про голубей и бунты (начало)
Вспомнил я про это, когда гражданин Вилат, завтракая, рассеянно крошил рогалик и ни с того ни с сего расхохотался.
- Поделись смешинкой! - потребовала гражданка Эжени. А если Эжени чего-то пожелает, то непременно добьется. И Вилат стал объяснять
- Наше путешествие уже подходило к концу. Был солнечный осенний полдень. От всех впечатлений и долгой ходьбы по городу мы утомились немного и проголодались, и обосновались в кафе, что против Мариацкого костела - там широ-окая площадь, торговые ряды, большая толпа, а люди спокойно едят и пьют на улице, и не считается, что это неприлично. Не успел я отломить кусочек, вдруг налетел голубь и выхватил булочку! И почему у меня - вокруг сидело столько человек!.. Вам смешно! А я - я, во-первых, не могу ударить животное, даже если оно так себя ведет. Во-вторых, видели бы вы тамошних голубей, какие они жирные и наглые! не ждут, не просят, а из рук вырывают... Все вокруг засмеялись... и я тоже. Прямо на брусчатке для них стоят огороженные домики и поилки, и дворник убирает постоянно за ними... Мне вспомнилось, как Мерсье в "Картинах Парижа" говорит про городских голубей... "А вот в Богемии к голубям совсем другое отношение! - сказал я вслух. - Помните, на Вышеграде?.." Один из туристов, когда гид предложила задавать вопросы, указал пальцем на двух львов, возлежащих на арке Таборских ворот, и спросил: "А почему у них в спине иголки?" Этот гражданин, между прочим, был старше нас с Антуаном, вместе взятых. Но если бы он не обратил внимания, мы бы и не заметили. Иголки - сказано очень мягко. Толстенные металлические штуковины, ими утыканы многие архитектурные памятники и скульптуры, чтобы птицы не садились. В бронзу гвоздей не вобьешь, конечно, но в Праге запрещено прикармливать голубей и воробьев. Как отличаются обычаи! А в Венеции, мы читали, существует целая корпора... целый биз... В общем, кормление голубей поставлено на коммерческую основу. "А кроме отношения к голубям, чем отличаются поляки и богемцы?" - поставил вопрос Антуан, когда мы уже разместились в дилиж... автобусе. Ах, ну, какая разница, как его называть?!.. И размышлениями над этим мы были заняты всю длинную дорогу до границы.
- Как он назовет автозаправку, интересно, - хмыкнул Камил.
Вилат услышал.
- Ах, как будто я не знаю, что эти дилижансы ходят на топливе! Я смотрел: нефть заливают в специальный бак, потом она сгорает в замкнутом объеме, а выделяющееся тепло двигает двигатель и еще дает электрический свет и нагревает чайник.
С победоносным видом он продолжал:
- А мы видели в Праге электрическую конку! Даже катались, и... Тоже вышло забавно. Эта конка, ну, трамвай, ходит очень аккуратно по расписанию...
- А я думал, по рельсам, - опять съехидничал Камил.
- А я думала - по маршруту, - добавила Лола.
- Если вам захотелось быть точными, - не растерялся Вилат, - он ходит по рельсам согласно маршруту в соответствии с расписанием.
- Не мешайте рассказывать! - возмутились в один голос Эжени и Бабетт.
Расшалившиеся Лола и Камил притихли.
- А расписание вывешивается на каждой остановке: номер маршрута, названия всех остановок и время, когда конка приходит. Очень удобно. Мы все изучили, сверились с картой и стали ждать. Подошел вагон. Свободный. Постоял и... пошел дальше. Мы в некотором недоумении, ждем. Появляется другой, и тоже наш. Остановился, постоял... и пошел дальше!.. На наше счастье, подошли люди. Тамошние. Мы сделали вид, что никуда не торопимся и прогуливаемся, и наблюдаем. Что бы вы думали?! Оказывается, надо было нажать на дверях кнопочку! Да-да, снаружи - кнопочку! Как у ворот дома - позвонить!.. А билеты, - продолжал Вилат, когда утихли взрывы смеха, - надо отмечать на машинке - компостере. Входишь в вагон, машинка пропечатывает время. С этой минуты ты можешь кататься на конке полтора часа. В любом направлении, но ровно полтора часа.
- А если мне ехать близко, - Бабетт даже лоб наморщила, - и я приеду раньше, чем пройдет полтора часа? Я должна буду еще кататься, пока время не выйдет?!..
Снова хохот.
- Просто ты потратишь пять лишних крон, а кататься тебя никто не заставит, - объяснил Антуан. - Местные знают точно, сколько им нужно времени, чтобы добраться до пункта назначения, и покупают билеты на сорок пять минут, на час - или проездной на целую неделю.
- Но это еще не все! - подхватил Вилат. - На другое утро мы собрались на экскурсию. А конка вовремя не пришла. Мы бы опять стояли в ожидании, но по дороге ехала красная полицейская карета, и в рупор громко объявляли, что на рельсах авария и ремонт займет какое-то время. И извинялись за доставленные неудобства! А по другую сторону улицы остановился автобус, и водитель позвал ехать с ним.
Довольный успехом своего драматизированного повествования, Вилат сделал паузу, и тут вмешался Бийо:
- Не начнешь ли с начала и по порядку?
Вилат открыл было рот, чтобы изречь ехидное что-нибудь на счет линейности мышления вообще и Бийовского в частности, но подключилась Эжени:
- Граждане, вы давным-давно обещаете предоставить отчет - и все отлыниваете. А мы тоже хотим знать, что там у них и как. Тем более Богемию никто из нас в глаза не видел, восточней Альп никто не
бывал.
Вилат посмотрел на ББ, ББ на Вилата, и оба посмотрели на Антуана, который пожал плечами; это могло означать и согласие ("не вопрос"), и сомнение ("а надо ли?").
- Требование справедливое, - сказал Мари-Жан. - И раз вы начали, Вилат, продолжайте. У вас талант рассказчика. А если слишком длинное повествование утомит вас, кто-нибудь из нас вас сменит.
Необходимость придерживаться некой последовательности Вилата охладила слегка и повергла в растерянность.
- По порядку... Сначала мы долго ехали... почти через всю Польшу... И под вечер приехали во Вроцлав. Мы успели увидеть только собор, памятник Яну Непомуцкому, а пока добежали до театра... - тут Вилат оглянулся, ища глазами Станиславу, - быстро стемнело, и ни сфотографировать, ни рассмотреть хорошенько было уже невозможно...
Потом мы гуляли на ратушной площади. Ну, конечно, мы очень устали, даже те, кто в этом не сознается ни по чем, и будто бы перестали так впитывать впечатления, как днем. Что ни говорите, а знать по рассказам, как Там, и быть Там, среди всех этих странных, неожиданных вещей, цветов, шума, - совсем не одно и то же. На площади было много людей, кафе под открытым небом. Люди пили кофе и пиво, неспешно прохаживались, разговаривали. Вдруг эту размеренность что-то нарушило. Сначала мы не поняли, что за звуки и почему людской поток устремился в одном направлении. И решили подойти ближе, завороженные необычной, диковатой, резкой музыкой. То есть, можно сказать, это был просто ритм, отбиваемый на каком-то ударном инструменте, но все-таки это была музыка.
Под стеной ратуши, в самой густой тени, танцевали два огня. Они выписывали в воздухе замысловатые фигуры, то налетая один на другой, то разбегаясь в стороны. В их танце чудились призыв и угроза, предупреждение и напоминание, и что-то древнее властно просыпалось в глубине души, что-то бесконечно-настоящее. И убежали куда-то прочь рекламный щит, и модные окна на фасаде зданий, и фонари, и автоматы для продажи мелких товаров. Только тревожный ритм барабана, только неистовое кружение огней, а над ними - сумрачная, уходящая вверх готическая стена, по которой скользят багровые отсветы.
Это после, когда глаза привыкли к резким переходам света и темноты, я разглядел, что факелы из толстого просмоленого каната, а жонглировала ими девушка, маленького роста и худенькая, как
отроковица. Другая помогала ей переносить с места на место ведро со смолой, тушить и зажигать факелы, и играла на барабане. В какой-то момент жонглерша опалила волосы,
но не прерывала выступления. У них была с собой круглая жестянка, в которую зрители бросали монеты и бумажные деньги.
"Они так бедны, что должны зарабатывать уличными представлениями?" - сорвался у меня вопрос. "Бедны? Да нет, просто подзаработать хотят на карманные расходы, а публике нравится", - отвечала гид беспечно. Ей лучше знать. Но отчего-то мне... мне было как-то неловко. И в то же время я понимаю, кажется, что... что так привлекает в этом шоу. То есть не понимаю, а... ощущаю...
В кафе тоже было тихо-тихо. Так же, наверное, как на ратушной площади теплой осенней ночью, пока звучал барабан и два огня на концах тяжелого каната вычерчивали древние знаки.
- А потом, - возобновил рассказ Вилат, немного медленней, - мы переночевали и утром пересекли границу Богемии. По пути нам показали костницу на Кутной Горе... - он смутился и посмотрел на девушек, словно прося извинения, - Это тоже достопримечательность, но... Словом, в конце тринадцатого века некий аббат Йиндржих привез горсть святой земли из Ершалаима и высыпал в монастырском некрополе, после чего все мало-мальски состоятельные жители из ближних и дальних окрестностей стремились, чтобы их похоронили там. По другой версии, монахи во время эпидемии чумы 1380 года собирали и погребали останки, которых было видимо-невидимо и до которых никому не было дела. Между прочим, нигде, кроме Богемии, нету такого количества "чумных столбов" ("Быть может, - вполголоса заметил ББ, - в этом проявляется какой-нибудь пережиток язычества..."), к тому же каждый уважающий себя городок или местечко старалось перещеголять соседей пышностью и оригинальностью своего столба!.. Так вот про костницу. Так или иначе, в монастыре образовался громадный оссарий. В 1784 году земли на Кутной Горе скупили князья Шварценберги - ой, что только они не скупили в тех краях! Некрополь и оссарий им не понравились, но надо же было хоть как-то соблюдать приличия, и они додумались поручить известному резчику по дереву, Франтишеку Ринту, сделать из костей... украшения для часовни. Герб, люстру, арки, и другое. У кого не слишком крепкие нервы, лучше не глядите картинку... Мне тоже сделалось дурно, и вообще, я считаю, это нехороший поступок.
- Какая разница, - отозвался Антуан, - лежать этим костям в оссарии или украшать собой часовню Шварценбергов.
- Это неправильно! - запальчиво повторил Вилат. Но, видимо, спор вокруг костницы у них уже состоялся, новых доводов не нашли ни тот, ни другой, поэтому Вилат умолк на несколько минут и вдруг выпалил:
- А мы видели Моцарта.
Это был уже второй наш день в Праге. Накануне мы изучили топографию, и воскресным утром, когда пражане мирно отдыхали, и непоседливые туристы еще не покинули свои гостиницы, отправились в путь. Усадьба Бертрамка стоит на довольно крутом холме. Узкая улица, которая ведет вверх от очень шумного и совершенно ин-дустри-ального перекрестка перед мостом через Влтаву, называется "Моцартова". Поворачиваешь, проходишь несколько метров, и ты уже в другом времени...
Первый раз Моцарт побывал у славян, которых потом очень полюбил, в 1767 году, но тогда он с отцом и сестрой жил в Оломоуце. А с Прагой он встретился вот каким образом: в декабре 1786 года в театре Ностица была с успехом показана его опера "Свадьба Фигаро", и в начале 1787 года руководство театра пригласило самого Моцарта, чтобы он лично дирижировал исполнением своего произведения. Моцарт приехал в Прагу 11 января 1787 года и поселился в Туновском дворце на Малой Стране. Он дирижировал на спектакле 17 января, и три дня спустя снова - по желанию публики. В том же театре Ностица 19 января он исполнил симфонию ре-мажор, которую называют "Пражской". Тут же, по горячим следам, пражский театр заказал Моцарту новую оперу на тему "Дона Жуана". Работу над ней он начал сразу после возвращения в Вену, а в октябре 1787 года он уже в Праге, чтобы присутствовать на премьере... Без нескольких дней двести двадцать лет тому. Где тогда были мы? Я учился в университете, и Прага мне казалась чем-то бесконечно далеким.
Когда мы подошли, ворота были гостеприимно открыты. И мы очутились внутри.
Маленький двор, уютный, приветливый и совершенно пустой. Нет, не пустой, конечно: посредине растет высокий каштан, а под ним сидит кошка и умывается. Совсем домашняя обстановка. Кажется, сейчас выйдет на террасу пан Франтишек в халате, щурясь на яркое солнце. А из полуотворенного окна мы услышим звуки пианино и голос - пани Йозефина начала ежедневные упражнения...
Хоть Моцарт и поселился поближе к театру, большую часть времени он проводил здесь, у своих друзей. И легко понять, почему ему нравилось это место.
Бертрамку строили на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков. Тогда это была окраина Праги, дальше тянулись сады, парки, переходящие в лес. Душеки купили эту усадьбу незадолго до приезда Моцарта, в 1784 году, и еще с удовольствием занимались обустройством. То новый цветничок во дворе, то новая обивка стен в гостиной... На уровне второго этажа есть верхний двор, который мы не сразу заметили. А тогда это был домашний парк. Такой же уютный, как все здесь. Поднявшись по лестнице, отворив стеклянную дверь, мы очутились в небольшой прихожей, из которой две двери ведут во внутренние помещения. Тут, конечно, был смотритель, погруженный в чтение. Если Вам станут говорить, что в Бертрамке много посетителей - не верьте! Не считая нас, там бродили девушка-меломанка, молодой человек, который явно не по адресу попал, да пара японцев нам встретилась уже на выходе. Мы не вызвали у него никаких подозрений, если не считать того, что он почему-то
автоматически перешел на французский. А вот компьютер у него моментально вылетел, чего и следовало ожидать. Однако он не догадался, что мы и есть причина, выдал нам билеты и пропустил в первый зал. По замыслу, посетителей во время экскурсии должна сопровождать музыка. Но раз мы вывели из строя технику, то и шли в полной тишине. Скрипнет паркет, точно вздохнет. Зальется трелью птица под самым окном...
Зал этот служил для приема гостей и, наверное, для танцев во время домашних вечеров, а сейчас там у них - для камерных концертов. Антуан подошел к стеклянной витрине, где выставлены музыкальные инструменты, и, увидав флейту, внимательно, даже придирчиво, ее рассматривал, и прошептал: "Почти как моя..."
Бертран принялся изучать гравюры, письма, афиши, развешанные по стенам, а Эро, может, считая, и правильно, что быть в музее - все равно что на свидании, требуется tete-a-tete, - прошел в соседнюю комнату. Я начал добросовестно читать, что написано в путеводителе, но очень скоро наступило такое состояние... когда смысл слов куда-то уходит, слегка кружится голова и все вокруг кажется немножко нереальным...
- "Синдром Стендаля", - вставила просвещенная Лола, но на нее тотчас зашикали.
- Ну, не знаю, так это называется или нет, но я воспринимал все больше нервами, чем разумом.
Вот в этой комнате Моцарт дописывал увертюру и финал "Дон Жуана". Он говорил «мои пражане». Ему действительно было здесь хорошо: симфония в тональности ре-мажор, и сцену гибели Дон Жуана он заканчивает ослепительным ре-мажорным аккордом, превращая наказание грешника в торжество свободы... Бертрамку в девятнадцатом веке постиг сильный пожар. Да и владельцы ее менялись. И хотя все эти люди, разных убеждений и сословий, трогательно старались сберечь памятные вещи, сохранить облик и дух усадьбы, полностью ее восстановить не удалось, конечно. Но здесь стоит пианино, к которому прикасался Моцарт, на котором проигрывал только что пришедшие ему мелодии... Когда я приближался к этой комнате, то почувствовал на лице ветер. Как будто где-то распахнулось окно, а свет в люстрах вдруг стал слабее, словно в них горели не лампочки, а настоящие свечи... Я остановился на пороге. За пианино сидел человек, по-домашнему небрежно одетый, в мягкой куртке с поясом, без парика. Краем сознания я еще подумал, может, восковая фигура, иногда в музеях ставят такие. Но по собственному сильному сердцебиению понял, что это живой человек. Он... Он сидел почти спиной ко мне, поставив на колени маленький пюпитр, и записывал - быстро, быстро. Потом отбросил карандаш и коснулся клавиш... От волнения я даже не сразу узнал знакомую мелодию, а он что-то произнес довольно высоким, чуть резким голосом, обращаясь к невидимому собеседнику или к самому себе. У меня было такое ощущение, что я не вовремя вошел и помешал работать. Как назойливый любопытный гость. Я совершенно забыл о том, что я в музее, и сейчас, вообще-то, год две тысячи се... Да нет, какое там! Настоящий был он, а музей и все его посетители, и смотритель, и железный мост через Влтаву, и машины - только тени, какое-то далекое эхо...
Я отступил назад и прикрыл двери, хотя этого делать не положено, и стоял, прислушиваясь некоторое время. Тут подошел Бертран. Он понял все без слов. А за дверями звучала музыка, то совсем короткие фразы, обрывавшиеся на полутакте, то законченные темы, так хорошо нам известные, но в исполнении их автора они казались такими неожиданными, точно мы их слышали в первый раз... Вдруг мелодию подхватил оркестр, и свет вспыхнул ярче.
Потом оказалось, в тот момент смотритель починил, наконец, компьютер, и включил музыкальную запись. Ну, пусть так, это тоже объяснение. Мы осторожно приоткрыли дверь. Конечно, комната была пуста. Только вот... оброненный карандаш закатился под кресло.
Последнее пребывание Моцарта в Праге связано с коронацией Леопольда II чешским королем 6 сентября 1791 г. : ему заказали к этому событию новую оперу. В конце августа Моцарт приехал в Прагу
дирижировать исполнением "La Clemenza di Tito". Однако на премьере в день коронации публика отнеслась к опере прохладно. По просьбе кларнетиста пражского оркестра Антона Стадлера Моцарт еще написал концерт для оркестра и кларнета ля-мажор. Концерт исполнили 16 октября 1791 года.
В Бертрамке некоторое время жили сыновья Моцарта и Констанцы. В 1838 году усадьбу приобрел Ламберт Попелка, его сын Адольф подружился со старшим сыном Моцарта Томасом. В саду Адольф поставил бюст Моцарта,
а из нескольких комнат создал своеобразный музей. К сотой годовщине премьеры "Дона Жуана" здесь прошло торжественный прием в честь этого события. В гостях здесь побывал и Антонин Дворжак. Последняя хозяйка завещала Бертрамку зальцбургскому фонду "Моцартеум". В 1929 году виллу купило "Моцартовское общество", которое владело зданием до 1986 года, когда Бертрамка перешла во владение чешского государства. В 1986 году здесь открыли постоянную выставку, посвященную Моцарту и супругам Душековым. Среди гравюр можно видеть вот эту, выполненную на стекле: сценка из жизни Моцартов - почти полночь, Вольфганг сочиняет и исполняет, а папа в ночном колпаке, матушка и Наннерль подняты с кроватей и недоумевают, в чем дело.
А в одной нише, как особенно ценный экспонат, хранится прядь волос Моцарта. Длинная, искусственно закрученная. Абсолютно белая...
Пражане действительно любили Моцарта. Так, как не любил Париж и даже сама Вена. 14 декабря 1791 г. музыканты пражского театра организовали панихиду в соборе святого Николая.
Тогда собралось больше четырех тысяч человек...
Когда мы сошлись вместе в последнем зале, каждый был немного отрешенным. И мы долго не могли заговорить друг с другом. Побродили по верхнему садику, посидели у весело журчащего фонтанчика. Спустились к каштану. Дворик был чисто подметен. А мне так хотелось каштан с этого дерева. На память. И в этот миг со звонким щелчком над нашими головами раскололась оболочка, и блестящий красновато-коричневый плод упал к нашим ногам. Да-да, время такое - каштаны падают. Но все-таки...
Нарочно медленно - нам не хотелось уходить - мы вышли и несколько раз оглядывались, пока деревья не заслонили от нас Бертрамку.
В Праге есть и другие места, связанные с Моцартом.
Сословный театр
был построен по заказу мецената графа Франца Антона Ностица-Ринека. Здание в стиле эпохи венского классицизма было достроено в первой половине 80-ых годов XVIII века. Произведения Моцарта были из первых поставленных в этом театре. В 1798 г. театр купили чешские дворяне, с тех пор театр назывался "Королевский сословный театр". В XIX веке здесь выступали Николо Паганини и Густав Малер. В настоящее время здание принадлежит пражскому Национальному театру.
Клементинум
- первоначально иезуитский колледж, основанный в 1556 году поблизости от Карлова моста, он принадлежал вместе с Карловым университетом к самым значимым образовательным учреждениям Чешского королевства. Комплекс в стиле барокко, который строился с XVI по XVIII век, включает несколько соборов. После запрещения иезуитского ордена в 1773 году сюда перенесли часть пражского университета и императорскую библиотеку. В 1775 году библиотека была открыта для общественности. С того же года здесь проводятся метеорологические наблюдения. Моцарт посетил Клементинум и здешнюю библиотеку в 1787 году. А сейчас тут Национальная библиотека.
Страговский монастырь
- пражская резиденция ордена премонстрантов - комплекс зданий в стиле барокко в непосредственной близости от Пражского града. В центре - собор Вознесения Девы Марии. Там находится орган, на котором Моцарт сыграл в 1787 г., когда он посетил собор в сопровождении Йозефины Душековой.
Клам-Галласовский дворец
в центре Праги построен в стиле барокко в XVIII веке для дворянского рода Галлас, позже Клам-Галлас. Представители этой семьи были известными меценатами искусств, поэтому дворец стал настоящим центром культурной жизни города. Побывал здесь и Моцарт с женой Констанцией и Йозефиной Душековой, позже дворец посетил Бетховен. В XX веке владельцы сдали часть дворца государственным учреждениям, короткое время здесь работал служащим Франц Кафка. После Второй мировой войны дворец стал собственностью пражского муниципалитета.