про линию красоты
У Прохожыго чудесные фотографии детей в океанариуме, играющих сквозь стекло с тюленем - подводные дети Эгле и Жильвинаса в сказочном морском чертоге, задолго до выхода на сушу, злобной завистливой родни без лучика света в душе, пыток, предательства, кровавого моря и одревеснения в лесу; но я предан духам огня и воздуха, хотя и слеплен из печального пепла, и мне на память приходит другая группа детей - из сада аббатства Треско.
Сад я любил ещё заочно, по искренне восторженным рассказам более состоятельных и потому более выездных коллег: когда мне перепала британская виза, я туда поехал - буквально на край земли, в аэропорт корнуольской деревни Land's End, откуда летит кукурузник ещё дальше, further west thаn west, beyond the lаnd: а потом надо было ещё и плыть, а на паром я опоздал, и суровые морские мужики в гавани мне объясняли, что теперь до вечера, а как же дивный сад, у меня больше не будет такого шанса в жизни? в итоге я плыл до садового острова на морском такси, а мужики всё крутили пальцами у виска или как там у корнцев принято при виде конченого явно не богатого ебаната из третьего мира, готового при этом легко грохнуть приличную даже для них сумму на легенду о красоте.
Но сад правда был хорош - был и есть: тогда же особенно, потому что в тот предпоследний зимний день всегда ветреного атлантического архипелага в нём не было ни души, кроме фазанов и садовников, кассы были закрыты и даже ящик для пожертвований убран от дождя, а вход открыт.
Я уже не помню, были ли Дети Треско мгновенным эстетическим электрошоком, или наоборот, сначала не понравились, показались сперва грубой земной стороной, Синюшкой беззубою бабкой; но теперь-то они у меня в памяти своим эльфическим духом, солнцем и морским ветром, идеальной s-образной летящей кривой позвоночника тонкой и звонкой девочки из истории крапивина и набокова здорового человека, а не этих курильщиков бог знает чего: их прототипы выросли, состарились и умерли, а они всё парят в бесконечном счастливом прыжке среди захлёбывающихся радостными цветами дориантесов, агапантусов, агав, и европейские пчёлы жужжат в жёлтых соцветиях южноафриканских протей.
Сад я любил ещё заочно, по искренне восторженным рассказам более состоятельных и потому более выездных коллег: когда мне перепала британская виза, я туда поехал - буквально на край земли, в аэропорт корнуольской деревни Land's End, откуда летит кукурузник ещё дальше, further west thаn west, beyond the lаnd: а потом надо было ещё и плыть, а на паром я опоздал, и суровые морские мужики в гавани мне объясняли, что теперь до вечера, а как же дивный сад, у меня больше не будет такого шанса в жизни? в итоге я плыл до садового острова на морском такси, а мужики всё крутили пальцами у виска или как там у корнцев принято при виде конченого явно не богатого ебаната из третьего мира, готового при этом легко грохнуть приличную даже для них сумму на легенду о красоте.
Но сад правда был хорош - был и есть: тогда же особенно, потому что в тот предпоследний зимний день всегда ветреного атлантического архипелага в нём не было ни души, кроме фазанов и садовников, кассы были закрыты и даже ящик для пожертвований убран от дождя, а вход открыт.
Я уже не помню, были ли Дети Треско мгновенным эстетическим электрошоком, или наоборот, сначала не понравились, показались сперва грубой земной стороной, Синюшкой беззубою бабкой; но теперь-то они у меня в памяти своим эльфическим духом, солнцем и морским ветром, идеальной s-образной летящей кривой позвоночника тонкой и звонкой девочки из истории крапивина и набокова здорового человека, а не этих курильщиков бог знает чего: их прототипы выросли, состарились и умерли, а они всё парят в бесконечном счастливом прыжке среди захлёбывающихся радостными цветами дориантесов, агапантусов, агав, и европейские пчёлы жужжат в жёлтых соцветиях южноафриканских протей.