про "ей там всё вырезали"
В нашем с Л. пустопорожнем чирикании обо всём на свете с его стороны регулярно всплывала почему-то тема мастэктомии - "а Анджелина Джоли вот удалила грудь". Никакой оценки этому не звучало даже в интонации, было что-то для него завораживающее в самом факте, так птички не могут отвести глаз от красных ягодок за стеклом; для него самого было немыслимо странно добровольно расстаться с частью своего тела, это было невозможно осознать, как факт исчезновения самосознания после смерти - как это меня не будет?
У меня к этому отношение совершенно другое; для Л., не знавшего биологических родителей, потерявшего детей в их младенчестве, тема семейной, наследственной болезни как семейного проклятия была нерелевантна; а чувство вины, ненависть к себе и стремление наказать себя, нанести себе вред было слишком тотальным, цельным, чтобы концентрироваться на чём-то отдельном, резать себе руки, например, как любила неблагополучная часть уже моего поколения; это не наш метод, есть другое решение, интереснее морить себя голодом, одеваться в продуваемое всеми ветрами рваньё и ни при каких обстоятельствах не лечиться у врачей.
Коллеги-зоологи любят говорить, что мелкие теплокровные, мыши там и воробьи - организмы, в общем-то, одноразовые, не рассчитанные на восстановление после болезней; рано созреть, быстро размножиться и помереть от какого-нибудь насморка, ваше индивидуальное тело не представляет никакой ценности, даже если конкретно ваши птенцы погибли или не смогут размножаться. Я, при схожих линейных размерах, тотемически происхожу от каких-то других тварей, медленно, из года в год, растущих, выживающих в каких-то нищих, безжизненных, экстремальных условиях, с огромными промежутками между поколениями, за которые целая череда воробушков успевает навсегда отмелькать. Нас же мало, как вымирающих пустынных ящериц или черепах, каждая особь ценна, наше тело с сознанием внутри - всё, что у нас есть, и в переселение душ мы не верим.
Мне немного жутковато наблюдать, как мысль об удалении всей половой системы из подобия детских мазохистских мечтаний о суициде или членовредительстве, привлекательных тем, что не будут никогда реализованы - превращается с возрастом во всё более разумное и оправданное решение. Отца продиагностировали, увы, слишком поздно для того, чтобы удалять простату; вот так часть тела, неотъемлемая, но ненужная, неиспользуемая, забытая, становится вдруг тикающей бомбой, источником страха, чем-то чуждым.
А статус кастрата вдруг становится социальной маской, которую хочется примерить, как пенсионерского кроя пальто, боты "прощай, молодость" - может быть, это свобода? Может быть, наконец-то на бесконечные трамвайные вопли социума "фи, а ещё мужчина!" можно будет спокойно и легально отвечать - нет, уже не мужчина?
У меня к этому отношение совершенно другое; для Л., не знавшего биологических родителей, потерявшего детей в их младенчестве, тема семейной, наследственной болезни как семейного проклятия была нерелевантна; а чувство вины, ненависть к себе и стремление наказать себя, нанести себе вред было слишком тотальным, цельным, чтобы концентрироваться на чём-то отдельном, резать себе руки, например, как любила неблагополучная часть уже моего поколения; это не наш метод, есть другое решение, интереснее морить себя голодом, одеваться в продуваемое всеми ветрами рваньё и ни при каких обстоятельствах не лечиться у врачей.
Коллеги-зоологи любят говорить, что мелкие теплокровные, мыши там и воробьи - организмы, в общем-то, одноразовые, не рассчитанные на восстановление после болезней; рано созреть, быстро размножиться и помереть от какого-нибудь насморка, ваше индивидуальное тело не представляет никакой ценности, даже если конкретно ваши птенцы погибли или не смогут размножаться. Я, при схожих линейных размерах, тотемически происхожу от каких-то других тварей, медленно, из года в год, растущих, выживающих в каких-то нищих, безжизненных, экстремальных условиях, с огромными промежутками между поколениями, за которые целая череда воробушков успевает навсегда отмелькать. Нас же мало, как вымирающих пустынных ящериц или черепах, каждая особь ценна, наше тело с сознанием внутри - всё, что у нас есть, и в переселение душ мы не верим.
Мне немного жутковато наблюдать, как мысль об удалении всей половой системы из подобия детских мазохистских мечтаний о суициде или членовредительстве, привлекательных тем, что не будут никогда реализованы - превращается с возрастом во всё более разумное и оправданное решение. Отца продиагностировали, увы, слишком поздно для того, чтобы удалять простату; вот так часть тела, неотъемлемая, но ненужная, неиспользуемая, забытая, становится вдруг тикающей бомбой, источником страха, чем-то чуждым.
А статус кастрата вдруг становится социальной маской, которую хочется примерить, как пенсионерского кроя пальто, боты "прощай, молодость" - может быть, это свобода? Может быть, наконец-то на бесконечные трамвайные вопли социума "фи, а ещё мужчина!" можно будет спокойно и легально отвечать - нет, уже не мужчина?