что его обязательно опрокинет. плот находил нужное положение. и только вихревые языки холодной воды окатывали нас. Мы сидели почти по пояс в воде и жадно вглядывались в непроглядную мглу в надежде обнаружить какое-либо спасательное судно. Сейчас нужна только выдержка. А насколько этой выдержки хватит? Ноги от ледяной воды ноют. Вода проникает через одежду, тело остывает. Сидеть без движений нельзя. Заставляем друг друга двигаться, растираться. Одежда покрывается льдом.
Прошло некоторое время, и стало светлее, пурга ослабела. Местами появились просветы, и вскоре стала видна вспененная водная поверхность Немного спустя еще посветлело, и вдали мы увидели стелящийся дым парохода. А еще чуть позже, когда видимость стала достаточной, при взлете плота на вершину волны мы успевали рассмотреть наш «Тымлат» с высоко поднятой кормой. С болью всматривались мы в покинутое судно.
Прошло еще немного времени, и стало видно, что спасательное судно движется в нашем направлении. Но вряд ли оно заметит нас в этом водовороте.
Время тянулось медленно. У людей появились признаки обморожения.
Пароход медленно приближался, это был «Киев». Мы, чем могли, махали, пытаясь привлечь его внимание. Наконец судно рядом, но как перебраться на него при таком волнении? Волны заходят на борт судна, и его команда при спасательных работах рискует быть смытой за борт. Но люди готовы выхватить нас. и для этого они были вооружены всем необходимым. Плот мотало. Мы то проваливались и видели только мачты и трубу судна, то смотрели свысока на его палубу. Минуты казались вечностью. Мы сближаемся, волна стремительно несет нас на борт, плот как бы зависает над бортом судна, но его уносит в сторону для нового броска. И так повторялось много раз, прежде чем нас по одному выхватили с плота.
Судовому врачу пришлось немало потрудиться для оказания помощи всем нам. Мы спасены. Теперь «Киев» направился к «Тымлату». Когда до последнего осталось около мили, он вдруг поднял корму еще выше, стал почти вертикально и начал стремительно погружаться. Вот уже скрылась труба и средняя надстройка. Последовал выхлоп клуба рыжей пыли из третьего, а затем четвертого трюмов, полетели вихрем лючины, брезенты, судорожно задвигался гребной винт, и судно скрылось в пучине океана. На месте гибели продолжали всплывать предметы. Людой не было видно.
Вдруг с мостика заметили поблизости плавающего человека. Искусно маневрируя, «Киев» подошел к нему, и, когда ближайшая волна подбросила его к борту, команда выхватила человека из воды. Это был кочегар. Зажав два бревнышка под мышками, он все не решался их выпустить. Немного поодаль был замечен еще человек. Поднять его удалось лишь после многих неудачных попыток. Он был без сознания и обморожен, и это время в двух метрах от судна на вздыбленных волнах, килем вверх, показалась половина шлюпки. На киле, распластавшись и держась за обломки бортов, иногда взмахивая рукой, проплывал начальник военной команды Саша. Его накрыло волной, раз, другой, еще раз, и больше Саши не стало.
Осмотрев район гибели «Тымлата» и не обнаружив больше людей, «Киев» дал три длинных гудка, приспустил флаг и лег курсом на бухту Ахамтен (Русскую), где группировался караван судов для следования во Владивосток.
А спустя несколько дней, по прибытии во Владивосток, в присутствии всех нас - 13 спасенных, я преподнес капитану и старпому «Киева» подстаканники, о которых зашла речь в гостинице за чаем.
Что же случилось с остальной командой, почему не осталось а живых больше никого? Об этом рассказал кочегар, чудом оставшийся в живых.
Люди все еще не решались оставить судно в таком, уже критическом, состоянии, но, когда в разрывах пурги увидели вдали наш плот, это придало им решимости. Вывалили шлюпку и притравили ее до фальшборта. Люди сели в нее. Ходовые лопаря были взяты на шлюпку. Судно стремительно качалось. Когда все сели, начали травить лопари, шлюпка сильно ударилась о борт и разломилась пополам. Люди оказались в бушующем океане. Несколько человек, оставшихся в живых, недолго смогли продержаться. Бесконечно идущие ледяные волны поглотили их.
Не все сели в шлюпку. Но борту остались капитан Москаленко и кочегар, который рассказал мне о последних минутах описанной трагедии.
Когда шлюпка была разбита и часть команды погибла на глазах у капитана, он и кочегар решили спасаться на деревянной сходне, которая лежала поперек судна около третьего трюма у спардечной надстройки. Сходня громоздкая, тяжелая, и они долго возились с нею. А в это время волны уже гуляли на спардеке. Капитан и кочегар все пытались вытащить сходню и не заметили, как подошла громадная волна, обрушилась на кормовую палубу... Сходню разбило и разметало. Капитан остался под толщей воды у спардека. Судно шло ко дну, увлекая за собой все, что можно, в том числе капитана и кочегара.
Уже под водой кочегар почувствовал сильный удар в голову - это было бревно, которое из водоворота вышвырнуло его на поверхность. В беспамятстве он подхватил и зажал два деревянных бруска, с которыми его и подняли на борт.